Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость
Человек из SD поменялся в лице. Теперь он стал бледен как простыня. То, как он здесь стоит, он не мог бы больше никого напугать, вопреки своей форме: его отутюженные галифе, сшитый по мерке мундир, блестящие сапоги – все это внезапно являются лишь тряпками ого-родного чучела, смешной мишурой из театрального фонда.
Бог мой, ну и дела! Старик превосходит себя.
И тут, вдруг, с ним происходит превращение, какое может производить только опытный актер: Старик как-то сразу изображает любезность на лице. С обходительностью гостиничного швейцара, который должен отказать старому клиенту, поскольку гостиница полна, в получении номера, он мягко произносит:
- Мне очень больно это говорить: Но, к моему сожалению, нет! – И затем еще более вкрадчиво: – Вы должны попробовать в другом месте, если не можете решиться принять участие в обороне Крепости.
- Имеются Приказы о нашей эвакуации в случае угрозы, – выдыхает, наконец, бычара, напоминая упрямого ребенка.
- Да, но они уже несколько устарели, – эти слова Старик произносит, словно прикалываясь: – Вы, все же должны понять меня правильно... Вы прощаете нас, господин штурмфюрер?
«Бык» медленно принимает прежний напыщенный вид и пытается сделать это так, словно речь все время шла лишь о незначительном вопросе. К моему удивлению он внезапно орет «Хайль Гитлер!», причем левой рукой держит за козырек свою фуражку-мишень вертикально, а правую резко выбрасывает в воздух в приветствии гладиаторов.
- Хайль Гитлер! – скрипит Старик и не двигается.
Едва «бык» из SD выходит и в коридоре стихает звук его сапог, Старик выходит из своей роли и улыбается во все лицо:
- Да я скорее погружу на судно последнего засранца из пивнушки, чем эту свинью из службы безопасности! – Он с шумом выдыхает: – Не могу поверить! Как он осмелился сюда придти?! Наверное, это особенный подвид человека. Брюки для верховой езды с мокроступами от задницы! Ну, французы сдерут их с него!
Старик кривит рот – признак сильного удивления. Мы смотрим глаза в глаза.
- Преимущество! В первую очередь! – он смеется. – «Преимущество» он так сказал! Он и пре-имущество!... Это было незабываемо, нет?
- Я даже воспрял духом! – возвращаю ему и вкладываю такое восхищение в эти несколько слов, какое они только могут нести.
Старик довел до конца, то, о чем я всегда мог только желать: с таким наслаждением отказать этой свинье. Он медленно и последовательно растаптывал мерзавца, словно слизня давя сапогом. Довольно долго мы просто сидим – как ослабевшие после схватки борцы. Старик положил руки на стол: Кулаки сжаты. Наконец, он оживает. Делает глубокий вдох-выдох.
- Осмелился приползти к нам! – бросает затем самой пренебрежительной интонацией.
– Что за чушок!
Слова эти невольно слетают с моих губ от переполняющих меня чувств. Более того: У меня словно гора свалилась с плеч. Давненько Старик так не раскрывал свои карты. Все его странные речи, глупые политические изречения и лозунги, пустые разговоры, прикрытые политической шелухой – все отсутствует: будто стерто с доски мокрой тряпкой.
- Этот засранец был выше тебя по званию? – спрашиваю осторожно.
- Вполне возможно – или, вероятно, – бормочет Старик. – Понимаешь, меня словно переклинило. Воинское звание всех этих эсэсовцев, я, хоть сдохни, никак не могу запомнить. Хаупт-штурмфюрер , штурмбанфюрер . Я просто не врубаюсь в них.
Старик поворачивается к окну. На минуту задумывается.
- Мне даже любопытно теперь, – размышляет он вслух, – кто еще окажет нам честь своим визитом?
- А мне тогда снова занимать свое место за тем столом, – говорю, – или уступить ему место...?
- Этого еще не хватало! – ворчит Старик.
Затем, словно увидев новое развлечение, вскидывает на меня глаза и говорит:
- Могу только надеяться, что ты на этот раз точно не вернешься!
И стучит три раза снизу по крышке стола, а я, в свою очередь, вторю ему со своей стороны. Собираюсь отнести на борт лодки собранный мой «тревожный чемоданчик». В первую очередь, беру футляр для фотоаппарата с моим Contax и прорезиненную сумку для пленок. В Бункере слышу, что у типов из SD земля еще больше горит под ногами: Нескольким членам экипажа, людьми, которые хотели проникнуть контрабандой, будто бы слепые пассажиры, на борт лодки, были предложены пачки французских франков. Как эти люди представляют себе внутреннюю часть подводной лодки? Или они думали на пузе ползать под днищем в аккумуляторном отсеке? И в каком скверном состоянии лодка – об этом господа, конечно, также не имеют никакого понятия. Для основательного ремонта после предпоследнего похода уже тоже не было времени. То, что пришло в негодность, удалось только временно отремонтировать. Раньше, в таком вот состоянии, подлодка никогда не смогла бы выйти в море. А теперь куда ни кинься, ничего не хватает. На дизели, говорят, остается только молиться. Главные фрикционы не в порядке. Ремонт сцепления всегда был щекотливым пунктом. При работающих моторах его не проведешь, а если лодке, из-за повреждения сцепления придется идти верхом, то ее быстро потопят. Какие еще неисправности могут держать лодку в своих тисках? Главный водоотливной насос? Нет, его можно ремонтировать и в погруженном положении. А вот шноркель может подложить свинью. Уже достаточно часто говорилось о неисправности из-за протеканий его мачты. Без шноркеля лодка попадет в безвыходное положение. Мое преимущество: У меня есть специальное упражнение, чтобы побеждать всякие тоскливые видения. Не надо ничего драматизировать! говорю себе. Не веди себя так, старый комок нервов! Хватит хоронить себя раньше времени! На пристани полная неразбериха. На верхней палубе громоздятся ящики, канистры, тюки, мешки картофеля, буханки хлеба, лотки с овощами, паллеты с консервными банками. И, кроме того, одеяла, штормовки, прорезиненные куртки, ИСУ в чехлах, связка морских биноклей.
Среди парней, хозяйничающих на верхней палубе, узнаю нескольких виденных ранее, и слушаю их неспешную болтовню:
- Хотел бы я знать, что находится в этих ящиках…
- Ты ж слышал: секретные документы, планы и тому подобная хрень!
- Бла-а-же-ен кто ве-е-ру-у-ет! А мешки да ящики? Немногова-то ли бумаг, спрошу я вас – и не слишком ли тщательно они упакованы?
- Можно было бы уголок одного ящика приподнять, тогда бы и увидели.
- Ну, теперь уже слишком поздно.
- Да – жаль!
- То, что Старик в этом участвует...
- Вот этому-то и удивляюсь!
Я перехватываю свой саквояж в левую руку и поднимаюсь на рубку лодки. Затем спускаюсь вниз в лодку, мой багаж размещают и проверяют, как далеко продвинулись мореманы с погрузкой багажа. Однако от того, что я вижу в центральном посту, у меня волосы встают дыбом. Здесь могли бы нести вахту только люди-змеи . Приходится реально извиваться словно змея, чтобы протиснуться. Если дело не изменится, думаю про себя, то спи спокойно, дружок! Центральный пост битком набит приборами управления, дисплеями, датчиками и указателями, измерительными приборами, всевозможными прочими агрегатами и распределителями главного балласта и продувки цистерн и кроме того ящики и мешки! А на U-96, кроме того еще свисали с трубопроводов плотные ряды вялено-копченых окороков и большие куски шпика. Было более чем тесно, но то, сколько здесь размещено, воистину слишком много. При открытых переборках тогда можно было дойти из центрального поста до кормового торпедного аппарата и вперед до носового отсека, только на карачках. Вспоминаю, как делал снимок за снимком тех узких просветов. Это была довольно трудная задача при скудном освещении. Особенно, когда хотел по-лучить резкие кадры переднего и заднего планов. Сейчас для таких съемок нет никаких шансов: Центральный коридор заставлен ящиками и мешками. Это против всех требований к безопасности подлодки и более чем рискованно – но они же все перегородили. Спрашиваю себя, как при таком перевесе обстоят дела с нашей положительной плавучестью? Так называемый запас плавучести, который собственно и поддерживает нас на плаву, должен быть в высшей степени незначительным, конечно при условии, если эта лодка уже полностью загружена. Разузнать у главмеха как обстоят дела, я не смогу. Не хотел бы оказаться сейчас в его шкуре. Как ему удается выкручиваться здесь исходя из загруженного веса, превышающего все мыслимые размеры – вне моего опыта и разумения. Теоретически избыточная нагрузка из 50 человек и большого количества грузомест ничего не составляет, но практически она должна привести к катастрофе, поскольку все привычные соотношения аннулируются этим. Доносится крик: «100 голов!». Было бы неплохо, если бы речь шла действительно только о головах! Но речь идет, к сожалению, обо всех этих телах с сотней легких, животов, кишок! И четырьмя конечностями. У меня нет никакого представления, как все эти 100 человек должны будут здесь на лодке испражняться по-большому и мочиться. У 50 человек, обычного состава подлодки, и то в этом имеются проблемы.
