Октавиан Стампас - Древо Жизора
— Приветствую вас, мессир, — сказал Жан де Жизор, по обычаю целуя магистра в левое плечо. — В недобрый час прибыли вы ныне в мою комтурию. Великое горе постигло нас. Две недели назад огромный отряд проходимца, именующего себя Андре де Монбатром, напал на наш замок. Два дня мы отбивались как могли, но силы были слишком неравные. Жестокая расправа ожидала доблестных тамплиеров нашего ордена, ибо лжетамплиеры не знали пощады. Ваша дочь была обезглавлена самозванцем, жадным до крови. Это сумасшедший, он хуже любого зверя. Видя, что меня вот-вот возьмут в плен, я использовал прием, которому научил меня покойный Дени Фурми — воткнул себе меч в ту точку, куда вы поразили меня при посвящении в орден. Затем мне ничего не стоило притвориться мертвым и, к счастью, негодяи не стали рубить и колоть мое поверженное тело. Я удивляюсь, почему шевалье Дени не успел этого сделать и был захвачен в плен. Увы, он не вынес страшных пыток, которым его подвергли эти изверги, бедняга рассказал им про тайну подземелья…
— Что?! Нет! Не может быть!!! — закричал в ужасе Бертран де Бланшфор. Он стойко воспринял известие о гибели своих людей, лишь содрогнулся, когда узнал о смерти дочери, но пропажа щита сразила его наповал. — Проклятье! Дени был воспитан самим Хасаном ибн ас-Саббахом, как он мог не стерпеть пытки?! О, страшная кара Того, Кто испокон веку преследует светоносца! Нет! Скажи мне скорее, Жанико, они ведь не забрали щит?
— Крепитесь, мессир, — сурово насупясь, промолвил Жан де Жизор. — Они извлекли из тайника нашу святыню и увезли ее с собой. Некоторых из наших людей они сбросили в бездонную шахту, в том числе шевалье Дени Фурми, комбаттанта де Перпиньяна и вашу дочь.
Остальных оставили разлагаться там, где их постигла смерть. Они очень спешили, и я предполагаю, что они намереваются отправиться в Палестину. Роза Сиона поможет им теперь взять власть в ордене.
На Бертрана де Бланшфора страшно было смотреть. Лицо его вмиг осунулось и почернело, капли пота выступили на лбу и на крыльях носа. Он еле стоял на ногах, и когда Жан отвел его в кресло, плюхнулся в него, как мешок с мукой.
— Все погибло! Все пропало! — бормотал он. — Плоды долгих поисков… Столько лет надежд и ожиданий… И вот теперь, когда судьба дает шанс… О нет, не верю, не верю! Где дочь моя?
Разум его помутился, он вскочил, стал ходить по комнате и ощупывать предметы, говоря какую-то несуразицу. Его пришлось силой уложить в постель и вскоре у Бертрана поднялся жар. Стало ясно, что он не вынес удара и жизнь его поставлена под сомнение. Жан ликовал. Он победил! Бертран де Бланшфор безоговорочно поверил его чудовищной лжи, и теперь оставалось только надеяться на то, что никто не станет присматриваться к великому вязу и не заметит, что из дупла его исходит золотое сияние. Это отныне заботило жизорского комтура больше всего на свете.
Запах какого-то отвратительного варева разносился по Жизорскому замку — тамплиеры готовили снадобье из сложного состава восточных трав, желая все же спасти жизнь своего магистра, который метался в жару по постели, звал свою дочь, именуя ее Морриганой, и видел высоко в небе смеющийся золотой щит с изображением шестиконечной звезды, вписанной в шестилепестковую розу.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Проведя четыре года в Леванте, французский король Людовик VII вернулся, наконец, в Париж и первым делом развелся со своей женой Элеонорой, предъявив ей обвинение в неверности, но отказавшись доводить дело до папы Римского, чтобы тот наложил на изменницу церковное проклятие. Он отпустил ее с миром и, мало того, вернул все земли, которые получил от нее в приданое — Пуату и Аквитанию, Сентонж и Овернь, Перигор, Лимузен и Ангумуа. Многим было не по душе такое решение короля, но что делать — у Людовика оказалось слишком мягкое сердце, и, несмотря ни на что, глубоко в душе, он по-прежнему любил Элеонору.
Из Иерусалима Людовик прибыл в сопровождений значительного войска, состоящего из тамплиеров, провозгласивших своим магистром сенешаля Эверара де Барра. Они решили крепко обосноваться во Франции, и король выделил место на острове Сите для постройки большого тамплиерского замка. Кроме того, он привез с собой около шестидесяти человек, состоящих в так называемой Сионской общине. Средь них было немало замечательных умов, способных разобраться в самых сложных вопросах политики, и король возлагал большие надежды на то, что тамплиеры и сионьеры превратят его со временем в самого могущественного монарха в Европе, а там уж можно будет подумать и о новом крестовом походе на восток. Сионьеры поселились неподалеку от Орлеана, в месте, называемом Сен-Жан-ле-Блане, и тоже прежде всего занялись строительством своей цитадели.
Вскоре скончался второй из неудачников крестового похода — германский император Конрад, а его держава перешла в руки молодого короля Фридриха, который за свою рыжую бороду получил в народе звучное прозвище Барбаросса. В свои двадцать девять лет он успел обрести славу замечательного полководца и человека возвышенной души. Он был грубоват, но добр, как древний франкский король Дагобер, соотечественники видели в нем будущего великого вождя, который наведет порядок в империи и сломит десницу Востока, прорицатели предсказывали ему громкую славу, хотя некоторые из них уверяли, что солнце Фридриха Барбароссы закатится мгновенно в миг своего наивысшего взлета.
Элеонора Аквитанская недолго оставалась незамужней. Блистательный юноша Анри д'Анжу, так же, как и его отец, носивший прозвище Плантажене, по-прежнему был страстно влюблен в нее. Теперь уж это был не тот смешной мальчуган, который лепил из глины фигурки своей возлюбленной и писал на них «Краса красот». За время пребывания в Леванте он возмужал, стал хорош собою и отвечал за свои поступки. Одиннадцатилетняя разница в возрасте не испугала его, и, встретившись в Люсиньяне с Элеонорой, он предложил ей руку и сердце.
— Что ж, — рассмеялась она в ответ, — помнится, несколько лет назад, после рыцарского турнира в Жизоре, вы обещали мне, что сделаете меня английской королевой. Если вы подтверждаете свое обещание, я согласна выйти за вас замуж.
Когда состоялась свадьба, ни у кого во всей Франции не возникло изумления по поводу того, что невесте тридцать, а жениху еще только девятнадцать. Все пришли к единодушному мнению, что он поступил отменно мудро, ведь отныне обширнейшие земли, возвращенные Элеоноре после развода с Людовиком, становились собственностью графа Анжуйского. И французы были возмущены этим гораздо больше, чем тем, что чистый девятнадцатилетний юноша берет в жены тридцатилетнюю развратницу ведь Анри, будучи внуком английского короля Генри и впрямь имел все более увеличивающиеся шансы получить в ближайшем будущем английскую корону, и тогда вся западная Франция стала бы английским владением.
В ордене Бедных Рыцарей Храма Соломонова по-прежнему царил раскол. В Иерусалиме скончался от проказы великий магистр Бернар де Трамбле, а его место занял некий весьма старый человек, который нашел-таки свидетелей, подтвердивших, что он есть ни кто иной, как Андре де Монбар, единственный из девяти первых тамплиеров, пришедших в Святую Землю вместе с Гуго де Пейном. В Париже, на острове Сите, вырос неприступный замок, в котором находилась резиденция другого великого магистра тамплиеров, Эверара де Барра. Узнав о перевороте в Иерусалиме, он направил послание к Андре де Монбару с требованием немедленно явиться в Клерво и обещанием, что если Бернар Клервоский признает в нем своего родного дядю, то Эверар сложит с себя полномочия и признает Андре великим магистром, что приведет к воссоединению французских и палестинских тамплиеров.
«У меня слишком много дел здесь, — писал Андре де Монбар в ответном послании. — Если моего племянника Бернара называют святым, и, если он и впрямь так свят, то пусть он как следует помолится Господу Христу, дабы Тот дал ему знамение — истинный ли я его дядя или самозванец. Со своей стороны, могу лишь свидетельствовать, что Клервоский аббат Бернар действительно является моим родным племянником, к коему я питаю самые родственные чувства».
Это письмо пришло одновременно с горестным известием из Клерво — аббат Бернар, при жизни еще называемый святым, скончался, так и не успев обратиться в молитве к Господу с вопросом, настоящий ли Андре де Монбар орудует в Палестине или самозванный. Весь христианский мир оплакивал кончину этого замечательного человека, пользовавшегося гораздо большим авторитетом, нежели все Римские папы после Урбана III. Святость его была несомненной, и никому даже в голову не приходило обвинить его в том, что он благословил крестовый поход, оказавшийся столь неудачным и губительным для тысяч людей.
Еще один великий магистр тамплиеров с некоторых пор подвизался при дворе Анжуйского графа Анри Плантажене и его супруги Элеоноры Аквитанской. Это был непризнанный преемник Рене Тортюнуара, Бертран де Бланшфор, коему оставалась верной небольшая горстка рыцарей, человек сорок, не более того, Бертран уверял Элеонору, а главное, ее мужа, что сумеет оказать им неоценимую помощь и добьется английской монаршей короны для графа Анжуйского. Он долго был неутешен после гибели дочери и пропажи великой реликвии, но постепенно поправился и вновь был полон сил и стремлений.
