Юрий Тубольцев - Сципион. Социально-исторический роман. Том 1
Когда по людным улицам африканский конвой вел Магия, тот, гремя цепями, кричал о нарушении договора, согласно которому капуанец неподвластен карфагенянину. «Вот какой свободы вы добились! На главной площади в вашем присутствии иноземцы творят насилие над гражданином!» — восклицал он. Пунийцы вняли его словам и обмотали ему голову тряпками, таким образом заставив замолчать неугомонного поборника прав. Многим капуанцам из наблюдавших эту сцену стало ясно, что если против Ганнибала не устояли римские легионы, то безоружные договоры и подавно бессильны. Впрочем, шум, поднятый Магием Децием, обеспокоил карфагенян, и они не решились казнить его в Капуе, а отправили в Африку.
Оставив гарнизон в Капуе, Ганнибал двинулся дальше и после недолгой осады овладел другим кампанским городом. Затем он подступил к Ноле. Там в это время находился Клавдий Марцелл с остатками каннского войска и новобранцами из морской пехоты. Марцелл умело балансировал между двумя враждебными силами: карфагенскими полчищами за стенами и взбудораженным плебсом, жаждущим новизны за счет смены римской гегемонии пунийским владычеством, внутри городской черты. Благодаря хорошо налаженной агентуре, он вовремя узнавал о намерениях внутреннего врага и принимал упреждающие меры. Знать города, будучи сторонницей римлян, делала вид, что солидарна с толпою, и тем держала ее в узде.
Ганнибал проникся презрением к ничтожным лоскутам разодранной им армии и без особой подготовки повел своих наемников на штурм.
Марцелл произвел организованную контратаку из центральных ворот, а затем, когда пунийцы сгрудились на этом участке, внезапным нападением из двух боковых ворот ударил во вражеские фланги. Солдаты кипели страстью искупить позор «Канн» и бились столь отчаянно, что малым числом обратили пунийцев в беспорядочное бегство. У противника погибло около трех тысяч воинов, римляне потеряли не более пятисот человек. Однако особенно велико было моральное значение этой победы, успех создал такое впечатление, будто над истерзанным зимним ненастьем Римом блеснул первый весенний солнечный луч.
Сципион в этой схватке командовал двумя тысячами легионеров и яростно рубился в первых рядах, омыв вражеской кровью душу, запачканную бессильной ненавистью к захватчикам, копившейся многие месяцы.
После того, как Ганнибал был отброшен от Нолы, Публий Сципион, Аппий Клавдий, Квинт Фабий и другие военные трибуны отправились в Рим на соискание магистратур, так как обескровленный вследствие потерь на поле битв сенат нуждался в пополнении.
Наступившую зиму пунийцы решили провести в Капуе, дабы вознаградить себя за лишения в годы суровой службы. К этому времени Ганнибал получил подкрепление из Африки, за которым посылал своего брата Магона, в его войске снова появились слоны.
32
В Испании в этот год Публий и Гней Сципионы развили свой успех. Вождь карфагенян Газдрубал Барка долгое время не мог справиться с иберийскими племенами. Когда же он наконец усмирил местное население и был готов вступить в борьбу с римлянами, карфагенский совет ста четырех велел ему срочно идти в Италию на помощь к Ганнибалу, чтобы вдвоем быстрее закончить войну. На смену ему из Африки прислали Гимилькона. Газдрубал считал, что Испанию ослаблять опасно, но вынужденный подчиниться, собрал побольше денег для подкупа галльских племен, через земли которых пролегал путь, и перешел Ибер. Но братья Сципионы, объединив свои силы, преградили пунийцам дорогу и вынудили их принять сражение.
Силы соперников были примерно равны, но испанцы, составлявшие значительную часть войска Газдрубала, не стремились к победе, повлекшей бы за собою поход в Италию, так как они предпочитали остаться на родной земле. Этот нюанс и оказался решающим в битве. Римляне легко обратили испанцев, занимавших центр построения, в бегство и, ударив затем всей массой на фланги, разгромили сопротивлявшихся ливийцев и пунийцев. Победа была полной, враг потерял двадцать тысяч солдат убитыми и десять тысяч пленными, римляне захватили и разграбили лагерь, сам Газдрубал едва спасся с кучкой всадников.
Весть об этих событиях ободрила Италию, где не столько радовались победе своей армии, сколько — поражению карфагенян, расстроившему их планы по усилению Ганнибала.
33
Римляне, как и прежде, стремились поддерживать добрые отношения с богами. Полагая, что те чем-то разгневаны на их государство, сенаторы после «Канн» отправили видного сенатора Фабия Пиктора в Дельфы к «Аполлону», чьим прорицаниям Рим беспрекословно верил еще со времен войны с Вейями. После его возвращения был добросовестно исполнен весь ритуал, предписанный дельфийским оракулом. Кроме того, по случаю многих мрачных знамений прошли девятидневные молебствия. Скандал вызвало выявленное прелюбодеяние двух весталок. По древнему обычаю для отвода беды одну из них живую закопали в землю на Скверном поле у Коллинских ворот, вторая успела умереть самостоятельно. Мелкого чиновника, писца при понтификах, блудившего с весталками, до смерти засекли розгами. Это создало у граждан впечатление очищения от скверны и пробудило оптимизм.
34
Публий Сципион вошел в Рим через Капенские ворота, затем свернул направо, достиг Священной улицы, следуя по ней и далее по Этрусскому кварталу, обогнул Палатин и оказался в Велабре, где почти на самом верху холма сразу заметил свой дом. Он торопился увидеть родных, но все же обратил внимание, что окружающие двухэтажные здания, подавлявшие ранее своей массивностью, храм Весты и сам форум как будто стали меньше, и расстояния между ними сократились. Но поскольку здесь все оставалось, как и три года назад, когда он покидал этот город с легионами отца, то, следовательно, изменился масштаб его взора. Сам он вырос, дух его возмужал, и мир, ему поддавшись, сделал шаг назад.
Публий взлетел вверх по Палатинскому склону, и у вестибюля родного дома радостным визгом и приветственной речью порхающего хвоста его встретил верный рыжий пес. Публий утопил руку в его буйной шерсти и потрепал уши. На шум тотчас выбежали две рабыни-служанки, а за ними появилась на пороге его мать. Помпония вздрогнула, но, быстро овладев собою, подавила рвавшийся наружу возглас, сдержала порыв ринуться вперед и встретила сына чинно и с достоинством, как и подобает римской матроне. Она уже знала, что он остался жив после каннского побоища, более того, благодаря особому чутью материнского сердца именно сегодня и ожидала его возвращения. В атрии к встречающим присоединился младший брат Луций, который в наступающем году готовился расстаться с претекстой и мечтал сразу записаться в войско, чтобы бить пунийцев. Увидев его, Публий невольно принял гордую осанку, приличествующую матерому воину, познавшему вид вражеской крови и боль ран.
Публий уже обстоятельно излагал повесть своих подвигов, когда, наконец, вошел в дом отставший Фауст с поклажей. Сорокалетний Фауст гордился своим участием в походе не менее хозяина и вскоре, разговорившись в боковой комнате после трех лет молчания, оказался в центре внимания всех слуг в доме. Несколько дней он царил среди рабов, как Публий среди свободных.
Вспоминая потом эту встречу, Публий несколько стыдился своей нарочитой солидности, на деле выказывающей ребячливость. Он больше говорил не о том, что его по-настоящему волновало, а то, что хотели услышать окружающие, поэтому неумеренно фантазировал и был излишне многословен. Причем преувеличения касались самого несущественного, действительные свои заслуги, такие, как например, спасение у Ауфида нескольких тысяч соотечественников, он оставлял в тени. Впрочем, как ему было не возгордиться, если его, настоящего мужчину, окружали только женщины и дети.
После рассказов о том, что наполняло прошедшее в разлуке время, последовал обед с множеством любимых с детства лакомств, плавно перешедший в пир, а затем — неспокойный сон, наполненный видениями, в которых возбуждение перемешало невинность воспоминаний юных лет со злобой сражений, кошмаром позорных отступлений.
Утром Публий несколько часов плескался в бане, а потом с наслаждением надел тонкую мягкую гражданскую тунику. После завтрака он заказал домашним беленую тогу для выборов и, накинув поверх туники плащ, так как до лета было еще далеко, вышел в город. За ним последовал и Луций, очень гордившийся своим взрослым братом.
На улицах лежала тень войны. Прохожие имели озабоченный вид, мужчины на тротуарах попадались редко. Среди бесконечных рядов торговых лавок, занимавших почти все первые этажи зданий в центральных кварталах, многие были закрыты в знак траура по близким, несмотря на запрет властей, требовавших нормального функционирования городского хозяйства, а некоторым просто нечем было торговать в нынешних условиях.
