Виктор Поротников - Добрыня Никитич. За Землю Русскую!
Добрыня отыскал Владимира в опочивальне, несмотря на то, что на дворе был полдень. Владимир лежал голый на смятой широкой постели, уткнувшись лицом в подушку. Он крепко спал. Рядом с ним раскинулась на спине нагая прекрасная латгалка с разметавшимися волосами, объятая столь же крепким сном. На щеках юной рабыни полыхал яркий румянец, ее пересохшие уста были чуть приоткрыты, белая девичья грудь с круглыми розовыми сосками едва заметно вздымалась и опускалась в такт глубокому ровному дыханию. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что эти двое, совокупляясь без меры, довели себя до полного изнеможения. На льняной простыни виднелись желтоватые пятна засохшей мужской спермы, излившейся мимо нежного лона рабыни-латгалки. Поза спящего Владимира говорила о том, что сил, оставшихся после бурного соития, ему хватило лишь на то, чтобы свалиться на бок с покорного обнаженного тела Лейры. Затем глубокий сон опутал княжича своими невидимыми сетями. Лейра же заснула в той позе, в какой она отдавалась Владимиру, лежа на спине с широко раздвинутыми белоснежными бедрами. Ее гибкие руки, закинутые за голову, бессильно свешивались с кровати.
Добрыня молча постоял возле ложа с двумя спящими юными любовниками, потом он осторожно укрыл Лейру поднятым с полу одеялом и удалился прочь.
* * *Чашник Рацлав частенько поговаривал Добрыне, мол, тот подарил Владимиру долгожданную игрушку, от которой княжича не оторвать. «Вот токмо рано еще Владимиру изнурять себя сладострастными утехами, – молвил Рацлав. – Тяжким недугом это может обернуться для Владимира в его-то годы».
Поначалу Добрыня не придавал значения словам Рацлава, но после беседы с Торой, которая тоже была обеспокоена жадностью Владимира до постельных утех, он решил заняться более суровым воспитанием племянника. Добрыня объявил Владимиру, чтобы он собирался в дорогу вместе с ним в дикий край, где живут лесные племена, данники Новгорода. Владимир выслушал дядю без радости на лице. Ему очень не хотелось тащиться где-то верхом, а где-то пешком по руслам замерзших рек, по заснеженным лесным дорогам в дальнюю даль, отыскивая чудские городища и стойбища вожан-охотников. Добрыня сказал Владимиру, что ему, как князю, пора приучаться к сбору дани с подвластного населения. Владимир даже не пытался возражать и отнекиваться, зная твердый нрав своего дяди. Владимир заикнулся было о том, чтобы взять с собой Лейру, но Добрыня наградил его столь суровым и непреклонным взглядом, что княжич смущенно прикусил язык.
Поскольку лесные племена Прионежья, Приладожья, Приильменья и побережья Балтики говорили на непонятном для славян языке, имели странные обычаи, славяне называли этих охотников и рыболовов «чудью» – чудными людьми. Изначально чудью славяне называли лишь племена, обитавшие возле Чудского озера и у реки Волхов, но со временем, продвигаясь все дальше на север, славяне столкнулись с другими племенами, хозяйственный уклад которых был еще более примитивен, чем у приильменской чуди. Так славяне познакомились с весью, водью, ижорой, мерей, карелами… В просторечии все эти племена славяне по-прежнему называли чудью, хотя истинная чудь, конечно, стояла особняком, мало отличаясь своим общественно-бытовым укладом от славян.
Чудь, подобно славянам, делилась на племена и роды, во главе которых стояли князья и старейшины. Поскольку у славян основой хозяйства было земледелие, поэтому в их среде быстрее происходило расслоение на знать и простой народ. Славянские князья, опираясь на дружины и боярство, создавали племенные союзы, которые со временем объединились в единое государство – Киевскую Русь. Чудские племена были немногочисленны в отличие от славян и разбросаны на обширной территории. Постоянно теснимые славянами племена чуди либо рассеивались среди славян, забывая родной язык и обычаи, либо уходили дальше в северные леса, в свою очередь сгоняя с обжитых мест еще более слабых вожан, саамов и карел.
Новгородцы, хоть и облагали лесные племена данью, но кровавых распрей с ними старались избегать. Обживать огромный дикий край, раскинувшийся на сотни верст от Ладожского озера до верховьев Волги, одним новгородцам было не под силу. Коренное население этих мест, видя в новгородцах не алчных завоевателей, а добрых соседей, охотнее переходило к оседлому образу жизни, перенимая у них опыт строительства крупных поселений и навыки в земледелии.
Живя в Новгороде, Владимир уже встречал там выходцев из чудского племени. Чудины, живущие в Новгороде и его окрестностях, занимались ремеслами, хлебопашеством и торговлей. Они свободно изъяснялись по-русски, многие из них были женаты на женщинах славянского племени. Всех чудинов выдавала своеобразная внешность, среди них было очень много светлоглазых и белокурых, по типу лица чудины являлись чем-то средним между славянами и скандинавами. У многих чудинов глаза имели светло-голубой или светло-серый оттенок. На фоне ослепительно-белых глазных яблок такие глаза выглядели совершенно бесцветными, как бы затянутыми белесой пеленой. Особенно это было заметно в солнечную погоду. По этой причине славяне окрестили чудской народ «белоглазым».
В одном из чудских городищ Владимир увидел дочь тамошнего князя Пуркеша. Девушку звали Альва, ей было семнадцать лет.
Альва и ее мать накрывали на стол, встречая хлебом-солью юного новгородского князя и его дядю. Заметив, что Владимир не сводит с нее глаз, смутившаяся Альва хотела было ускользнуть из трапезной. Однако отец не позволил ей этого, повелев и дальше прислуживать Добрыне и его племяннику.
Альва была необыкновенно хороша собой. Она была довольно высока ростом и прекрасно сложена. Длинное льняное платье, чуть приталенное, с голубыми и сиреневыми узорами по белому фону, только добавляло стройности ладной и статной дочери чудского князя. Длинные белокурые волосы Альвы были заплетены в две косы, в которые были вплетены амулеты-обереги в виде разноцветных бус. На груди у Альвы в два ряда лежали ожерелья из желтой и красной яшмы. На лбу у нее была замшевая повязка, украшенная узорами из мелкого речного жемчуга. Бледные щеки Альвы всякий раз покрывались стыдливым румянцем, когда она ставила на стол перед Владимиром блюдо с моченой черникой или горшочек с медом. Длинные изогнутые ресницы Альвы цвета ее волос то и дело опускались на ее смущенные глаза, когда Владимир в упор смотрел на нее.
Добрыня вел себя за столом по-хозяйски, наливая в чаши светло-рубиновую клюквенную брагу и склоняя Пуркеша по весне вести воинов своего племени в поход на Киев. Добрыня говорил Пуркешу, что на его призыв откликнулись уже несколько ижорских и чудских князей, согласились воевать с Киевом вожане и меряне. Не все в словах Добрыни было правдой, поскольку до селений мерян его люди еще не добрались. Однако Добрыня был уверен, что мерянские князьки не останутся в стороне, когда узнают, что их соседи вожане решили исполчиться на Киев вместе с новгородцами.
Белобрысый улыбчивый Пуркеш с интересом внимал Добрыне, поскольку не имел затруднений с русским языком. В селениях чуди немало мужчин и женщин с детских лет знали русский язык, из года в год общаясь с торговцами и данщиками из Новгорода. Слушая Добрыню, Пуркеш одновременно косил глазом на Владимира, видя, что тот явно заинтересовался его дочерью.
Когда Добрыня захотел услышать от Пуркеша прямой ответ на вопрос, поведет ли тот своих людей в поход на Киев, хитрый чудин ответил ему уклончиво.
– Вот ежели князь Владимир возьмет мою дочь в жены, тогда и моя дружина исполчится на Киев, – сказал Пуркеш. – Ведь тесть должен помогать своему зятю в любой беде и войне. Это в нашем обычае.
Добрыня усмехнулся и взглянул на Владимира.
– Ну, что скажешь, племяш?
– Я согласен взять в жены дочь Пуркеша, – мгновенно ответил Владимир.
– Вот и столковались! – Добрыня похлопал крепыша Пуркеша по плечу. – Много ли ты воинов выставишь для похода на Киев, друже?
– Три сотни, – сказал Пуркеш, обнажив в довольной улыбке свои редкие широкие зубы. – Мои дружинники сильны, как медведи, выносливы, как лоси, и быстроноги, как волки. Сам Таар, бог победы, незримо повсюду следует за ними!
– Что ж, друже, – промолвил Добрыня, – за это надо выпить до дна.
Пуркеш поднял чашу с брагой, видя, что и Добрыня взял со стола свою чашу с хмельным напитком. Прежде, чем поднести кубок ко рту, Пуркеш жестом указал Добрыне, мол, князю Владимиру они браги не налили.
– Ему нельзя! – непреклонно обронил Добрыня, встретившись глазами с чудином. – Недорос еще мой племяш до хмельного питья.
– Как так? – Пуркеш сделал изумленное лицо. – Жениться князю Владимиру можно, а брагу пить нельзя.
– Вообще-то, князю Владимиру много чего нельзя, – проворчал Добрыня. В следующий миг он широко улыбнулся, воскликнув: – Пью за здоровье твоей дочери-лебедушки, Пуркеш! Не жалко тебе такую паву за моего несмышленого племянника отдавать?
