Айван Моррис - Благородство поражения. Трагический герой в японской истории
Отошедший от дел император, похоже, совершенно искренне привязался к Ёсицунэ за время, пока тот проживал в столице; не исключено также, что он считал этого, несколько наивного генерала, меньшей, по сравнению с Ёритомо, угрозой для двора, — тот в своей новой камакурской ставке планировал изменение структуры власти в Японии и низведение двора до положения полного бессилия. Вероятно, так рассуждал Госиракава, когда в конце 1185 года он согласился назначить Ёсицунэ главным управляющим всеми поместьями на острове Кюсю и возложить на него задачу «серьезно наказать» своего старшего брата, как врага двора. Как бы ни были запутаны мотивы такого поступка бывшего императора, несомненно, что именно его махинации после падения Тайра явились одним из главных факторов разрыва между братьями и сыграли важную роль в событиях, приведших к падению Ёсицунэ. Поддержка бывшего императора не была долговременной: как только Ёсицунэ превратился в беглеца, Госиракава отменил свое раннее указание, объявив, что оно было дадено против его воли, и поручил теперь старшему брату «серьезно наказать младшего».[178]
В дополнение к тем бедам, что обрушились на Ёсицунэ в результате «дружбы» с Госиракава, его постоянно терзали доносами и слухами, шедшими в Камакура. Некоторые из этих клеветнических измышлений исходили от его завистливого брата по отцу Нориёри, однако основным их источником был Кадзивара-но Кагэтоки, один из ближайших сподвижников Ёритомо, приблизившийся к хозяину после того, как спас ему жизнь в одной из первых битв с Тайра. Из немногих достоверных источников мы можем заключить, что Кадзивара был типичным представителем работящих, лояльных, несколько суровых воинов, составлявших костяк восточного режима Ёритомо; однако, по легенде, особенно — ее поздним вариантам, он предстает каким-то сверхнегодяем, чья всепоглощающая ненависть и зависть к Ёсицунэ подвигли его хозяина на совершение самых несправедливых поступков.[179]
Благодаря своим способностям и поддержке Ёритомо, Кадзивара быстро вырос в системе военной иерархии и был назначен заместителем управляющего делами воинского сословия. С приближением войны с Тайра к победному концу, Ёритомо отправил его на западный фронт для помощи и участия в последнем наступлении; традиционно, однако, считается, что его настоящим заданием было следить за Ёсицунэ и сообщать обо всем подозрительном в Камакура. Ему не пришлось долго ждать, чтобы оклеветать молодого полководца. На военном совете перед битвой при Ясима между ними произошло яростное столкновение, — так называемый «спор об оборотных веслах», дошедший почти до обмена ударами, что позволило Кадзивара послать Ёритомо уничтожающий отчет о поведении его горячего младшего брата. Следующий отрывок из «Повести о доме Тайра» рисует порывистый, непокорный характер героя — как его традиционно изображают в ранний, «удачливый» период жизни, — и по нему можно себе представить, отчего он неизбежно должен был вызвать враждебность у своего старшего брата:
В гавани Ватанабэ собрались самураи, и владетельные, и худородные, и стали держать совет. — Правду сказать, мы неопытны в сражениях на море, — говорили они. — Как же нам быть? — Что, если в предвидении битвы поставить на суда «оборотные» весла? — предложил Кадзивара. — Что такое «оборотные» весла? — спросил Ёсицунэ. — Когда скачешь верхом, — отвечал ему Кадзивара, — коня нетрудно повернуть и влево, и вправо. Но повернуть вспять корабль — нелегкое дело! Оттого я и говорю — давайте поставим весла и на носу, и на корме, установим рули и слева, и справа, чтобы в случае надобности легко и быстро поворотить судно. — На войне нередко бывает, — сказал Ёсицунэ, — что при неблагоприятном ходе сражения приходится отступать, даже если, отправляясь на битву, поклялся не делать ни шагу назад… Таков обычный закон войны! Но хорошо ли заранее готовиться к бегству? Это дурное предзнаменование, сулящее неудачу в самом начале похода? Господа, «оборотные» весла, «возвратные» весла — называйте их как угодно, а мне, Ёсицунэ, хватит обычных весел! — Хорошим полководцем называют того, — сказал Кадзивара, — кто скачет впереди войска там, где это необходимо, и отступает там, где надлежит соблюдать осторожность, кто бережет свою жизнь и громит врага; такой полководец — истинно совершенный военачальник! Тот же, кто знай себе ломится напролом, — не полководец, а просто-напросто дикий кабан, такого не назовешь настоящим сёгуном! — Не знаю, кабан ли, баран ли, — отвечал Ёсицунэ, — но битва приносит радость лишь тогда, когда движешься все вперед и вперед, наступаешь и побеждаешь! — И, услышав его ответ, все самураи не решились громко смеяться, опасаясь вызвать гнев Кадзивара, но с пониманием переглянулись и стали шептаться, что между Ёсицунэ и Кадзивара, кажется, уже возникла размолвка.[180]
Сенсационная победа Ёсицунэ при Ясима не сделала его милым сердцу Кадзивара, и вскоре после этого, накануне битвы при Данноура, произошло вторичное столкновение характеров:
Кадзивара обратился к Ёсицунэ: — Первенство в нынешней битве поручите мне, Кагэтоки! — Да, если б здесь не было меня, Ёсицунэ! — отвечал ему Ёсицунэ. — Но ведь вы — сёгун, главный военачальник! — сказал Кадзивара. — И в мыслях не держу считать себя таковым! — отвечал Ёсицунэ. — Властелин Камакуры — вот, кто подлинный и великий сёгун! А я, Ёсицунэ, всего лишь исполняю его веления и потому равен всем прочим воинам-самураям, не более! — Тогда Кадзивара, разочаровавшийся в стремлении быть первым, прошептал: — Нет, сей господин по самой своей природе не способен возглавить самураев. Слова эти донеслись до слуха Ёсицунэ. — Вот первейший глупец Японии! — воскликнул он и уже схватился за рукоять меча. — Нет у меня господина, кроме властителя Камакуры! — вымолвил Кадзивара и тоже протянул руку к мечу.[181]
Снова они были готовы скрестить мечи; их едва смогли развести соратники, напомнив, что подобного рода ссоры могут помочь только их общему врагу, и уж наверное не понравятся Ёритомо. По «Повести о доме Тайра», это повторное столкновение толкнуло Кадзивара на новые доносы, «которые в конце концов и привели к смерти Ёсицунэ».[182]
После победного триумфа при Данноура Кадзивара делал все, что было в его силах, дабы приуменьшить роль Ёсицунэ, подчеркивая в своих донесениях, что победы удалось достичь благодаря божественному произволу, а не искусству какого-либо военачальника. Позже, в том же году, когда отношения между братьями еще более ухудшились, Кадзивара-но Кагэтоки, вернувшийся к тому времени в восточную ставку, информировал Ёритомо о том, что его младший брат вовсе не следует недавно полученному приказу «строго наказать» своего дядю Юкииэ, но в действительности тайно замышляет с ним измену в Киото и планирует совместные действия против Камакура.[183] Эти слухи возбудили у Ёритомо сильнейшие подозрения в том, что между членами его семейства возник тайный союз, и непосредственно подтолкнули его отдать приказ убить Ёсицунэ. Таким образом, сверхзлодей, систематически возбуждавший у всех чувство неприязни к герою, дал врагу идеальный предлог его уничтожить.
Хотя Ёсицунэ и не сразу это понял, но горькая правда заключалась в том, что его решающая победа над Тайра в значительной степени уничтожила его же собственный raison d’etre[184] в глобальной схеме Ёритомо. С точки зрения обывателей Камакура, мужество, выдержка и военная доблесть молодого человека сыграли свою роль и теперь уже грозили стать фактором отрицательным. Говоря словами старой китайской пословицы, «когда убит хитрый заяц, можно зажарить и быструю гончую». Ёсицунэ исполнил свою основную функцию — уничтожение клана противника — и теперь, чтобы полностью от него отделаться, для Ёритомо хватило малейшей провокации. Тема мирской несправедливости все более и более усиливает горечь в изображении жизни Ёсицунэ, по мере того, как мы приближаемся к самой важной части его истории.
Через несколько недель после триумфального прибытия в Киото герой выступает в Камакура, дабы лично оповестить о своей победе Ёритомо и передать ему главных пленных из Тайра, захваченных в последней битве. Однако, ему не было позволено достичь конечной цели следования. По прибытии на близлежащую почтовую станцию он получил инструкцию ожидать там дальнейших приказаний, и оставался там около недели в состоянии все возраставшей тревоги. Очевидно, понимая, что его брат наслышался о нем различных неблагоприятных слухов, он несколько раз посылал протесты с подтверждением собственной лояльности, но все они остались без ответа. Наконец он отчаялся и из маленькой почтовой станции Касигоэ, находившейся где-то в миле от Камакура, послал одному из главных министров свое знаменитое «письмо из Касигоэ». Хотя Ёсицунэ, вероятно, и посылал в то время какие-то эмоциональные послания в Камакура, тот документ, что дошел до нас, полон добавлений и приукрашиваний, введенных намеренно ради того, чтобы возбудить симпатию к герою, с которым обращались столь неподобающе.[185] Последнее воззвание, однако, является самой важной частью в легенде о Ёсицунэ; смесь бравады с почти мазохистическим упиванием своими несчастьями дает нам редкую возможность заглянуть в психологический механизм героического поражения:
