Спасители града Петрова - Владимир Васильевич Каржавин
– Точно так-с. Пока ещё изволили пребывать в Вильно.
– Надолго?
– Дня на два, сегодня и завтра его не будет. Но может прибыть и раньше, как это он когда-то делал.
– Отчего так?
– Жену свою подозревал в неверности.
Ярцева вдруг осенило:
– Слушай, так не для этого ли он задумал построить сарай и проделать смотровое окошко.
– Именно для этого.
Если бы не обстановка секретности, Ярцев громко расхохотался бы. Но здесь, в сарае, было не до этого. Он лишь широко улыбнулся и на миг представил: «Поведать бы об этом нашим из бригады… Гогнидзе, Граббе, Петушкову… Упали бы со смеху».
– Вот видишь, Всевышний благоволит нам, – назидательно сказал он Гнату. – Но мы должны нашу тайну беречь. Зачем тебе открывать и закрывать замок и стоять на виду? Поставь воз с сеном так, чтобы он заслонял дверь сарая. А замок повесь, но не закрывай – никто не будет проверять. В заборе сделай лаз из двух раздвигающихся досок, для меня. Кстати, что там за забором?
– Тропинка, ведущая к реке и заросли кустарника.
– Берегом реки я выйду к дому Еремея?
– Точно так-с.
– Вот видишь, пока всё хорошо. Если курьер прибудет ночью – я у Еремея. Если днём – найдёшь меня там, где квартирует Конти. Это через два дома от особняка Грабовского.
– Конти? Кто такой Конти?
– Интендант корпуса. У меня с ним есть одно дело. А сейчас проводи меня, ветеринара, до ворот. И больше головой работай, думай. Ты же агент Особенной канцелярии – разведчик! А для разведчика главное – думать!
* * *– Донадони, дорогой мой Донадони, ну куда же вы запропастились?
Чезаре Конти стоял на коленях, разбирая реквизит. А вокруг… чего только здесь не было: иконы, картины, церковная утварь, фарфоровые вазы, серебряная посуда, кубки, – хоть музей открывай.
– Мой полковник, прошу извинить, – склонил голову в приветственном поклоне Ярцев, – но пришлось подлечиться.
– Уж не у доктора ли Витковского?
– Угадали, у него.
– Держу пари, что и квартировать вы остались у Витковского.
– Нет, он предложил для этого другой дом.
– Ну что же вы так? У Витковского очаровательная дочь. Правда, неприступна, как Бастилия до 1789 года.
Конти начал было рассказывать о своих успехах у женщин в прошлом, но быстро остановился, понимая, что время дорого, работы много, а приказ Удино надо выполнять. Поэтому перешёл к делу:
– Ваша задача, Донадони, отобрать самое ценное, а уж поделить на две части я смогу сам.
– Поделить на две части? Как прикажете вас понимать?
– Ох, Донадони, Донадони, всё-то вы хотите знать, – покачал головой Конти. – Распределить реквизированное на два обоза приказал Удино. В 18.00 я должен буду доложить ему, как идут дела. А поэтому, мой милый, – за работу.
Ярцев понял, кому принадлежат обозы, но не подал виду.
…Работы действительно было много. Попадались экземпляры, не представляющие ценность: медная и оловянная посуда, подсвечники, но таких было меньшинство – в основном это были изделия из золота и серебра. Особую ценность представляли иконы и картины. Ярцев, проживший два года в Европе в роли коллекционера, неплохо разбирался в живописи. Каждую осматриваемую картину он сопровождал комментариями. Это нравилось Конти. «Ну что, Дроветти, посмотрим, кто кого», – нашёптывал он. Ярцев насторожился:
– Кто такой Дроветти?
Человек широкой натуры – Чезаре Конти не считал нужным хранить секреты:
– Дроветти мой бывший компаньон, а если быть точным – отъявленный негодяй. Мы хотели открыть музей в Ливорно, вместе собирали экспонаты. Подлец Дроветти всё присвоил себе, обокрал меня. – Конти в знак протеста так потряс руками, словно хотел поймать за шею этого самого Дроветти и придушить.
– А где сейчас Дроветти? – спросил Ярцев.
Конти побагровел:
– Этот негодяй вошёл в доверие самому императору и сейчас реквизирует ценности в Египте. Он думает, если я попал в дикую Россию, то из неё ничего не привезу. Врёшь, подлец! Вот тебе! – пухлая рука интенданта корпуса отвесила в пространство смачный кукиш.
Вообще Чезаре Конти относился к числу людей, с которыми не соскучишься. Его говорливость била через край. За время работы по сортировке ценностей Ярцев услышал несколько историй, похожих на анекдоты. Смысл их всех сводился к тому, что кто-то кого-то обокрал. В числе пострадавших был конечно же он, Конти, а также его родственники и любовницы. О том, кого обокрал сам Конти, он, естественно, промолчал, хотя, несомненно, и таких было немало.
Так время помаленьку шло, работа двигалась. Было без четверти шесть вечера, когда интендант корпуса засобирался к Удино с докладом.
– Можете отрапортовать, что мы почти выполнили его приказ, и не к утру завтрашнего дня, а сегодня к вечеру, – напутствовал его Ярцев. – Остаётся только упаковать всё в обозы.
Сказав это, Ярцев похолодел: «К утру завтрашнего дня…» Конти про утро завтрашнего дня ему ничего не говорил. Об этом он услышал, подслушивая в сарае разговор Конти с Удино. Будь на месте Конти кто-нибудь из французской контрразведки, его, Ярцева-Донадони подловили бы на слове. Ярцев мельком провёл взглядом по лицу Конти, но оно не выражало ни малейшего удивления – интенданта корпуса интересовали только ценности, обозы и предстоящая встреча с Удино.
…Вернулся Конти быстро – менее чем через час. Лицо его сияло; в руках он держал пакет с едой.
– Угощайтесь, Донадони, здесь хлеб, молоко и несколько кусочков курятины. Берите, берите…
– Судя по вашему лицу, маршал доволен нами? – спросил Ярцев.
– О, Донадони, вы не знаете Удино. Он никогда не бывает доволен. Но он выслушал меня и спросил, сумеем ли мы всё закончить не к утру завтрашнего дня, а сегодня до захода солнца?
– И вы ему ответили…
– …ответил, что успеем, и он одобрительно кивнул.
– К чему такая спешка?
– Как? Вы не знаете? Наш корпус выступает послезавтра утром, а завтрашний день на подготовку.
