Михаил Голденков - Схватка
— Аннуся, давай никогда не расставаться!
— А как же твоя мать? Она нам не разрешит. Ты — князь. Я — простая горожанка…
Катажина отшатнулась, прячась за ветки и листья ивы.
«Матка Боска, — думала женщина в шоке, — я же эту девушку тоже хорошо знаю!»
Катажина, надо заметить, и вправду заприметила эту юную жительницу Несвижа еще неделю назад. Темнорусая девушка с румяным чистым лицом, острым носиком и удивительно красивыми карими глазами раскосой формы постоянно занимала одно и тоже место в предпоследнем ряду костела. Здесь вкусы матери и сына полностью совпали. Но… «Какого черта с ней связался мой сын?! — в гневе думала Катажина. — Он же еще ребенок совсем! Ребенок? Сколько же ему? Боже, уже шестнадцать лет! Не может быть!..»
— Я поговорю с матерью и нас обручат, — говорил голос Александра, — я объясню ей, что люблю тебя больше самой жизни.
— Ну, а если она все-таки не согласится? — взволновано спрашивала девушка.
— Ну, а если она не согласится, то я пойду против ее воли. Я уже взрослый.
Катажина перекрестилась, медленно поднялась с корточек и пошла назад к замку, стараясь ступать также тихо.
«Вот, что ты задумал! Обручиться с этой простолюдинкой! Ну, уж нет! Только через мой труп!» — говорила сама себе Катажина…
* * *Увы, вид утреннего Несвижа лишь больше нагнал на Михала тоску: пусть сердце князя радостно и забилось при виде родных тополей и дубов, отблеска знакомых с раннего детства прудов, то при виде, как половина города лежит в руинах, сердце сжалось. Хотя жизнь мало-помалу возвращалась. То тут, то там копошились люди, строившие дома, растаскивавшие обгорелые бревна и битые кирпичи… Невредимым возвышался лишь величественный замок, окруженный прудами и глубоким рвом. После первого штурма Хованским замок отремонтировали, но после второго штурма все еще оставались следы: кое-где из стен торчали черными яблоками ядра, впившиеся словно клещи в тело зданий, нарушали гармонию сбитые углы, обвалившаяся штукатурка, выбитые рамы окон, разрушенные башенки… Аккуратист Михал морщил нос, обращаясь к бурмистру Яну Гановичу:
— Почему не починили?
— Заделаем, пан Михал! До всего руки не доходят. Городом занимались!
— Вы есть бурмистр прежде всего замка, а не города! Это ваша первейшая задача содержать его в порядке! Город потом! — отчитывал Гановича Михал. — Через два-три дня приедет король! Чтобы всех этих сбитых углов не было! А ядра в стенах оставьте пока. Пусть король видит, что мы пережили…
Михал и Ганович стали объезжать замок и окрестности, чтобы осмотреть, что еще можно успеть исправить к приезду Яна Казимира.
На площади перед зданием городской ратуши дети толпились вокруг повозки, где бродячие артисты устроили батлейку. Михал и Ганович тихо подъехали, с любопытством наблюдая за веселым представлением: кукла, изображающая шляхтича, весело колотила палкой нападавших на нее кукол-стрельцов и казаков.
— Вот тебе, подлый Хованский! Вот тебе! Убирайся, откуда пришел!
Дети, открыв рты, с большим интересом наблюдали за представлением. В отличие от былых времен никто не смеялся.
— Бедные наши дети, — обронил Михал, — они разучились смеяться.
— Так, пан Михал, — грустно кивнул Ганович, — а возможно и батлейки ни разу в жизни не видели…
— Это Кмитич! — пищала кукла изображавшая Хованского с ощипанной бородой. — Бегите! Он нас всех перебьет! Он заколдован!
Дети заулыбались.
— Ого! — Ганович просиял, поворачивая голову к Михалу. — Да это про вашего друга Самуэля Кмитича!
Михал на секунду смутился.
— Странно, — произнес он, — от Хованского здесь отбивался я, а прославляют Кмитича!
— Знаменит ваш сябр, — продолжал улыбаться Ганович, — прямо народный герой! Видимо, пока мы в замке отсиживались, он тут в округе не мало побил людишек этого Хованского. Потому и снялся сей воитель так быстро из нашего города.
— Так, — кивнул соглашаясь Михал. Волна ревности резко схлынула. «Все же Кмитич народной славы и в самом деле заслужил больше, чем я».
— Ладно, поехали дальше, — сказал бурмистру Михал, слегка пнув коня каблуками в бок…
Здание городской ратуши московиты взрывали дважды, но — о чудо! — оно дважды выстояло. Правда, в этом обшарпанном будынке находиться или работать как прежде, было пока что трудно, но вокруг самой ратуши бойкие торговцы уже развернули свои ряды. Внутрь ратуши Михал заходить не стал: там деловито возились люди, разбирая завалы разбитой мебели… Оживленно беседуя с бурмистром, Несвижский князь прошел к башне замковых ворот, за которой возвышался Фарный костел. Сей католический собор Божьего тела для странника, впервые посещающего Несвиж, казался просто огромным для сравнительно небольшого городка. Особенно он и пострадал: следы от пуль и ядер шли по всему фасаду. Михал с грустью вспомнил, как в костеле стрельцы и казаки устроили резню и как ворвавшиеся туда гусары Михала кололи их на галереях, выбрасывали из окон… Суета, кровь и крики того боя словно наяву ожили в голове Михала. Он даже закрыл глаза, прикрыв их рукой, и потряс волосами, разгоняя дурные видения.
— С вами все нормально? — заботливо поинтересовался бурмистр.
— Так, все добро, — Михал вновь взглянул на фасад костела.
— Его привести в порядок в первую очередь, — приказал Гановичу Михал, — ведь это самый первый построенный в стиле барокко на территории всей восточной Европы храм. Наша гордость.
— Слушаюсь, — кивнул Ганович.
А вот пруды… Кажется, война так и не тронула их своей костлявой лапой — пруды были все такими же зачарованными и романтичными. У задней части замка в пруды все еще живописно вписывался мыс с вполне целыми, не пострадавшими вазами. На одной из ваз сохранились надписи о победах в Грюнвальдской битве.
Неожиданно внимание Михала привлекла хорошо знакомая, но уже почти забытая песня, доносившаяся издалека, исполняемая детскими голосами. Эту песню обычно всегда пели на Ярилу:
Валачыуся Ярыла па усяму светуА дзе ж ён нагою, там жыта капою,А дзе ён зiрне, там колас зацвiте…
Михал обернулся. Два юноши вели под узцы белого коня, на котором восседала темноволосая девочка в белом платье.
— О, — улыбнулся Михал, указывая Гановичу кнутом, — выбрали Лялю на Ярилу!
— Точно, — просиял и бурмистр, — не забыли праздник! Молодцы!
За белым конем с девочкой, выбранной накануне в качестве самой красивой, шла группа детей, весело распевая песню.
Михал ткнул пятками своего скакуна и поехал навстречу праздничному кортежу. Он всегда любил посмотреть на ту, которую выбирали символической князевной древнего праздника. Обычно это была девушка лет пятнадцати или шестнадцати. Но сейчас в седле сидела девчушка не старше десяти лет.
— Маловата, что-то, — повернулся Михал к Гановичу. Оба пана на время забыли заботы, увлеченные невинной, но такой светлой детской забавой.
— Маловата, — кивнул Ганович своей бежевой шляпой, — но откуда взять нормальных взрослых девушек, пан Михал? Дважды москали нападали на Несвеж, жгли и убивали. Тут все разбежались. Не попадать же девушкам в лапы татарину или казаку!
— И то верно.
— Вот и остались дети да старики одни.
— И что, люди, что бежали, не возвращаются? — поинтересовался Михал.
— После того, как Хованский ушел, вроде как многие вернулись. Но ведь потом московиты тоже вернулись, и люди вновь в страхе бежали. Теперь не думаю, что вернется кто-то еще, кроме тех, кто уже возвратился.
— И сколько сейчас в Несвиже проживает людей?
Ганович пожал плечами:
— Точно сказать не могу, пан Михал. Не более четырех сотен человек. Думаю, что это даже много, учитывая непростые условия. Ведь война, дважды город горел…
— Это меньше половины, — покачал головой Михал.
— Думаю, что люди ждут пока война окончательно закончится подписанием какого-нибудь мира, — успокаивал князя Ганович. — А то ведь хочется уверенным быть. Может быть и так, что уплыли люди в Америку, в Лапусинвилль. Вот там войны нет, нет московитов… — бурмистр говорил что-то еще, но Михал уже его не слушал. Они приблизились к белому коню с девочкой. Девчушка весело взглянула на двух панов. Ее длинные пышные каштановые волосы трепал ветер, большие зеленые глазенки горели от гордости, что ее выбрали Лялей, а щеки ярко пылали.
«Похожа на мой детский портрет, — умиленно думал Михал, рассматривая девочку, — ну, вылитый я в десять лет!»
Юноши, еще почти мальчишки, державшие за узду коня, остановились и поклонились пану Радзивиллу. Его здесь хорошо знали.
— День добрый, пане!
— День добрый, хлопцы и девчата! — улыбнулся в ответ Михал. — А это, стало быть, ваша Ляля! Что ж, красивая. А сколько тебе лет? — спросил он девочку.
