Евгений Маурин - Людовик и Елизавета
— Ваше величество, — сказал Суврэ, — ввиду того, что я не могу принять участие в этом совещании, позволю себе просить ваше величество не обойти приглашением также и сестры графини де Майльи!
— Девицы де Нейль? — сказал король, слегка наморщивая лоб. — Ну, что же, пусть едет. Но только она, кажется, очень неинтересна?
— О, нет, государь, она очень остроумна, жива и весела. Кроме того, графиня говорила мне, что ее сестра отлично танцует!
— Ну, что же, пусть едет, пусть едет! — милостиво согласился король. — А теперь, господа, выйдите в салон. Мне надо одеться и на минутку показаться ожидающим меня к парадному выходу!
Приближенные короля веселой гурьбой вышли в соседнюю комнату, где уже собралась довольно порядочная толпа придворных, ожидавших королевского выхода.
Граф д'Айен вышел под руку с Суврэ, с которым его связывала самая нежная, интимная дружба, и сказал ему:
— Слушай, Суврэ! Ты, конечно, изберешь своим помощником меня?
— Я-то с удовольствием, — ответил Суврэ, — но что скажет прелестная д'Этиоль?
— Ах, измучила меня эта женщина! — с отчаянием сказал д'Айен.
— Вот тебе на! — сказал маркиз. — Но чем же? Насколько я знаю, ты сразу одержал решительную и легкую победу!
— Вот именно этим самым! — ответил граф. — Каждый раз, когда я вижу, с каким искусством эта женщина обманывает мужа, с какой легкостью она отдается моим объятиям, мне невольно думается, что, быть может, она также обманывает и меня, и другого, и третьего… Ее ласки отравляют меня, Суврэ! Ну, да что об этом говорить! Так скажи, ты берешь меня?
— Да, с удовольствием, милый Шарль! Только ты должен будешь согласиться на мои условия.
— Какие?
— Очень легкие. Ты должен будешь, не спрашивая к чему, не требуя объяснений, сказать две-три незначительных фразы. Так нужно!
— Только всего? Анри, ты мог бы требовать от меня чего-нибудь большего! Но ты тоже какой-то хмурый. Что с тобой? Как у тебя дела с твоей Жанной? Верно она опять замучила тебя своей суровостью?
— Эх, что говорить, Шарль! Вот ты жалуешься на доступность своей Этиоль, а мне приходится жаловаться на недоступность Жанны. Ты вот называешь ее «моей» Жанной, а между тем "Je ne l'ai point encor embrassé d'aujourd'hui".[24]
— Ты и в горе говоришь стихами, Анри! — рассмеялся д'Айен.
— Вот, например, вчера, — продолжал Суврэ. — Прихожу к Жанне весь объятый нежностью, готовый молиться на нее… Она битых два часа говорит о политике, о своей родине, о своих намерениях… Все шло довольно сносно, она даже была нежнее со мной, чем всегда… Но, когда я с радостью вновь заговорил с ней о своих чувствах, она опять сурово оборвала меня, сказав, что у меня в голове ветер, что… Ах, да что тут повторять все эти суровые, жестокие слова! Знаешь, Шарль, по временам впадаю в такое отчаяние, в такую злобу… Вот сейчас я, кажется, был бы рад, если бы меня кто-нибудь задел…
— Ну, и кровожадный же ты человек, Анри! — улыбнулся граф.
— Слушай, что это за чудовище в голубом камзоле? — с каким-то ужасом спросил Суврэ, показывая кивком головы на гордо стоявшего в дальнем углу высокого, плечистого гиганта, одетого очень нарядно, но безвкусно и с претензиями.
— Как, ты его не знаешь? Ах, да, ведь тебя долго не было в Версале! Это — гасконский дворянин, шевалье де ла Хот-Гаронн. Он беден, как церковная мышь, а свиреп и жаден, как не знаю кто!
— Но как же удалось попасть ко двору такому чудовищу? Господи, да одни рыжие усы чего стоят!
— Ко двору он представлен кардиналом Флери, которого усиленно просила об этом маркиза де Бледекур. А ведь всем известно, что связывает эту старую блудницу с его эминенцией!
— Ну да, утверждают, и не без основания, что маркиза из-за простой любви к приключениям служит тайным агентом кардинала. Ну, а этот урод служит утешителем старческой доли маркизы, не так ли?
— Да! Ведь он был нищ и гол, когда прибыл в Париж, а теперь, посмотри-ка только, в каких камзолах он щеголяет! Загляденье! А бриллианты! И ведь потеха — ты знаешь, что маркиза неутомима в интрижках…
— Да кто же этого не знает!
— Ла Пейрони[25] говорил мне, что это у нее болезнь. Ну, вот маркиза не может удовольствоваться любовью этого Геркулеса и вечно ищет интрижек на стороне. А ла Хот-Гаронн ревнует ее и даже поколачивает! Разумеется, ревнует не ее, а ее деньги!
— Фи, какая гадина! — брезгливо сказал Суврэ, бросая пренебрежительный взгляд на гасконца.
Тот инстинктивно почувствовал, что говорят о нем, и поймав взгляд маркиза де Суврэ, надменно вытянулся, закрутил огненно-рыжий ус и ответил маркизу полным вызова взглядом.
— Эге, голубчик! — сказал Суврэ, — так ты еще осмеливаешься кидать такие взгляды? Ну, погоди, я тебя проучу! Идем, Шарль!
— Да брось, Суврэ! — пытался остановить его д'Айен. — Ну, охота тебе связываться со всяким проходимцем? К тому же, говорят, что он не только силен, но и ловок, и что он на диво хорошо фехтует!
— А, вот это интересно, это совсем интересно! — радостно ответил маркиз. — Ты знаешь, Шарль, я тоже не очень плохо фехтую, и такой поединок мне совсем по душе!
— Но не можешь же ты вызвать его только за то, что у него рыжие усы и дерзкий взгляд!
— Я и не собираюсь вызывать его, он сам меня вызовет! — смеясь ответил Суврэ. — Идем, Шарль! обещаю тебе веселую минутку.
Заметив, что Суврэ и д'Айен подходят к нему, ла Хот-Гаронн принял еще более надменную и дерзкую осанку.
— Милостивый государь, — сказал Суврэ, обращаясь к гасконцу с самой обворожительной улыбкой, — я все время любовался вашим дивным камзолом. Не откажите в любезности, скажите, кто шил его вам?
— Шерод! — буркнул ла Хот-Гаронн, знавший, что Суврэ — насмешник большой руки, а потому ожидавший какой-нибудь выходки.
Все близстоящие замолчали и повернулись к ним. Ведь насмешливость маркиза де Суврэ была всем известна, гасконца же с первого момента его появления при дворе все не взлюбили, и теперь свидетели разговора с затаенной улыбкой ждали, какое коленце выкинет неутомимый забавник.
— Вот как! — все с той же любезной улыбкой подхватил Анри. — Шерод? Тогда понятно все! Только этот волшебник, только этот артист портняжного цеха мог создать подобный шедевр. Но, скажите, сударь, ведь цвет вашего камзола не чисто-голубой. Это — какой-то оттенок. Но какой именно?
— Сами видите, что это небесно-голубой! — раздраженно ответил ла Хот-Гаронн.
— Неужели? — удивился Суврэ. — А мне почему-то казалось, что этот камзол скорее… — он выдержал, словно опытный актер паузу и продолжал, — скорее… придворно-голубой!
Раздался взрыв дружного смеха.
Гасконец побледнел, позеленел, его усы растопырились, а глаза налились кровью.
Для того, чтобы читатель мог понять, что именно вызвало смех слушателей и бешенство гасконца, поясним следующее. По-французски небесно-голубой будет «бле-де-си-ель», а фамилию маркизы, содержавшей ла Хот-Гаронна, — «Бле-де-кур», можно перевести по русски «придворно-голубой». Разумеется, как сам гасконец, так и все свидетели этой сцены сразу поняли, что Суврэ намекал этой игрой слов на сомнительный источник существования гасконца.
— Милостивый государь! — вскрикнул последний, свирепо вращая глазами и хватаясь за шпагу. — Вы мне ответите за эту дерзость!
— О, пожалуйста! — небрежно ответил Суврэ. — Когда только вам будет угодно! Может быть, вы хотите тут же на месте проявить свою храбрость?
— Завтра же мои друзья будут у ваших!
— О нет, завтра я не могу! Его величество отправляет меня сейчас же в Шуази, и до исполнения королевского поручения я не смею рисковать жизнью. Но через неделю мы, вероятно, вернемся в Париж, и, если ваша храбрость к тому времени не остынет, то граф д'Айен уполномочен мною решить с вашим уполномоченным все условия нашей встречи. Имею честь кланяться, сударь! — и Суврэ, в восторге, что ему удалось хоть на ком-либо сорвать свою злобу, взял под руку графа д'Айен и ушел с ним, говоря: — Ну вот, теперь все хорошо, Шарль. Надо сказать кому-нибудь, — ну, хоть д'Антену, что ли, — что я выбрал своим помощником тебя и увез с собой. Пусть передадут его величеству. А теперь пойдем! Зайдем к де Майльи, да и в Шуази!
* * *Через день рано утром блестящий поезд направился из Версаля в Сэн-Клу. Длинный ряд экипажей вез короля и приглашенных им лиц к Сене, где их ожидала разукрашенная и принаряженная галера. Король любезно подал руку графине де Майльи, помог ей войти на палубу и провел в устроенную на небольшом возвышении цветочную беседку, где и уселся с нею на приготовленных креслах. Вслед за королем вошли остальные спутники; герцог Ришелье, назначенный маршалом поездки, подал сигнал серебряным рожком, и гребцы дружно заработали вызолоченными веслами. Галера плавно двинулась вверх по Сене.
