Михаил Старицкий - Молодость Мазепы
— Что ж это, над ним заговор какой? — спросили разом и гетманша, и Саня.
— Заговор, заговор; говорят, он любил одну дивчыну, а она и скажи ему: «Поклянись ты мне, голубе мой, вот на этом святом кресте, что ты, кроме меня, никому своего сердца не отдашь». Он поклялся, а крест-то у ней не простой был, а с мощей святого угодника. Вот дивчына вскорости после того умерла, а он с тех пор никого и не может полюбить. Так ни одной женщины и не знает.
— Вот кого любопытно посмотреть! — вскрикнула с загоревшимися глазками гетманша, — неужели таки ни одной женщины не может полюбить?
— Не может, ни за что не может, — подтвердила старуха. Разговор перешел на различные случаи колдовства и заговоров. Тема была вечно новая и вечно интересная; каждый находил в своей памяти какой-нибудь изумительный случай могущественного чародейства.
— Да неужели же на него и отворота нет? — спрашивала с любопытством гетманша.
Ткачи уверяли, что нет, но баба Килина утверждала, что на всякий заговор есть свой отворот, только надо знать, как его употребить.
Тем временем гетманша с Саней рассмотрели ковер, выбрали для него кайму и пересмотрели принесенные гетманскими ткачами скатерти и полотна.
— Ну, это хорошо, — отложила гетманша в сторону готовые скатерти, — ты это, Саня, попрячь, а ты, бабо, «почастуй» их, выдай хлеба и всякой пшеницы, да тонкой пряжи на рушники, только смотрите, чтобы с червоными «перетычкамы» выткали.
— Гаразд, гаразд, ясновельможная пани! — поклонились, отступая, ткачи.
Баба со своими спутниками тоже направилась было к выходу, но, сделав несколько шагов, вдруг остановилась и, повернувшись к гетманше, произнесла живо:
— Ах, ты Матинко Божа, вот уж истинно старая голова, что дырявое решето, — ничего не задержится! Тут прибыли к нам в замок проезжие купцы с «крамом», просили, чтобы доложить твоей гетманской милости, пускать, что ли?
— Купцы с «крамом», а она еще спрашивает, пускать или не пускать! — вскрикнула радостно гетманша. — Ну, конечно, пускать скорей, скорей!
Баба с девчатами вышла, а гетманша заходила в приятном волнении по комнате.
— Купцы с крамом, а она еще спрашивает, пускать или не пускать? Глупая баба! — заговорила она. не то обращаясь к Сане, занятой складываньем принесенных скатертей и полотен, не то к самой себе.
«Тут не то что проезжим купцам, обрадовался бы всякому жиду, а то купцы! Ох, какие у них должно быть прекрасные товары! — думала гетманша. — И как раз ведь впору приехали. В Чигирине теперь не найдешь ничего, до ярмарки ждать далеко, а ей нужно бы новый кунтуш «справыть», да не мешало бы и шитые золотом черевички и новый кораблик, да, мало ли чего еще неотложно нужно? А может, у них и какие-нибудь чары найдутся. А? Вот если б на полковника Богуна, чтоб причаровать его? Баба говорит, что он ни на одну женщину не смотрит. Да неужели же ни на одну?
Гетманша подошла к висевшему на стене зеркалу и пытливо взглянула в него. Из глубины гладкого стекла на нее глянуло прелестное личико, обрамленное светлыми завитками волос, выбивавшимися из-под пунцового бархатного кораблика, украшенного драгоценными каменьями и золотым шитьем.
— Неужели же ни на одну? — повторила она снова с кокетливой улыбкой и вдруг, подбежав к Сане, схватила ее быстро за руки и, окрутившись на каблуках, воскликнула весело:
— Найдем, найдем чары и на Богуна!
— Ой, Господи! — вскрикнула Саня, подбирая разбросавшиеся по полу рушники. — Ну, что, если бы гетман вошел эту пору в светлицу?
— А что ж? Увидел бы, что я веселюсь. Не всем же сидеть, словно затворникам, в келье! Вот погоди, если вправду прибыл под наши знамена полковник Богун, так гетман задаст нам такой пир, что ну! Вот уж повеселимся, так повеселимся! А там еще прибудут посланцы из Варшавы, верно именитые магнаты. Хоть эти ляхи вороги наши, а такие пышные лыцари, каких среди нашего казачества и не сыщешь! Вот и пригодятся новые уборы!
В это время дверь отворилась, и появившаяся бабка Килина прервала радостные мечты пани гетмановой.
— Пришли «крамари», — объявила она и, отворивши дверь, впустила двух высоких и смуглых субъектов. Один из ник был старше, другой, еще молоденький мальчик, казался прислужником. Лица их были чрезвычайно смуглы, с широкими скулами, какого-то цыгано-армянского типа. Старшему можно было дать лет сорок на вид; у него был большой горбатый нос, тонкие черные усы и юркие глазенки орехового цвета. Одеты они были в какие-то синие куртки с большими серебряными «гудзямы», и опоясаны широкими поясами, поверх которых были надеты длинные синие жупаны. За ними слуги внесли два больших короба, завернутых в холстину, и, поставив их на полу, удалились из комнаты.
— Ясновельможной гетманше до веку здравствовать! — приветствовал развязно гетманшу вошедший, снимая шляпу отвешивая у дверей низкий поклон.
Ха! Да это ты, Горголя? — вскрикнула радостно гетманша.
— Сколько времени ты не был в наших сторонах!
— Много, много. С тех пор, как есаульша успела гетманшей стать.
— Где же ты был все это время?
— Где только нас Бог не носил, — заговорил весело словоохотливый торговец, становясь на колени и раскупоривая, при помощи мальчика, свой короб. — Были мы и на левом берегу, и за одним морем, и за другим, и в Польше, и в Неметчине, и в Туретчине, и в Песиголовщине.
— Ха, ха! Уже пошел болтать! — смеялась весело гетманша, с нетерпением посматривая на то, как торговец разворачивал свой короб и снимал один за другим покрывавшие его листы толстой бумаги. — Ну, что же ты слышал там?
— Слышал всюду, что на правом берегу стала гетманша такой красоты, равной которой нет ни в одном «панстви».
— Выдумывай! — усмехнулась полунедоверчиво гетманша, но лицо ее все-таки покрылось от удовольствия легким румянцем. — Что ж, это, может, тебе песиголовцы[6] одноглазые говорили?
— А что ж, они хоть и одноглазые, да видят получше нас. Видят не только то, что есть, а и то, что будет. Вот они и говорили мне, что ясновельможной гетманше пора бы кораблик на корону сменить. Об этом толкуют и на левом берегу.
— Ну, это ты уж брешешь. У левобочных есть свой гетман, — они ведь его сами выбрали.
— Выбрали-то выбрали, да теперь сами не рады. Выбирает себе и прохожий верную дорогу, когда его темной ночью нечистая сила по лесу водит. Там такое на левом берегу делается, что и слушать страшно! Есть чутка, — понизил голос торговец, — что он вовсе и не крещеный человек, а сам антихрист!
— Ха, ха, ха! — разразилась звонким серебристым хохотом гетманша. — Антихрист, слышишь, Саня, антихрист!
— Не смейся, ясновельможная, — продолжал торговец, раскупоривши, наконец, коробку и раскладывая перед любопытными женщинами великолепные шелковые материи, затканные золотом и серебром. — Тому есть верные приметы: сам святой схимник в Печерской горе указал на них и даже молитву дал людям, чтоб держаться против его колдовства. Одной богобоязненной женщине тоже явилось во сне откровение, она было и стала доказывать, что он не гетман, а сам антихрист, так он объявил ее ведьмой и велел сжечь на костре!
Но гетманша уже не слушала его рассказа: блестящие шелковые ткани совершенно приковали к себе ее глазки.
XV
— Вот это бы ясновельможной пани на кунтуш, — говорил между тем пронырливый торговец, подымая за конец роскошную светло-зеленую материю, затканную серебром, — такой кунтуш и польской королеве было бы в пору надеть.
— Ну, то польской королеве… — заметила нерешительно гетманша, не отрывая от материи восхищенных глаз.
— Королева обеих Украйн перед польской королевой не умалится.
— Что ж это ты думаешь, что я могу иметь двух мужей?
— Нет, зачем! — Левого можно по шапке!
— Ха, ха! Хотела бы я, чтобы гетман Бруховецкий услыхал твои слова, он бы уж надел тебе за них красные сапоги.
— Да их теперь гетман дарит направо и налево! Вот потому-то я и советую ясновельможной пани взять у меня этот кунтуш. Такое приспевает время, начнут гонцы ездить, да послы от разных держав. Солнце выходит на небо в золотых лучах, а ясновельможная пани в драгоценных уборах! — говорил торговец, то собирая дорогую материю сверкающим каскадом, то свешивая ее со своей руки.
— А что же; он правду говорит, — обратилась к Сане гетманша. — Гетман дожидает из Варшавы каких-то гонцов. Только ты, верно, ей и цены не сложишь, — повернулась она к торговцу.
— Зачем не сложить? Материя дешевле гетманства, а гетман Бруховецкий свое гетманство за деньги продал.
— Так гетманство Бруховецкого купило Московское царство, а у меня нет столько червонцев!
— Найдутся, найдутся! — воскликнул уверенно торговец, откладывая материю в сторону гетманши.
За материей выбраны были расшитые золотом турецкие черевички, за черевичками — новый кораблик, золотые перстни, коронки венецейские, запоны английские, чудодейственные талисманы, привороты и отвороты.
