Роуз Тремейн - Музыка и тишина

И вот в Херредаг поступило еще одно дело, на разбирательстве которого председательствовал молодой, ждущий своего часа Король. Обвиняемый был помощником портного. Несколько месяцев этот человек трудился над изготовлением свинцовой печати с точным воспроизведением подписи своего нанимателя, и труд его увенчался успехом. Пользуясь этой печатью, помощник портного писал и отправлял различным торговцам тканями векселя, получая в обмен на них тюки шерсти и бумазеи. Ткань он по сходной цене продавал белошвейке-француженке, которая шила костюмы для артистов бродячего цирка. И на приобретенные таким образом деньги купил необъезженного арабского жеребца.

— Необъезженный арабский жеребец? — сказал Король этому человеку. — Как странно, покупать такую вещь на дурным способом добытое золото. Что может делать с подобным животным такой человек, как ты, ведь у тебя нет ни парка, где можно было бы на нем ездить, ни конюха, чтобы за ним ухаживать?

— Ничего, — ответил помощник портного. — Я лишь хотел смотреть на него. Я всю жизнь мечтал об арабских лошадях, но не для того, чтобы на них ездить, а для того, чтобы ими любоваться, потому что они красивые.

Кристиан услышал, как оглушительно расхохотались члены Херредага, но сам даже не улыбнулся.

— Как зовут твоего коня? — спросил он.

— У него нет имени, Ваше Величество. Я хотел что-нибудь придумать, но все слова в нашем языке кажутся мне недостаточно прекрасными.

— Что будет с ним, если мы отправим тебя в тюрьму? Кто будет его кормить? Кто будет о нем заботиться?

В это мгновение помощник портного упал на колени. Не примет ли Король Кристиан это прекрасное животное в качестве подарка, не позволит ли ему пройти обучение в парке Фредриксборга, ведь тогда оно принесет ему на турнире почести и славу.

В зале суда наступила тишина. Все члены Херредага уставились на Кристиана, с ужасом ожидая, что с его уст вот-вот сорвется какое-нибудь новое и еще более безумное суждение, нарушающее закон. И они оказались правы — в том смысле, в каком сами трактовали это понятие.

— Имя коня будет Брор, — объявил мальчик-Король. — Пусть его сегодня же отведут во Фредриксборг. И если ты дашь письменное обещание вернуть украденные деньги своему хозяину, то будешь свободен.

Херредаг содрогнулся от ярости. Словно вторая ракета взорвалась в зале, посыпая головы собравшихся горящим пеплом.

На другой день, рано утром, когда Брор еще спал, в его комнату вошла Королева София. Она разбудила его.

— Брор, — сказала она. — Вставай. Кристиан приказал мне сказать тебе, чтобы ты немедленно ехал с грумом в Копенгаген, где тебя ждет большой сюрприз. Никого не буди, спускайся прямо во двор, где тебя ждет грум. Надень охотничий костюм и возьми хлыст, вот и все.

Брор не знал, который час, но понимал, что очень рано, поскольку солнце еще не поднялось над озером. Он сделал, как ему велели, и выехал из ворот Фредриксборга, когда дворцовые часы пробили пять.

По дороге в город, в небольшой деревушке Глоструп, его спутник осадил коня, и Брор увидел, что в тени липы стоит одна из карет Его Величества. Грум сказал Брору, что в этой карете ему предстоит проделать остаток пути, поэтому мальчик спешился, сел в карету и увидел, как грум разворачивается и направляет обоих коней обратно в сторону дворца.

Но карета так и не достигла Копенгагена. Она привезла Брора к нему домой, в Фунем, и пройдет много лет, прежде чем Королю Кристиану позволят снова его увидеть.

Из Фредриксборга шли письма, великое множество писем, в которых Кристиан заявлял, что одинок в мире без «моего дражайшего друга и соратника по Обществу Однословных Подписей Брора». Но все они остались без ответа. Кристиан не особенно и ждал, ведь кому, как не ему, было знать, что написать ему Брор не может.

Конвой прибыл на ледяные равнины Нумедала.

Все дома на расстоянии пяти миль от копей были реквизированы Королевским отрядом. Прежние обитатели этих мест теперь спят на сеновалах или в хлевах вместе со своей скотиной. Они ломают голову над своей судьбой. Король обещал поделиться с ними серебром, которое надо вырвать у гор. В их снах блестящее будущее соседствует с утраченным прошлым.

Самый большой дом, тот, что занимает Король Кристиан, стоит неподалеку от водопада. Но это неподвижный водопад. Он замерз. Король внимательно разглядывает этот феномен. Он старается представить себе, за какой отрезок времени ревущая вода превращается в безмолвный лед. Он мысленно пробуждает водную лавину и видит безостановочное движение реки, вот она добирается до порога и падает, падает. В этот момент ее истории река замирает, и падение ее кажется вечным.

Воображение Кристиана рисует крохотные кристаллы, которые образуются на поверхности воды, когда температура начинает снижаться и ивовые ветви на всем протяжении реки опушает иней. Размеры кристаллов увеличиваются. Они похожи на стекло и под напором быстрины разбиваются на куски, на миг становятся дыбом и тут же уносятся дальше нижними потоками.

По мере того как стеклянные кристаллы становятся больше, движение замедляется, и на губе водопада вырастают сосульки. В маленьких сосульках таится скорое превращение водопада в застывшую лавину — Исфосс. Они становятся толще, длиннее, тяжелее. Вода — прозрачный клей, который формует их слой за слоем, и, когда слои смыкаются, звук постепенно замирает. Теперь в колыбели окружающих холмов шума реки почти не слышно. Нужно напрячь слух, чтобы его различить. И вот за одну ночь она замолкает.

Все это Кристиан мысленно переворачивает и измеряет. Снова и снова восстанавливает он последовательность этих этапов. И не перестает поражаться. Все-таки он не мог до конца объяснить это явление.

Как-то Кренце сказал Питеру Клэру, что сердце Короля «разорвется» от тех трудов, которые ожидают его в Нумедале. И действительно, как только конвой прибыл на место, Король совершенно утратил покой, он постоянно торопится то в одно место, то в другое, наблюдает за наймом рабочих, за приобретением строевого леса, оборудования, лошадей, за проектированием новых зданий и первыми попытками вторгнуться в кровеносную систему гор — за разрезанием вен серебряной руды.

Руки Кристиана ласкают и обследуют скалу. Гениям копей он говорит, что «природа, как куртизанка, прячет свои тайны, чтобы распалить наше желание», а шахтерам, вооруженным кирками и зубилами, кричит громовым голосом: «Разбейте эту гору! Вырвите у нее сердце. Я хочу иметь Нумедал здесь, в этих руках!»

Король почти не спит. Ночью он лежит на деревянной кровати и, прислушиваясь к вою волков, изнывает от любви к Кирстен, которая некогда была взаимной, теперь же ничего не сулит ему в будущем, кроме неудовлетворенного чувственного влечения и щемящей тоски.

Он даже не знает, что Кирстен завела любовника. Дворцовые слуги хотят уберечь его от лишних страданий. Глухие слухи о взаимном бичевании шелковыми плетками и грязных оскорблениях, которыми Кирстен осыпает Отто, а Отто Кирстен, не доходят до его ушей. Но ему и не надо знать обо всем этом, чтобы понять — Кирстен Мунк отвергла его любовь и идет своей дорогой. Как хотел бы он быть волком, жить в волчьем логове, в лесу под звездами и выть, выть, выть.

Он посылает за Питером Клэром.

Лютнист бледен и поет не так хорошо, как всегда, — он простудился.

Как и Король, Питер Клэр смотрит на Исфосс.

Но в отличие от Кристиана не видит в нем ничего, кроме безмолвной и неподвижной громады. Он пишет воображаемое письмо своей утраченной Графине: «Дорогая Франческа, я прибыл на место, где время остановилось зимой и никогда не пойдет дальше. Я называю его Местом Застывшего Потока. Не знаю, сколь долго я здесь протяну».

Во сне он видит, как мать печет хлеб на кухне в их доме; как летним утром селедочная флотилия подходит к причалу Харвича; как беззаботна и весела его сестра и как любит она танцевать; как отец в рясе поднимается на кафедру и, глядя вниз на своих прихожан, тщетно ищет среди них лицо сына. И вновь звучат слова, сказанные ему отцом: «Когда на тебя обрушиваются жизненные невзгоды, не борись с судьбой, но постарайся победить собственные слабости».

Итак, он решает выстоять. Они с Кренце согреваются тем, что играют жиги и другие плясовые мелодии и ходят под них небольшими кругами. Хозяину домика, где они спят, нравятся эти красивые мелодии, и он немало забавляется, глядя, как немец и англичанин подпрыгивают у него во дворе. Вскоре он приносит Питеру Клэру одеяло из кроличьих шкурок, чтобы застелить им кровать.

Его сон часто прерывают вызовы к Королю.

Однажды ночью он застает Кристиана одиноко сидящим перед догорающим огнем. Его косица распущена, и несколько прядей мягких каштановых волос спускаются почти до пояса. Разговаривая, Кристиан пробегает пальцами по волосам, неустанно расчесывая их, словно это занятие его успокаивает.