Беатриса в Венеции. Ее величество королева - Макс Пембертон
Между прелестной маркизой и ее узником все это время господствовали какие-то странные отношения; она не сомневалась в том, что сумела возбудить в его душе пылкое чувство к себе, но старалась сдерживать его страсть и свою, так как боялась потерять над собой власть и таким образом лишиться возможности хладнокровно служить своему отечеству; после первого поцелуя, которого она не отвергла, чтобы крепче привязать его к себе и заставить остаться в ее доме, она всячески избегала свиданий с ним и держалась с ним очень холодно и далеко.
Но в этот день, в день их прощания, она могла уже больше не сдерживать себя, так как клетка была теперь открыта, и птичка должна была вылететь из нее, куда — неизвестно.
Она решила переговорить с Гастоном, как только приедет домой. Выйдя из гондолы, она направилась прямо в сад к фонтану; там она нашла его сидящим за столом, заваленным разными кистями и красками: он старался изобразить ее портрет на полотне, но старания его увенчались таким жалким успехом, что при виде этого портрета она не могла не рассмеяться, и он весело вторил ей.
— Это не мое ремесло, — сказал он, вставая и отодвигая от себя портрет. — Я по ремеслу солдат, и больше ничего. Ведь большинству из нас дано по одному таланту, и не более, и мы всю жизнь не можем примириться с этим и обыкновенно стремимся к большему. Я в этом отношении не составляю исключения. Я не умею рисовать, но зато воображение у меня таково, что ваш портрет, маркиза, всегда будет в моем сердце. Пожалуйста, верните мне этот портрет, — добавил он, видя, что маркиза взяла его в руки. — Он ведь все равно вам не нужен.
— Нет, я не отдам его, — ответила она, крепко сжимая полотно своими белыми нежными пальчиками. — Я сохраню его на память о вас, ведь кроме этого у меня ничего нет от вас.
Глаза маркизы были так красноречивы, что ей незачем было еще что-нибудь прибавлять к этим словам. Гастон, однако, понял не все, что прочел в них, и, предчувствуя только, что она хочет сказать ему что-то особенное, тревожно спросил:
— В чем дело, Беатриса, что вы хотите сказать мне?
Она ответила коротко:
— Мне многое надо сказать вам. Пройдемтесь немного, Гастон. Здесь так холодно.
Она положила портрет на стол и, осторожно дотронувшись кончиками пальцев до его рукава, пошла рядом с ним по узким аллеям своего небольшого садика. День был пасмурный; и кругом все казалось серо и печально. Гастон на второй же день своего добровольного плена снял свою форму и облекся в темно-синий костюм с красивыми кружевами на рукавах и на вороте; свою треугольную шляпу он держал под мышкой, и в таком виде он вовсе не походил на блестящего гусара, каким был так недавно еще. Оба они шли молча, глубоко задумавшись, каждый боялся предложить другому вопрос, чтобы не услышать ответа, который должен был причинить им обоим одинаково глубокое горе. Наконец, Беатриса решилась первая прервать молчание:
— Что нового узнал сегодня мой пленник? — спросила она.
— Ничего, кроме новых доказательств бесконечной доброты моего милого стража, — ответил ей Гастон.
— Неужели ничто не подсказывало вам, что сегодня настал день нашей разлуки?
— К чему вы спрашиваете об этом, Беатриса? Вы знаете, что я стараюсь не думать о близкой разлуке.
— Наши желания здесь ни при чем. Судьба не справляется с нашими желаниями и распоряжается по-своему. Прислушайтесь, Гастон, вы слышите шум на улицах Венеции?
Она остановилась, и оба стали прислушиваться.
Вдали, точно рокот моря, слышался гул толпы и раздавались отдельные восклицания, направленные по адресу графа де Жоаеза и самого генерала Бонапарта. Шум этот был вызван только что прочтенным народу посланием Бонапарта. Гастон, конечно, не мог знать этого и поэтому спокойно заметил:
— По всей вероятности, венецианцы получили известие о том, что Бонапарт наступает на Верону, и испугались этого. Ведь я же говорил вам, Беатриса, что дело кончится этим.
Она пошла дальше по дорожке и тихо заметила:
— Нет, Гастон, сенат, правда, напуган, но не тем, что Бонапарт подступает к Вероне, а тем, что он требует мести за смерть одного из своих соотечественников.
— Неужели убит Вильтар?
— Нет, не Вильтар, а граф де Жоаез.
Гастон громко рассмеялся при этих словах.
— Они оплакивают меня, ну, в таком случае мне придется показаться им, чтобы они убедились в том, что я жив.
— Да, я за тем и пришла к вам, Гастон: вы должны показаться, чтобы спасти этим Венецию, спасти мою родину.
Он не понял ее, так как более глубокие нити этой интриги были скрыты от его глаз, он и до сих пор только думал, что Беатриса руководится в этом деле личными симпатиями к нему, а не хорошо обдуманным планом, который, по ее мнению, мог только один спасти ее родину от мести Наполеона.
— Как я спасу ваш народ, Беатриса? — спросил он. — Какую роль я должен играть во всем этом?
— Послание Наполеона, полученное сегодня в Венеции, требует мести за вашу смерть, Гастон.
— Неужели?
— Генерал требует, чтобы ему вернули вас целым и невредимым или выдали ему ваших убийц.
Он весело рассмеялся при мысли, что Бонапарт настолько дорожил им, что