Р. Грейвз - Золотое руно

Как раз в то время, как Гилас выбирал Эхиона, вошел красавец - фессалиец, одетый в плащ и рубаху из кожи не родившихся ягнят. Он был известным храбрецом и искателем приключений, но ненадолго отлучался к себе домой - он жил неподалеку. Завидев Геркулеса, он с радостным криком побежал его обнять. То был Адмет из Фер, фессалийский царь, у которого по приказу Зевса служил Аполлон. Двенадцать лет тому назад он случайно вторгся в ограду нового святилища бога Гадеса, где урывался олень, которого царь преследовал. Тогда жрец Гадеса сказал Адмету, что либо он сам, либо кто-нибудь из его родных должен стать жертвой оскорбленному божеству, иначе проклятие падет на всю страну. Его жена Алкеста, одна из дочерей Пелия, сразу же пошла в святилище и вызвалась умереть вместо Адмета, ибо то была лучшая из жен. Геркулес, проходя через Фессалию с младенцем Гиласом на плечах, случайно услыхал эту историю. Возмущенно крича, что у Гадеса нет права на святилище, ибо его украли у богини Персефоны, он ворвался туда с дубиной, поверг в ужас жрецов Преисподней и в мгновение ока освободил Алкесту. Геркулес высоко почитал Алкесту и потом частенько говаривал с сожалением, что ни одна женщина не любила его так сильно, чтобы пожертвовать за него жизнью. Теперь он наградил Адмета дружеским шлепком, отчего тот завертелся волчонком и полетел через зал, и сказал Гиласу:

- Учти Адмета!

Ибо Адмет был минием, сыном брата Эсона Ферета.

Гилас продолжал выбирать из оставшихся добровольцев, и когда он набрал весь экипаж и осталось найти лишь троих, Геркулес махнул рукой и сказал:

- Достаточно. Теперь пусть оставшиеся разденутся догола и подерутся меж собой нам на потеху, это будет борьба или кулачный бой, все приемы разрешены. Те трое, кто останется на ногах последними, присоединяться к нам.

Началась драка - свирепая и мягкая одновременно, ибо не все двадцать состязающихся всерьез хотели плыть, многие вызвались добровольцами из стыда и мечтали быть отвергнутыми. Некоторые упали и лежали, словно бревна, после первого же слабого шлепка, который им достался, другие дрались с ужасной решимостью, молотя кулаками, брыкаясь, толкаясь и кусаясь. Зрители вопили, поощряя сородичей, кое-кого невозможно было удержать на месте: они вскочили и приняли участие в схватке. Гилас пищал, а Геркулес утробно хохотал при виде лихих борцов, которые поставили друг дружке по фонарю под глазом, прекратили свой поединок по обоюдному согласию и пустились на поиски добычи полегче, они любовались ужимками одетого в кожаный шлем Анкея Маленького с Цветущего Самоса - не Анкея Большого из Тегеи, кормчего, который носил широкополую аркадскую шляпу. Анкей Маленький прикидывался, будто бьется с дикой яростью, но лишь метался туда-сюда посреди драки, увертываясь от ударов, но не нанося их, дабы сберечь силы для заключительной схватки.

Постепенно зал очистился. Теперь на ногах осталось только семь состязающихся: четверо, сцепившихся в клубок, двое, имена которых был Фалер и Бут, дравшихся в сторонке, и Анкей Маленький. Анкей Маленький подбежал к Фалеру и Буту.

- Прервитесь афиняне! - вскричал он. - Вы, как и я, в полной силе. Давайте вместе отметем прочих никчемных дурней и сметем их, словно горный поток.

Фалер Лучник и Бут Пчеловод были очень хитрыми, как подобает афинянам: они знали, что лучший способ оказаться избранными - это разыграть бой напоказ, обмениваясь шумными, но слабыми ударами, полагаясь на то, что их слава бойцов удержит в стороне остальных. Один молодой аркадиец из Псофиса, имевший зуб на Афины, и в самом деле попытался примазаться к ним третьим, но Фалер поддал ему коленом в пах, так что аркадиец рухнул и застонал.

Афиняне прислушались к Анкею, перестали драться и побежали на другой конец зала, где трое борцов пытались повалить четвертого. Анкей присел на корточки, двинув под колени сзади одного из них, микенца, которого Бут схватил за волосы и оттащил. Микенец закачался и упал, Фалер ухнул кулачищем ему в диафрагму. Этот же трюк они повторили с кадмейцами из Фив. А оставшегося подняли в воздух и бросили через открытую дверь зала на грязную дорогу. Так Бут, Фалер и Анкей Маленький стали победителями.

Однако имена тридцати гребцов, кормчего и других участников похода, отплывших на "Арго", не соответствуют тому составу экипажа, который отобрали Гилас и Геркулес. Ибо парочка миниев - те, что из Галоса - в последнюю ночь сбежала, а два вновь прибывших эолийца, мужчина и женщина, заняли их места. Потом мнимые аргонавты хвастали без удержу о своем плавании, хотя, на самом деле, только видели, как "Арго" стоит на якоре в укромной гавани, я приведу точный список, но не сейчас.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

День, когда оракул велел спустить корабль на воду, был уже близок, и отобранный экипаж упражнялся в гребле на той же галере - все, кроме Геркулеса, который отлучился вместе с Гиласом навестить своих друзей-кентавров и три последующих дня, да и ночи пил без продыха с Хироном. Члены экипажа, кто не был миниями от рождения, прошли довольно поверхностный обряд усыновления, чтобы считаться миниями. Каждый поочередно выполз из-под колен матушки Ясона, Алкимеды, а затем принялся выть, словно новорожденный, а она сунула ему в рот свернутую тряпицу, вымоченную в овечьем молоке. После этого им снова торжественно дали их прежние имена, и в течение часа они повзрослели!

Ясон заботился о том, чтобы обеспечить корабль запасами, но многие из аргонавтов были людьми богатыми, они хотели оплатить свою долю расходов, а то и больше. За их серебренные и золотые украшения, самоцветы и расшитые одеяния, отданные ими в общий котел, Ясон смог приобрести у Пелия мешки зерна, копченые говяжьи бока, конические куски фигового хлеба, сушеный на солнце виноград, поджаренные соленые орехи, кувшины меда, медовые лепешки, сдобренные тимьяном и выпеченные в форме сосновых шишек, прочие сласти в больших количествах. Он не счел нужным грузить на корабль для балласта камни и песок. Вместо этого на опоры по обе стороны кильсона были уложены два громадных, в человеческий рост, глиняных кувшина, наполненных сладким вином и хорошо закупоренных. Каждый аргонавт раздобыл для себя оружие и постель, запасные же канат и паруса были подысканы афинскими архонтами.

Наконец забрезжило судьбоносное утро. Небо было безоблачным, из Фессалии дул холодный северный ветер, но он утих, когда взошло солнце. В Иолке слышался великий плач. Отчасти от того, что народ искренне скорбел по поводу того, что столько прекрасных юношей отправились в столь рискованный путь, но главным образом плач устроили плакальщики, которым аргонавты заплатили, дабы избежать ревности божества или духа, которые могут проникнуться недобрым отношением к кораблю - так бобы сажают с проклятием, чтоб отогнать духов, которые грызут молодые побеги. Пелий из вежливости рыдал громче всех и все повторял:

- Если бы темная волна, которая унесла Геллу в объятия смерти, увлекла заодно и Фрикса! Тогда Руно ни за что не попало бы в Колхиду, и у моего дорогого племянника Ясона не было бы повода для этого плавания! Боюсь, что оно окажется роковым для многих, если не для всех, храбрецов, которые с ним плывут.

Эсон, когда Ясон пришел к нему попрощаться, держался с достоинством и благословил сына. Он также послал в Додону обещанный котел и жертвенный серп с рукояткой из слоновой кости, на которые весьма потратился. Алкимеда обвила руками шею Ясона, беспрерывно плача, наконец ему удалось высвободиться из ее объятий словами:

- Устыдись, матушка! Все подумают, будто ты - девочка-сирота, страдающая от жестокого обращения мачехи, которая рыдает на шее у старой доброй няни. Такие вопли не пристали царице.

Скорчившись на полу, она прорыдала:

- Что станет с твоим дорогим отцом и мною, когда ты уедешь? Знай, что ты не застанешь нас в живых по возращении, если вернешься. Пелий убьет нас. И никто не осмелится нас похоронить! Наши тела будут брошены в чистом поле на съедение коршунов и гиен. Я не страшусь смерти - неизбежный участи любого из рода людского, но не могу без содрогания подумать о неприкаянном духе, обреченном вечно скитаться по земле, трепыхающемся, словно летучая мышь, на холоде и под дождем.

Ясон резко прервал ее и широким шагом вышел на рыночную площадь. Народ приветствовал его криками восхищения вперемешку со скорбными воплями. Дорога была усеяна алыми анемонами - эмблемой юности, которая обречена на смерть. На пути у него стояла его двоюродная бабка Ифиас, Главная Жрица. Она влюбилась в него, как иногда влюбляются в красивых молодых мужчин старые девы. Она поймала его правую руку и поцеловала, но, как ни жаждала она что-то сказать, она не могла вымолвить ни слова, ибо сердце ее гулко билось о ребра. Ясон прошел мимо, сквозь вопящую толпу, а она осталась на обочине, бормоча: