Виктор Зонис - Соломон. Царь тысячи песен

— Я как раз имел в виду ту часть твоей жизни, которая закончилась. Сколько тебе предстоит еще построить, я знаю получше тебя самого, — в тон ему возразил Соломон.

— Да, ты как всегда говоришь мудро, великий царь Израиля… Не сомневайся, я построил достаточно кораблей, чтобы называться лучшим мастером Финикии. И скажу тебе от чистого сердца — я приложу все усилия, весь свой опыт, чтобы твои корабли были лучшими на Чермном море.

Соломон положил руку на плече мастера.

— Мне нравятся твои слова, и я не сомневаюсь, что ты построишь хорошие корабли. Только мне нужно их много — целый флот кораблей, а жизнь человеческая коротка. Кто знает, сколько Бог определил для каждого из нас лет. Да и не захочешь ты остаток жизни своей провести здесь, вдали от дома…

— Зачем думать о том, над чем мы не властны. Не успею я, закончат другие, — пожал плечами Дагон.

— Вот этим и отличается царь от мастера. Заканчивать за ним часто бывает некому… Для меня важно то, что ты построишь корабли, но много важнее, чтобы ты научил и моих людей эти корабли строить. Да так научил, чтобы работу их от твоей отличить и сам не смог бы. И за каждый корабль, построенный учениками твоими, я буду платить тебе больше, чем за те, которые построишь ты сам.

Дагон со смешанным чувством восхищения и удивления посмотрел на Соломона.

— Воистину, ты великий царь! Я строил много кораблей и всегда старался сберечь секреты свои в тайне от других, потому что это был хлеб мой. Никто и никогда не предлагал мне плату за то, что построено другими людьми… Что ж, я научу твоих людей строить корабли, и возьму с тебя плату только за те корабли, которые построят твои мастера с участием моим и подсказками моими. Первый же корабль, построенный израильскими мастерами самостоятельно, будет последним, за который тебе придется платить.

Глава 14

Все труды человека — для его рта, а душа его не насыщается. Какое же преимущество мудрого перед глупым, какое — бедняка, умеющего ходить, перед живущими? Лучше видеть глазами, нежели бродить душою. И это также суета и томление духа!

Что существует, тому уже наречено имя, и известно, что это — человек, и что он не может препираться с тем, кто сильнее его. Много таких вещей, которые умножают суету: что же для человека лучше? Ибо кто знает, что хорошо для человека в жизни, во все дни суетной жизни его, которые он проводит, как тень?

И кто скажет человеку, что будет после него под солнцем?

— Садись, садись, без церемоний! — тысячник Ревуим пребывал в отличном настроении. Еще бы, сам Азария вчера похвалил его и назвал при всех тысячу Ревуима лучшей среди каменщиков.

…Такая похвала стоит дороже многих благ, — думал тысячник. — Если удержаться, то слава об успехах моих дойдет до ушей самого Соломона… А там, глядишь, и во дворец на службу попасть недолго…, чем я хуже Азарии? Родом своим не вышел? Так это, говорят, для Соломона и не важно совсем. Вот Иосафат, например, кто знал о нем в Иерусалиме до недавних пор? А сейчас везде за царем ходит, беседует с ним свободно — сам видел… Да, времена сейчас такие, что и взлететь, и упасть в один день можно. Только бы не ошибиться… Иеровоама этого, видно, сам Бог мне послал. И внешность внушительная, и умом не обделен, и страха перед людьми начальствующими в помине нет… Ишь, как свободно себя ведет, словно ровня я ему или товарищ, какой… — думал Реву им, с интересом рассматривая молодого десятника.

— Много камней нарубили сегодня? — спросил он, пододвигая поближе к Иеровоаму блюдо с угощениями. — Ешь, ешь, не стесняйся, — подбодрил он десятника. — Кормят-то вас не так хорошо, как у начальства можно покушать.

Исровоам взял горячую лепешку, положил на нее большой кусок сыра.

— Кормят, как кормят, не было бы хуже. А нарубили мы сегодня побольше, чем вчера. Люди мои сноровку приобрели, вот и дело пошло сподручней.

— Это хорошо, хвалю. Только десяток твой погоду не сделает, сам понимаешь. Люди твои — капля в море большом.

— А эта уже не моя забота, — пожал плечами Иеровоам. — Ты начальник, ты и думай.

— Правильно говоришь — я начальник. Только кажется мне, что и тебе больше думать придется, уже сегодня придется.

— Это почему? — пряча обеспокоенность за беззаботной улыбкой, спросил десятник.

— Думаю я сотником тебя поставить или даже помощником своим сделать. Сколько можно в десятниках тебе ходить? Как думаешь, справишься?

Улыбка сошла с лица Иеровоама, быстрый взгляд, глубокий и цепкий скользнул по лицу чиновника, прежде чем снова стать привычно равнодушным.

…А он не так прост, как хочет казаться, — тревожная мысль обожгла тысячника. — Не будет ли с ним хлопот? Ладно, чего мне бояться — уберу его на место, если что… Зато выгода через него большая может быть — умен ведь, трудолюбив, немного таких среди людей наших…

— Попробовать можно. Лучше для меня сотником, пока. А там сам решишь, нужен ли тебе будет такой помощник — спокойно, без намека на благодарность ответил Иеровоам.

— А что с прежним сотником будет, не интересно тебе? Его место ведь займешь, — Ревуим пытался лучше понять своего нового помощника.

Иеровоам не торопясь дожевал очередной кусок, запил прохладным напитком и только после этого ответил:

— Это тебя должно беспокоить, что с сотником прежним сделать. Я же думать должен, чтобы через время некоторое моя судьба в этом шатре не решалась, как его сейчас. Кому хочется топором махать? Каждый думает за себя, как в люди важные выйти. Вот и я о себе думать буду. А сотник, коль тебя не устраивает, значит, место чужое не по праву занял, — небрежно закончил разговор Иеровоам, шумно поднимаясь со скамейки.

Работы в Ецион-Гавере шли полным ходом. От рассвета до глубокой ночи далеко окрест раздавались уже ставшие привычными для Израиля звуки особенной музыки — натруженное уханье топоров, деловитый перестук молотков, сварливый визг разгоряченных пил. Из затейливой паутины стапелей по мановению руки великого мастера Дагона поднимались скелеты рукотворных морских чудовищ, обрастали округлой плотью деревянных бортов, щедро пропитанных черной кровью застывшей смолы. Жаркий огонь кузниц и смоловарен поднимался в раскаленное безжалостным солнцем небо, словно соперничая в убийственной силе с могучим светилом. Изо дня в день, спокойно и деловито, из дерева и человеческой воли вырастал изящными силуэтами флот Израиля.

Дагон сдержал слово, данное им Соломону, — корабли строились основательно, с учетом многовекового опыта финикийских и египетских мастеров. Меньше, чем за год, четыре десятка кораблей были готовы к отплытию.

Соломон медленно шел вдоль покачивающихся на мелкой волне судов, останавливался, внимательно рассматривая гордые силуэты, украшенные искусно вырезанными фигурами птиц и животных. Царь вернулся к головному кораблю, взобрался на борт, долго сидел на корме, всматриваясь в безграничные просторы Чермного моря. Дагон, неотступно следовавший за Соломоном, спустя некоторое время, поднялся следом, присел на скамью в носовой части, тревожно посматривая на царя.

Наконец Соломон оторвался от своих мыслей:

— Я ничего не понимаю в кораблестроении, но мне нравится… Насколько они надежны? — спросил он у Дагона, жестом приглашая того подойти поближе.

Дагон прищурился, постучал кулаком по корабельному борту.

— Надежны, великий царь. Мы строили их на совесть, основательно. Но это море… — развел он руками. — Тут очень многое зависит от искусства мореходов, их опыта, слаженной работы…

— И от воли Божьей, — задумчиво произнес Соломон.

— Что ж, если твой Бог позволил построить эти корабли для Израиля, он даст удачу и твоим мореходам, — улыбнулся Дагон.

— Твоим мореходам, — поправил мастера Соломон. — Ты ведь подобрал уже команду?

— Да, люди давно здесь. Все готово к отплытию. Осталось погрузить на борт товары и припасы, и хоть сегодня — в путь!

— Хорошо. А что за люди, сколько всего человек и кто

— Я немногое могу тебя рассказать об этом. Я вызвал из Тира опытного морехода, он и занимался людьми. Позвать его к тебе?

— Нет, я сам спущусь. Хотя мне так понравилось здесь, что впору поменять трон на корабельную скамью, — усмехнулся Соломон. — Идем!

К царю подвели высокого худощавого мужчину, уже немолодого, с частой проседью в густой курчавой бороде.

— Это и есть тот самый мореплаватель, что набирал команду для твоих кораблей, — сказал Дагон.

— Расскажи о себе, — без всякого вступления, строго произнес Соломон, обращаясь к почтительно склонившемуся перед ним мужчине. — Тебе предстоит выполнить очень важное задание, а я не привык доверять что-либо случайным людям. Конечно, рекомендация Дагона дорогого стоит, но все же…