Макс Галло - Тит. Божественный тиран
— Попытайся предотвратить резню! Это твой народ Иосиф, и он невиновен!
Иосиф вырвался и сказал сквозь зубы:
— «Проклят день, в который я родился! День, в который родила меня мать моя, да не будет благословен! Для чего вышел я из утробы, чтобы видеть труды и скорби?»[16] Вот что сказал Иеремия, и вот что я думаю, Серений.
И он решительно направился к Титу.
27
Я видел, как Тит склонился к Иосифу Флавию и слушал его, заложив руки за спину, опустив подбородок на грудь. Выражение лица и поза выдавали его нерешительность и сомнение. Он выпрямился, положил левую руку на плечо Флавия, а правой указал на укрепления и сказал: «Иди, попытайся еще раз».
Я решил пойти вместе с Иосифом. Я молился, чтобы его услышали самые решительные, самые замкнутые, души которых были полны ненависти. Я молился, чтобы они вняли его доводам и просьбам, чтобы разум осветил их! Чтобы ими руководила любовь к их народу! Я подумал о Леде, о всех женщинах и детях, обо всех, кого теперь ожидали только страдания и голод.
Каждый день нескольким евреям удавалось проскользнуть за пределы города. Их глаза лихорадочно блестели на исхудавших изможденных лицах, все они были истощены. Они говорили, что хлебные или ячменные зерна теперь ценней, алмазов. Богатые горожане отдавали все свое имущество за горстку пшеницы, которую съедали сырой, боясь, как бы вооруженные сикарии и зелоты не убили их, чтобы отнять хлеб.
Доносчики рыскали по улицам, указывая сикариям на дома, над которыми вился дымок — это означало, что там готовят пищу. Вооруженные люди врывались в дом и убивали всех, кто оказывал сопротивление. Они заявляли, что жители хотят опустошить город присоединиться к Иосифу Флавию и сдаться Титу.
У жителей Иерусалима больше не осталось ни почтения, ни сострадания друг к другу.
Те, кто еще не обессилел и не хотел сдаваться, присвоили себе право грабить, захватывать пищу, убивать тех, кто не участвовал в сражениях. Доводы разума, возраст жертвы или недуг не имели значения! Каждого, кто не выходил на укрепления и не сражался там врукопашную, подозревали в сговоре с римлянами и убивали.
— Их сердца высохли и стали тверже железа, — сказал Иосиф Флавий. — Они не послушают меня.
— Поговори с ними! Если хотя бы один человек послушает тебя…
— Они зарежут его.
Однако Иосиф Флавий подошел к укреплению, и я последовал за ним. Его голос дрожал, в нем слышались и мольба, и гнев:
— Спасите ваши жизни, жизни вашего народа! Сохраните родину и Храм! — крикнул он.
Евреи, собравшиеся на последнем, третьем укреплении, ответили ему оскорблениями и насмешками. Когда Иосиф, желая, чтобы его услышали, подошел еще ближе к стене, на нас посыпался град стрел и камней. Мы побежали прочь, преследуемые насмешками евреев.
— Вы будете побеждены! — крикнул он снова. — Сила римлян непреодолима. Чего вам бояться? Римляне всегда уважали веру своих врагов. Наши предки приняли их господство. Они сохранят Храм, не станут разрушать то, что для нас священно. Мы сможем продолжать молиться нашему богу Яхве.
Он поднял руки, взывая к своему богу.
— Послушайте меня! Бог, передающий власть от народа к народу, сейчас находится в Италии. Установленный закон, в равной степени могущественный и среди диких зверей, и среди людей, хочет, чтобы ему подчинялись, Он хочет, чтобы господствовали те, у кого больше оружия. Оно у них есть потому, что его им дал Бог. Большая часть нашего города уже сейчас в руках Тита. Две стены пали. Разве третья сможет противостоять их натиску? Римляне захватят ее и разрушат. И если они возьмут город силой, то не пощадят никого. Не забывайте о том, что фортуна выбрала их! Вспомните, что вы ведете войну не только против римлян, но и против Бога, который дал им власть!
Слова Иосифа Флавия привели евреев в ярость. Они швыряли в нас камни с такой силой, что они отскакивали от земли и иногда даже раскалывались. Несколько раз я не смог удержаться, чтобы не заслонить лицо рукой.
Иосифа Флавия же эти камни и стрелы только побуждали говорить, и он крикнул еще громче:
— О железные сердца, сложите оружие ради родины, которая уже обращена в руины! Стыдитесь! Обернитесь и посмотрите на красоту, которую вы предаете: позади вас священный город! Посмотрите на Храм! Вы хотите, чтобы все это было разрушено? Сжальтесь над вашими семьями!
Он приблизился к стене.
— Я знаю, что в ваших руках моя мать, моя жена, мой дом, знаменитый своей древней славой. Я говорю с вами только потому, что хочу спасти все это…
Его голос сорвался, и, когда Иосиф заговорил снова, стал более высоким и пронзительным:
— Убейте их! — выкрикнул он. — Спаситесь ценой моей крови!
Он ударил себя в грудь кулаком и взвыл:
— Я готов умереть, если моя смерть вернет вам мудрость и разум!
В ответ они снова стали швырять в нас камни, с такой злостью, какой я никогда не видел прежде.
Я отступил, пытаясь увести Иосифа Флавия, но он сопротивлялся и продолжал реветь: «Я готов умереть!»
Внезапно он уронил голову на грудь, по его лицу потекла кровь, и, раньше чем я успел подхватить его, он осел на землю. На его лбу зияла открытая рана, нанесенная острым камнем. Она была длинной и глубокой, из нее хлестала алая кровь. Он был без сознания, его глаза были закрыты, и я решил, что Иосиф мертв.
С укрепления доносились радостные крики и победоносный вой, евреи восторженно размахивали пиками и мечами. Несколько десятков из них прыгнули с одной из башен крепости Антонии. Они прогнали римских пехотинцев, возводивших укрепления. Подняв оружие над головой, они спешили к нам, чтобы утащить тело Иосифа Флавия внутрь города, выставить там напоказ и осквернить.
Я волок его к римскому лагерю так быстро, как только мог. В это время подоспели наши солдаты, готовые отразить натиск евреев. Им на помощь подошла кавалерия, и евреи вернулись в башню. На последнем укреплении, на всех башнях крепости Антонии и дворца Ирода они били в щиты своим оружием и кричали: «Предатель мертв, предатель мертв!» Они благодарили своего бога, который проклял Иосифа бен-Маттафия, ставшего Иосифом Флавием, римского прислужника императора Веспасиана и его сына Тита.
Тело Иосифа дернулось, будто он слышал оскорбления и обвинения в предательстве, и вернулся к жизни лишь для того, чтобы ответить им, не отдать победы разбойникам-зелотам, не позволить народу поверить, будто Бог проклял его. Он следовал путем, который Бог уготовал ему: он не выступал против тех, кому Господь дал силу и власть над родом человеческим.
Вскоре Иосиф пришел в себя. Когда Тит вошел в палатку, он даже смог приподняться.
Хирурги омыли его лицо. Кровь остановилась, а рана, покрытая мазью, превратилась в черный шрам, пересекавший лоб.
— Ты обратился к их душам, — сказал Тит, наклоняясь к Иосифу Флавию. — Ты слышал их радостные крики, когда они решили, что убили тебя? Ты жив. А они умрут!
28
Я видел, как умирали евреи Иерусалима. Каждый из них напоминал мне Леду, дочь Иоханана бен-Закая, которую я приметил в Александрии много месяцев назад и которую я никак не мог забыть.
Несколько сотен евреев каждый день проскальзывали за пределы крепости, чтобы собрать диких овощей, но наши солдаты подстерегали их.
Кто-то сразу сдавался, но большинство сражалось. Тех, кого не убивали, связывали как добычу. Некоторые рассказывали о том, что им пришлось пережить в городе.
Зелоты и сикарии, «разбойники», как называл их Иосиф Флавий, жестоко пытали горожан, чтобы вырвать признание, где они прячут пищу: засовывали им в анус колючие растения или палки с шипами. Они забирали все вплоть до горсти ячменя или куска вяленого мяса, которое приберегалось детям. Тогда эти отчаявшиеся люди перелезали через стену, и после кратких стычек наши солдаты захватывали их в плен.
Они ни о чем не просили, не поднимали головы, когда Тит проходил среди них.
— Они должны умереть, — вынес он приговор.
Их было так много, что держать всех в плену не представлялось возможным. Их казнь должна была устрашить тех, кто продолжал сопротивляться на укреплениях и в башнях.
Палачи истязали их, а потом прибивали гвоздями к крестам головой вниз или в других жутких позах.
Глядя на эти изувеченные страдающие тела, солдаты смеялись. Потом кресты установили прямо перед укреплением. Для них не хватало места, а для тел не хватало крестов.
Эти казни не лишили евреев отваги, наоборот, они укрепили их в желании сражаться. Я слышал доносившиеся из города проклятия и обещания отомстить.
Тит вышел из себя, велел рубить пленным руки и головы и сбросить их в овраги Кедрона и Геенны. Я и представить себе не мог такого ужаса.
