Китай - Эдвард Резерфорд
Когда все разошлись, она повернулась ко мне:
– Лаковый Ноготь, а каково твое мнение о генерале Юане?
Я ненадолго задумался. Я мог сказать все, что считал нужным, и она бы меня выслушала. Она мне доверяла.
– Он старый вояка и себе на уме, моя госпожа.
– Разумеется. Но он нам нужен. А что скажешь о наших гостьях?
– Кажется, они считают, что их правительство сильнее нашего.
– Конечно. Вот что я тебе скажу, Лаковый Ноготь. Помнишь, как чужеземные войска вошли в Пекин, чтобы освободить Посольский квартал? И как мне пришлось спешно бежать из столицы?
– Разве я могу это забыть?
– Это был настоящий хаос. Я рада, что в то время ты был рядом со мной. Мы тогда метались от города к городу, от провинции к провинции, пока я не уверилась, что могу спокойно вернуться. Мы назвали это инспекцией. Знаешь, во время той поездки я узнала, кто на самом деле был мне другом и кто из префектов и правителей принял меня в своем доме. А еще я познакомилась со своей страной, увидела больше, чем за все предыдущие годы, узнала ее настоящую историю. – Она ненадолго замолчала. – Нам нужны перемены, Лаковый Ноготь. Теперь я это понимаю. И потому мне нравится слушать западных дам и узнавать их получше.
– Вы уже знаете, какие перемены нужны в Поднебесной, моя госпожа?
– Не совсем. Пока нет. Но я вот что поняла: всему свое время. Помнишь, как нынешний император пытался перевернуть всю империю?
– Я всегда считал, что это идеи его учителей, моя госпожа.
– Открытие университета было неплохой идеей. Но вот все остальные его реформы… Никто, ни мандарины, ни знать, не были к ним готовы. Никто его не поддержал. Мне пришлось вернуться и посадить его в темницу.
– Вы сделали то, что должны были, моя госпожа.
– Понимаешь, Лаковый Ноготь, та же судьба ждет Сунь Ятсена и его друзей с передовыми идеями. Они считают, что раз идея хороша, то она непременно должна сработать. А это не так. И в том и в другом случае все происходило слишком внезапно и слишком не вовремя. Самое важное здесь – правильно выбрать время. Все будет зависеть от этого. – Она грустно улыбнулась. – Знаешь, что еще я поняла?
– Нет, моя госпожа.
– Времени всегда мало.
Может, Цыси и не знала, какие именно перемены нужны Поднебесной, но в те годы в стране не было застоя. В это время разрабатывались планы созыва Национального собрания, окончательно отказались от старой системы конфуцианских экзаменов для чиновников и создавали программу обучения естественным наукам и иностранным языкам. А еще отказались от пыток. Только представьте себе! Всего несколько лет назад за одну лишь мысль об этом, высказанную вслух, могли казнить.
А что до железных дорог, то прошло совсем немного времени, и англичане, французы, русские, японцы и немцы уже вовсю занимались строительством.
Я же продолжал служить императрице. Она просила меня время от времени встречаться с молодым императором. И хотя он был окружен евнухами, наперегонки исполнявшими каждое его желание, император был очень одинок. И всегда радовался моим визитам. Он знал о моем прошлом и о том, что я немного отличался от многочисленных придворных, и, кажется, даже доверял мне. После таких визитов Цыси меня спрашивала:
– Ну как он тебе? С ним все в порядке?
Разумеется, она и сама виделась с ним, но ей хотелось знать, как его воспринимают и другие люди. Мне кажется, она даже по-своему любила его. Вот только временами я не знал, что ей о нем рассказывать. И дело тут не в здоровье императора, хотя он действительно много и часто болел. Я имею в виду его душевное состояние. У него было вытянутое бледное мясистое лицо, которое постоянно придавало ему грустный вид. А еще он бывал угрюмым. Лишь один или два раза за все время я находил его в одиночестве, когда он, словно ребенок, с довольным видом возился с какими-то часами. Некоторые считали, что у него не все в порядке с головой. Постепенно я стал задумываться, не разыгрывает ли он простачка, чтобы его сочли неопасным. Может, ему действительно стоило постоянно носить эту маску.
Так прошло почти пять лет. Конечно, я мог уйти на покой. За несколько лет до этого я получил чудесный дом мистера Чэня, скопил приличное состояние. И разумеется, выкупил свои половые органы. В основном я жил под личиной торговца, но оставить императрицу не мог. Каждую неделю на один или два дня я снова становился Лаковым Ногтем и прислуживал ей. Иногда мы отправлялись в Летний дворец, но бо́льшую часть времени проводили в Запретном городе. Для Цыси по-прежнему устраивались театральные представления и другие развлечения, но постепенно их становилось все меньше и меньше. Она очень любила фотографироваться. Кажется, к этому ее пристрастили западные дамы, потому что все время старались сфотографироваться вместе с ней. Цыси всегда тщательно следила за собой, а в дни, когда ее могли сфотографировать, вдвойне.
В эти годы мы много беседовали, но она продолжала хранить свои замыслы в тайне, не открывая их даже мне. За исключением одного-единственного раза, и спустя годы я часто вспоминал случайно оброненные ею слова.
– Знаешь, Лаковый Ноготь, – сказала она, – я как-то говорила тебе о том, что стране нужны перемены и что они произойдут, только когда для них настанет время.
– Да, моя госпожа.
– Вот только у нашей страны долгая история, и если присмотреться, можно понять, что в этом мире ничего нового нет. Идеи могут казаться новыми, но на самом деле таковыми не будут. Поэтому мы можем примерно предугадать, что нас ждет дальше.
Она явно хотела, чтобы я запомнил ее слова. Вот только в чем заключались ее планы на будущее и насколько хорошо она их продумала, я так и не узнал. В то время над Поднебесной сгущались тучи. Россия вступила в войну с Японией. Япония сокрушила русских, захватила бо́льшую часть маньчжурских территорий и стала доминировать на Корейском полуострове.
Здоровье императора со временем лишь ухудшалось, угасала и Цыси. Она перенесла микроинсульт, из-за чего одна сторона ее лица была парализована и обвисла. Но разум был таким же острым, как и всегда. Во всяком случае, в том, чему я сам был свидетелем. Я задавался вопросом: какой же она хотела сделать свою империю?
Я узнал, что Цыси умирает, раньше ее самой. Она давно неважно себя чувствовала, но обладала поразительной способностью восстанавливаться. Добавьте к этому железную волю. И только когда эта воля стала поддаваться годам, я понял, что она уходит.
Это началось одним утром, когда я делал ей маникюр. Она выглядела подавленной. Если бы рядом с нами был кто-нибудь еще, я бы не
