Опимия - Рафаэлло Джованьоли
Что до победы начальника конницы, то она одержана больше на словах, чем на деле, и тем больше шум, поднимаемый моими противниками, что реальных плодов он не принесет. Я, как говорится, больше боялся бы за судьбу армии. В любом случае, если я останусь единственным повелителем армии, если завтра народ на плебисците, противном всем законам, всем обычаям Республики, не уравняет меня во власти с начальником конницы, то я, едва прибыв в лагерь, накажу Минуция Руфа за неисполнение моих приказов.
Что касается пленников, то я дал слово Ганнибалу и сдержу его: если сенат не хочет отягощать общественную казну суммой выкупа, я заплачу нужные деньги из своих средств, но двести сорок семь пленников будут освобождены. Впрочем, меня не тревожат непостоянное расположение толпы, крики, оскорбления; мне вполне достаточно спокойствия своей души, удовлетворенной исполнением долга гражданина и полководца: мудрому вождю мало поможет фортуна; он должен властвовать рассудком и благоразумием. Для меня величайшая слава состоит в своевременном и достойном спасении армии, а не в тысячах убитых врагов[34].
Теперь, совершив жертвоприношения, ради которых вы меня позвали, я назначаю по долгу и праву своему консула, который должен заменить мертвого Гая Фламиния на те несколько месяцев, которые осталось находиться в должности консулам этого года. На эту высокую должность здесь, публично, перед вами, сенаторы, я назначаю Марка Атилия Регула, который уже был консулом в 527 году. А после этого я отправляюсь к армии, потому что присутствовать на завтрашних комициях мне не интересно, и я не собираюсь защищаться от подлых обвинений, которые не могут повредить моей репутации и моему достоинству.
А теперь будьте здоровы, сенаторы, и храните отчизну.
Сказав это и поприветствовав сенат поднесением руки к губам, он вышел тяжелыми и спокойными шагами из курии и направился к своему бедному, скромному жилищу, где немного подкрепился; забравшись здесь на коня – это была привилегия, данная народом только ему, единственному из диктаторов, хотя по старинной традиции диктатор мог садиться верхом только за стенами Рима, – и со своими двадцатью четырьмя ликторами впереди, с сыном Квинтом Фабием, двумя трибунами, несколькими декурионами и четырьмя турмами всадников, сопровождавшими его еще от лагеря, выехал из Рима по направлению к Ларину.
– Спокойное и достойное выступление Фабия произвело большое впечатление на сенат, хотя мнения сенаторов весьма расходились. Большинство было убеждено, что диктатор прав, что поступал он до сих пор верно, и возражало против предложения обсуждать его поступки наутро на комициях и не хотело уравнивать Минуция в правах с Фабием. Очень немногие сенаторы высказались в поддержку этого предложения. Только в одном вопросе большинство, хотя и незначительное, было против Фабия, а именно: в отношении договора об обмене пленных, заключенного с Ганнибалом. Договор не набрал всего восьми или десяти голосов для ратификации, и это было сделано из ненависти не к Фабию, а к самим пленникам, которых не хотели выкупать.
С наступлением темноты сенат разошелся, и каждый из сенаторов сохранил право агитировать на следующий день в своей трибе за или против диктатора согласно своей собственной воле.
Ранним утром следующего дня Марсово Поле, огромное пространство за городскими стенами, между Триумфальной и Латинской дорогами, кишело горожанами, собравшимися на трибунальные комиции, чтобы решить здесь, на плебисците, судьбу предложения народного трибуна Марка Метилия.
Сенаторы, всадники, плебеи спешили на Марсово Поле, выходя из Карментальских, Ратуменских и Санквальских ворот. Ликторы, шедшие перед преторами, народными трибунами и новым консулом Атилием Регулом, расположились вокруг места, где сидели упомянутые выше магистраты в своих курульных креслах поблизости от мраморной трибуны, с которой могли высказываться те, кто имел право выступать за или против выдвинутого предложения.
Огромный деревянный забор разделял обширное поле на две примерно равные части. Перпендикулярно ему с обеих сторон было протянуто тридцать пять канатов, ограничивавших тридцать пять участков, в которых должны были собраться тридцать пять триб, члены которых впоследствии должны были по одному выходить на середину, туда, где сидели магистраты и сопровождавшие их чиновники, и каждый громко выражал свое мнение[35], а потом переходил на участок, похожий на тот, откуда он вышел, но расположенный с другой стороны поля, где собиралась триба после голосования. Возбудители[36], располагавшиеся в центре Марсова Поля, возле магистратов, поддерживаемые трубачами и вестовыми, ходили и приводили в порядок реестры различных триб и следили за правильностью голосования. Претор по жребию должен был выбрать трибу, которой первой предоставляли право голосовать, поскольку это право имело очень большое значение, ибо благоприятное или отрицательное голосование первой трибы оказывало почти решающее влияние на волеизъявление остальных. На этот раз была избрана семнадцатая по порядку – Горациева триба.
Различные группировки трибы собирались в кучки; в каждой из них громко и ожесточенно спорили по поводу плебисцита, предложенного трибуном Марком Метилием и некоторыми его коллегами.
Старики, как правило, высказывались против декрета, молодые же, наоборот, были его горячими приверженцами; в каждой трибе сильнее всего противились предложению Марка Метилия патриции и их клиенты, а больше всего защищали его своевременность и необходимость плебеи.
Сенаторы в большинстве своем были враждебны декрету, предложенному Метилием, и не столько, может быть, из расположения к Фабию, сколько из любви к традициям и уважения к должности диктатора доказывали, каждый посреди своей трибы, сколь пагубен окажется декрет, в котором сохраняется ранг диктатора, но полностью разрушается его власть, в котором у диктатора остаются двадцать четыре ликтора, но у него отбирают всякий престиж в легионах, в котором наносят незаслуженное оскорбление великому гражданину, и когда?.. Когда кипит война, когда Республика в опасности, когда Ганнибал стоит уже под стенами Рима.
Напротив, Гай Теренций Варрон, внесший предложение Метилия, и еще семь народных трибунов (из общего числа десяти), да и некоторые патриции, враги Фабия, обходили места сбора триб и побуждали народ спасти Рим от напастей, которые на него может навлечь преступная инертность Фабия. Если Минуций получит равные с диктатором полномочия, у старого Медлителя появится стимул к действию; Минуций сразился с Ганнибалом и победил; если граждане не примут декрет, то Минуций погибнет, так как упрямый диктатор еще вчера объявил публично в сенате, что он, едва вернется в лагерь, накажет начальника конницы за нарушение его приказа.
Между тем трибы были многолюдны как никогда. Отделения четырех городских триб, в которые входили граждане, живущие внутри городских стен, а значит, шли они для участия в комициях недолго, были просто переполнены голосующими, а
