Иен Келли - Казанова
Сенатор Матгео Джованни Брагадин был братом прокуратора Венеции и жил в палаццо ди Санта Марина около Риальто. Он прибыл в палаццо Соранцо тем мартовским вечером 1746 года вместе со сливками венецианского общества на свадебное торжество. За час до рассвета с оркестром рассчитались, и Казанова уже собирался отправиться домой, когда перед ним, стоящим в очереди на гондолы, из красных одежд сенатора на землю выпала записка. Казанова вернул ее пожилому мужчине, который представился как сенатор Брагадин, и тот, поблагодарив юношу, предложил подвезти его до дома.
В гондоле с сенатором случилось что-то вроде инсульта. Сначала у него начали неметь руки, потом ноги, а когда Казанова поднес к нему лампу, то увидел, что половина лица сенатора искривлена параличом. Джакомо действовал быстро. Он приказал гондольерам остановиться у Калле Бернардо, разбудил и привел в гондолу хирурга, который немедленно пустил сенатору кровь, после чего гондола понеслась в направлении палаццо самого Брагадина. Казанова остался без рубашки — он пожертвовал ее, чтобы было чем остановить начавшееся после кровопускания кровотечение. Слуга побежал за двумя близкими друзьями сенатора, Марко Дандоло и Марко Барбаро, которые прибыли в течение часа. Доктор проводил манипуляции, и Казанове сказали, что он может идти домой. Однако Джакомо ответил, что он во избежание несчастья предпочитает остаться.
Врач пытался вылечить то, что, по-видимому, неверно диагностировал как сердечный приступ, положив ртутный компресс на грудь сенатора. Состояние Брагадина резко ухудшилось, и Казанова сделал тот внезапный шаг, которые часто потом будут характеризовать его карьеру. Он стал оспаривать диагноз и снял компресс. Это был потрясающе смелый в рамках венецианской классовой структуры и доверия к медицинским заключениям поступок, однако сенатор выздоровел, приветствовал Казанову как гения и целителя и попросил его переехать в свой дворец.
Как посчитал Казанова, причиной расположения к нему Брагадина, Дандоло и Барбаро стало то, что они сочли юношу целителем. Кроме того, они разделяли интерес Джакомо к эзотерическому учению, известному как каббала, что в то- период не было редкостью в Венеции и еще будет обсуждаться в этой книге далее. Сенатор счел, что Казанова наделен сверхъестественными способностями. Когда Джакомо спросили, откуда его познания по медицине, он наудачу принялся рассуждать и вспомнил что-то из коллекции недозволенных книг доктора Гоцци. Его медицинский гений был замешан на самообладании и способности здраво рассуждать — сильных сторонах его натуры уже в то время — и умении рисковать перед лицом смерти. Если бы Брагадин умер, Джакомо пришлось бы за это ответить, но, сталкиваясь с опасностью, Казанова, как правило, играл как актер комедии дель арте и импровизировал в самом немыслимом направлении. Так Джакомо Казанова вновь оказался на той стезе, о которой мечтал. Он переехал в палаццо Брагадина, вновь оказавшись в том мире, который, как он всегда чувствовал, должен был принадлежать ему.
Существует, однако, еще одно возможное объяснение внезапного взлета Казановы в обществе и его быстрого сближения с пятидесятисемилетним сенатором и его друзьями.
Казанова был хорошо осведомлен о тех слухах, что вскоре поползли по Венеции:
Близость моя с этими тремя уважаемыми людьми была причиной удивления тех, кто наблюдал ее. Шептались, что за ней якобы кроются какие-то странные явления, зловещие секреты, изобретаемые злыми языками с целью ославить. Говорили, что все это неспроста. Сплетни мешались с клеветой. Ведь должна же была быть за всем этим какая-то тайна, которую надлежит разоблачить.
Один из знакомых Казановы недвусмысленно заявил, что Брагадин сознательно «подцепил» смазливого мальчика из оркестра.
Но эта версия маловероятна, к протеже Брагадина серьезно отнеслись и другие люди, причем они явно не притворялись. Тем не менее, возможно, их дружба началась при условиях, отличных от описываемых Казановой. От палаццо Соранцо невозможно пройти по суше к каналу Рио-де-ла-Мадонетта. Здание имеет ворота на воде и собственный водный выход в канал. Гондолы же ожидали у пересечения двух каналов Рио-де-ла-Мадонетта и Рио-делле-Беккарие, и от палаццо нужно было пробираться по суше извилистыми закоулками, чтобы выйти на набережную Фондамента-дель-Банко-Сальвати, где околачивались гондольеры. Не там ли, в темном Калле Кавалли, сенатор случайно оперся на плечо Казановы, который предусмотрительно выбрал именно этот путь. Могло ли быть так, что сенатор нарочно уронил записку, тем самым дав окончательный сигнал к флирту, начавшемуся еще ранее? Если Казанова был тогда бисексуалом, то такое вполне могло иметь место: «Связь с Брагадином началась хотя бы как простая продажа его [Казановы] тела, точно таким образом, как вся его семья и остальные люди в театре, обоих полов, продавали свои тела». Это, безусловно, помогает объяснить крепость уз, которые с того дня связали Казанову с Брагадином. Казанова открыто говорил, что любой молодой человек будет глупцом, если не пытается снискать «расположение влиятельных людей… лаской и, [отбросив] предубеждения». Более того, он осознавал, что инквизиция следит за его контактами с Брагадином, считая их подозрительными: «Двадцать лет спустя я узнал, что они следили за нами и лучшие шпионы трибунала государственных инквизиторов пытались обнаружить тайные причины столь невероятного и ужасного союза».
Документы венецианской инквизиции и в самом деле подтверждают основания для паранойяльных утверждений Казановы о пристальном внимании к нему лучших шпионов инквизиторов, а также мнение, что Казанова продавал свое тело и целительские умения, основанные на владении каббалой. Из бумаг инквизиции того периода видно, что Джакомо считался кем-то средним между вольнонаемным слугой, выскочкой из низшего сословия и продажным юнцом:
Среди тех, с кем он знается, Брагадин, Барбаро и разные вельможи, которые любят его и с несколькими из которых он состоит в интимной связи… Также отмечается, что он имеет многочисленных знакомых из иностранцев и молодых поклонников — как мужчин, так и женщин, — с кем развлекается в их домах, а также замужних женщин и пожилых мужчин и женщин, с которыми он также увеселяется во всех смыслах.
Заключение инквизиции гласило: «[Казанова] пытается возвыситься в обществе и сделать себе состояние, одновременно удовлетворяя свои прихоти». Наконец, последнее странное обстоятельство: если Казанова действительно планировал в ту ночь ехать домой, то почему отправился с сенатором, чья гондола уплывала в противоположном направлении на север, до того, как с ним случился «сердечный приступ»?
Судите сами, насколько достоверно звучат объяснения Казановы того, почему трое вельмож столь быстро прониклись к нему расположением. Брагадин, Дандоло и Барбаро практиковали модную и запрещенную тогда каббалу, пытаясь подчинить фортуну и постигая для этого науку вычисления волшебных формул на основе древнего иудейского мистицизма. Казанова, возможно, и знал о каббале примерно столько же, сколько и о медицине, но он успел сказать правильные слова в подходящий момент, убедив этих людей в своем могуществе, чем в первую очередь, а вовсе не пороком и завоевал сердца «стариков» (на самом деле они были средних лет).
Спустя несколько недель Брагадин попросил Казанову не просто переехать в палаццо, но и стать персональным каббалистом, целителем и оккультистом для него и его друзей, а также стать его приемным сыном.
«Я выбрал самый похвальный, благороднейший и исключительно естественный путь, — пишет Казанова не без намека на иронию. — Я решил поставить себя в положение, когда мне не нужно будет более тревожиться о самом необходимом для жизни, а что именно мне необходимо — никто не может судить лучше меня… Такова история моей метаморфозы и счастливого времени, когда я возвысился из роли скрипача до дворянина». Он перепрыгнул через рампу сразу в центр сцены, получив главную — jeune premier — роль, которой жаждал. За одну ночь Казанова стал молодым венецианским патрицием, со всеми привилегиями богатства и без всяких обязанностей, которые, возможно, ему пришлось бы нести, будь он настоящим, а не приемным сыном.
Это было достигнуто не без помощи театральных богов, Казанова использовал случай и внушил веру в «свое неодолимое могущество», блефуя и используя для импровизации обрывочные познания в каббале. Он действительно «волею небес» произвел неизгладимое впечатление на троих мужчин старше него, и они призвали его, и если они осыпали его материальными «земными» благами, то он принимал их покровительство со всем пылом юношеской признательности. Он будет им на радость тем молодым человеком, которым некогда был каждый из них. Почему нет? Его объяснение привязанности к нему Брагадина — помимо их общего интереса к каббале — было простым:
