Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка
Каждый вечер после молитвы Мари-Эрмин пересказывала ей поселковые новости, описывала в мельчайших деталях свой день.
— Симон таскал меня за волосы, мамочка. Он со мной в одном классе, но учится плохо.
— Арман хлопает в ладоши, когда я пою ему песенку «Больше в лес мы не пойдем»[26]. Он зовет меня Мимин, это так мило! И по арифметике я получила десятку, мамочка.
В сентябре привычную упорядоченную жизнь поселка нарушило из ряда вон выходящее событие — рабочие целлюлозной фабрики объявили забастовку. Девочка скороговоркой сообщила об этом портрету сестры Марии Магдалины:
— Мамочка, когда я по просьбе сестры Викторианны хожу за покупками в универсальный магазин, я не слышу шума фабрики. Они остановили машины, все-все машины.
Разумная, любопытная и неболтливая, Мари-Эрмин умела слушать и делать выводы.
— Рабочие недовольны, потому что компания урезала им зарплату, мамочка. И теперь они бастуют. Понимаешь, у них месяц не было работы, потому что вода в реке опустилась слишком низко. Жозеф стал членом профсоюза рабочих-католиков.
Девочка старательно выговаривала каждое слово, потому что некоторые из них сегодня услышала впервые в жизни.
— Он сказал месье кюре, что дальше так продолжаться не может. Думаю, месье Дюбюк снова даст им хорошую зарплату. Мне очень этого хочется! Бетти часто плачет. Она боится, что муж потеряет работу. А я вижу, что она ждет еще одного малыша. Сестра Викторианна говорит, что деток находят в капусте или в розовых кустах, но я знаю, что они растут в животике у мамы. Бетти стала совсем кругленькой и временами бормочет: «Ой! Он шевелится!»
Накануне двадцать четвертого декабря Мари-Эрмин доверила своей бумажной маме большой секрет.
— Завтра вечером в церкви я буду петь «Тихая ночь»![27] Мы с сестрой Викторианной неделю разучивали слова. Надеюсь, я их не забуду. Знаешь, мамочка, мне немного страшно.
Перед тем как принять окончательное решение, монахини долго советовались. Потом спросили у отца Бордеро, что он об этом думает. Кюре не раз слышал пение девочки, поэтому возражать не стал.
— Она много работала над песней, — заверила священника настоятельница. — В определенной мере этот ребенок живет за счет общины — жители Валь-Жальбера дарят ей одежду и книги. И это ее шанс всех отблагодарить.
Когда пришло время отправляться к мессе, сестра-хозяйка не на шутку разволновалась. И Мари-Эрмин тоже. Девочке хотелось есть, но кусок не шел в горло.
— Будет лучше, если ты поешь после мессы, — отрезала сестра Викторианна. — Надевай пальто и шапку, на улице начинается снегопад.
Пока они шли к церкви под падающими с неба пушистыми хлопьями снега, девочка вспоминала свою жизнь. Вместе с ней шли одетые в черное сестры, чье волнение и страх были практически осязаемы.
— Не разочаруй нас, Мари-Эрмин, — говорила настоятельница. — В церкви будет много народу, но ничто не должно тебя отвлекать.
Элизабет и Жозеф со своими мальчиками сидели в первом ряду. Они очень волновались, поскольку тоже приложили немалые усилия, чтобы подбодрить девочку.
— Жо, я сама не своя от страха, — призналась мужу молодая женщина. — Посмотри, вот наша девочка! Как ровненько она держит спину!
По этому случаю она сшила подопечной платье из своего старого темно-синего наряда. Этот цвет ночного неба подчеркивал белизну кожи Мари-Эрмин и делал еще ярче ее лазурно-голубые глаза. Две косы с белыми лентами лежали у нее на плечах.
— Когда месье кюре закончит проповедь, придет твой черед, — шепнула девочке сестра-хозяйка. — Ты помнишь, куда тебе нужно встать?
— Да… Да… — запинаясь, пробормотала Мари-Эрмин. — Но у меня живот болит!
— Это потому, что ты волнуешься, — пояснила сестра Викторианна. — Не обращай внимания на толпу. Думай, что ты поешь для Господа и для всех небесных ангелов. Я уверена, сестра Мария Магдалина услышит тебя и порадуется, что у тебя такой красивый голосок.
Слова пожилой монахини успокоили девочку. Она тихо прочла молитву, призывая Божественные силы себе в помощь. В церкви собралось много народу, и это стало лишним поводом для волнения.
Текли минуты, казавшиеся ребенку бесконечными. Наконец мать-настоятельница за руку подвела Мари-Эрмин к алтарю. В церкви воцарилась абсолютная тишина, когда она объявила:
— Наша ученица споет для вас «Тихая ночь» в честь рождения Сына Господнего Иисуса. Будьте к ней снисходительны, она очень волнуется.
Элизабет сжала руку супруга так сильно, что он едва не вскрикнул.
— Угомонись, Бетти! Ничего страшного с ней не случится.
Однако и он тоже переживал.
Отец Бордеро попросил одного из своих прихожан аккомпанировать девочке на скрипке. Это был фабричный бригадир, посвящавший свободные часы музыке. С первым аккордом Мари-Эрмин запела.
Ночь святая, ночь чудес!
Звезды свет струят с небес,
Совершилось, чему надлежит,
И младенец, что в яслях лежит, —
Это Божья любовь…
Все затаили дыхание. Сестра Викторианна сложила ладони в молитвенном жесте и слушала, качая головой в такт музыке. Усиленный хорошей акустикой помещения, голос девочки был невероятно прозрачен и при этом силен и звонок. Мари-Эрмин больше не было страшно. В слова песни она вкладывала всю свою наивную детскую душу, брала все более высокие ноты…
Прихожане Валь-Жальбера слушали, как зачарованные, не помня себя от восторга. Этот рождественский гимн им не раз приходилось слышать, но благодаря стоящему у алтаря очаровательному ребенку он наполнился новым смыслом. Чистота звучания голоса поражала.
Когда Мари-Эрмин замолчала, несколько секунд в церкви стояла тишина. Потом дети захлопали в ладоши, но взрослые не последовали их примеру — в церкви они привыкли соблюдать тишину.
Отец Бордеро с улыбкой на устах подошел к девочке.
— Поздравляю тебя, — сказал он тихо.
А потом произнес короткую речь, запечатлевшуюся в памяти жителей поселка.
— Мои дорогие прихожане, сегодня Мари-Эрмин порадовала нас всех. И я с волнением вспоминаю, что семь лет назад провидение доверило нам судьбу этого милого ребенка, доверило нам, жителям Валь-Жальбера. И не важно, каковы были сопутствующие обстоятельства, но перст Господень привел к нам этого хрупкого соловья, который теперь благодарит нас своим пением. Да-да, я сравню эту девочку с соловьем, ибо это самая талантливая в музыкальном отношении птица. В молодые годы, путешествуя по Франции, я имел счастье слышать соловьиное пение. И у нашей Мари-Эрмин, уверяю вас, голос столь же прекрасный, как и у соловья. Я разрешаю вам ей похлопать.
Послышались робкие аплодисменты. Элизабет тихо плакала.
— А наш кюре сегодня в ударе! Маленький соловей из Валь-Жальбера! Это хорошо звучит! — проговорил, улыбаясь, Жозеф.
Мать-настоятельница поторопилась увести девочку, которую смущали устремленные на нее взгляды. Сестра-хозяйка порывисто обняла Мари-Эрмин.
— Ты пела лучше, чем когда бы то ни было, малышка! — заверила она девочку.
— Будьте сдержанны в похвалах, сестра! Девочка не должна расти тщеславной, — добавила сестра Бенедиктина.
После этого первого выступления к Мари-Эрмин часто стали обращаться с просьбой что-нибудь спеть. Одноклассники нередко просили ее спеть на перемене.
— Не могу, матушка-настоятельница меня отругает, — отвечала девочка. — Я могу петь только по пятницам, на уроке музыки.
В доме семьи Маруа запреты не действовали. Жозеф, смеясь, требовал «Больше в лес мы не пойдем» и «На дворцовой лестнице»[28]. Маленькой певунье за старательность он обещал карамельку или монетку. Очень скоро появилась привычка перед исполнением песни ставить Мари-Эрмин на табурет. Симон и Арман усаживались тут же на полу. Элизабет устраивалась в кресле-качалке. Она была на четвертом месяце беременности. Когда они с мужем оставались наедине, она рассказывала, что дитя у нее в утробе начинало двигаться с первого же куплета.
Монахини же пользовались любой возможностью приобрести нотные записи песен и партитуры. Они искренне верили, что дар девочки — настоящее Божье благословение. К следующему Рождеству они разучили с ней «Ave Maria» Шуберта.
Трагическое событие чуть было не нарушило эти планы. Десятого февраля 1924 года в церкви случился пожар. Пламя пожрало и домик священника. Попытки жителей Валь-Жальбера спасти постройки были тщетны.
В этот день портрет сестры Марии Магдалины узнал следующее:
— Это было ужасно, мамочка! Многие дамы плакали. Мужчины пробовали потушить огонь, но у них ничего не получилось. Все сгорело. Месье кюре пообещал, что у нас будет новая церковь. Не знаю, будет ли она такой же красивой, как прежняя[29]. А пока часовней будет служить актовый зал монастырской школы. Сестра Викторианна сказала, что там поставят статуи и маленький алтарь.
