Марина Александрова - Отцеубийца
– Не тронь гадину! – орал сотник. – Мой он! Мой! Сам я его прикончу!
Однако возле полыньи ждало их разочарованье – бывшего тысяцкого Сергия и след простыл. Лишь спокойно колыхалась вода в полынье, да мерцал в неярком солнечном свете позабытый меч ливонского рыцаря.
Как потом напишут летописцы, битва на Чудском озере завершилась славной победой русского воинства под предводительством Александра Ярославича Невского. После жестокой рукопашной сечи русские смяли и поразили наголову неприятеля, а затем гнали ливонских рыцарей и чудь по льду Чудского озера на расстоянии семи верст.
Было взято в плен около пятидесяти рыцарей. Они пешими шли за конем, на котором гордо восседал князь Александр, когда он с победными полками торжественно вступил во Псков. Торжественно встретили его горожане – с крестами и хоругвями.
После Ледового побоища ливонские немцы прислали в Новгород посла с просьбою о мире. Сей договор был заключен после того, как немцы отказались от Водской и Псковской области и возвратили пленных и заложников.
Своею победою Александр Невский остановил движение Ливонского и Тевтонского ордена на восточную сторону Чудского озера и закрепил границы земли Русской.
ГЛАВА 12
Смерть Федора Роман переживал очень долго. Первые несколько дней он просто лежал ничком в своей каморке, не желая ни с кем разговаривать, никого видеть. Он не ел и не пил, лишь время от времени погружался в тяжелый сон. Но и тогда душа его не находила покоя – во сне он то кричал громко и страшно, пугая проходящих мимо каморки служанок, то плакал навзрыд, то звал кого-то на помощь. Начали опасаться, что Романа одолеет мозговая горячка, и приставили к нему лекаря да служанку-сиделку.
А Роман, медленно кружась, летел в огненную пропасть бреда. Из багрового мрака протягивались к нему костлявые руки, рвали тело на части, больно сжимали виски и грудь. Но летел Роман не один – рядом с ним летело существо, похожее на большую летучую мышь. Его Роман боялся более, чем пылающей бездны и чудовищных рук, но существо было добрым, оно помогало Роману, оно отбивало его у жадных рук, а потом бережно ухватило за шиворот когтистыми лапами и повлекло вверх, где сияло синее, чистое небо и светило солнце...
Через несколько дней Роман вышел из своего убежища, и всем стало ясно, что опасность миновала. Роман был бледен, под глазами обозначились черные круги, его шатало из стороны в сторону, и вообще он напоминал восставшего из могилы мертвеца.
Феофан, также немало скорбевший по Федору, старался уделять отроку побольше внимания, но тот сделался мрачен, угрюм и неласков. Лишь нечастые встречи с невестой еще радовали его. О редких этих свиданиях, глядя на духовную немочь своего отрока, договорился с купцом Онцифером Михайловым сам князь Александр.
Девушка все еще робела, но уяснив для себя, что будущий муж ничуть не страшен и годами лишь немного старше ее самой, потеплела и стала с Романом милою и разговорчивой. В ней нашел Роман покой. С ней он забывал о своей утрате и не так мучился от сознания того, что лишь краткий миг отделял его от спасения Федора.
Весна уже вовсю бушевала. Цвели сады, наполняя воздух ни с чем не сравнимым благоуханием, и вместе с вешними талыми водами начала постепенно отступать от Романа тоска.
Князь был к отроку по-прежнему ласков и одаривал своею милостью.
Роман уже реже вспоминал Федора, и сами эти воспоминания уже не отдавались в сердце острою болью, как бывало прежде. Частенько Феофан заставал Романа сидящим в уединении и внимательно рассматривающим перстень, что с некоторых пор носил он на руке. Знал Феофан, что последняя это память о Федоре, знал и то, как попал перстень к Роману. Но ничего необычного он в темном камне не прозревал, а потому столь пристальное внимание Романа к дешевой побрякушке было ему непонятно.
– Что ты пялишься в него, как молодица в зеркало? – однажды не выдержал Феофан, вновь застав отрока за столь странным занятием.
– Скажи, Феофан, не видишь ли ты чего-нибудь странного в этом перстне? – вопросом на вопрос ответил Роман.
– Что ж в нем такого? – удивился Феофан. – Красотой он не блещет, и недорогой, видать...
– Да нет, я не про то... А в камне самом ничего тебе не видится?
– Ничего... – оторопело глядя на перстень, сказал Феофан.
– А мне вот временами мнится, будто глядит на меня из сего камня нечеловеческое, злое око!
– Совсем ты, парень, рехнулся! – воскликнул Феофан. – Нет, хватит с меня этой душедерки! Жениться тебе пора! Глядишь, и очи из перстней за тобой подглядывать перестанут.
На том разговор и закончился, и более Роман никому ничего не говорил. А порассказать много чего можно было. Время от времени посещали парня странные видения.
Видел Роман молодую женщину дивной красоты, корчившуюся на полу храма, а рядом с ней человека с исстрадавшимся строгим лицом, по которому катились слезы. Женщина умирала, и человек, пав на колени, целовал ее похолодевшие уже руки.
Потом картина менялась, и Роман видел того же человека, но уже едущего на вороном жеребце по дороге. Теперь на нем были надеты монашеские ризы, и вечная скорбь светилась на его суровом лице. Дорога петляла по густому лесу, над ней низко склонялись ветви деревьев, и монаху приходилось то и дело отводить их в сторону руками. Видение было настолько ярким, что Роман даже чувствовал терпкий запах прелой листвы и осязал прохладу, царившую в вечном полумраке чащи.
Монах ехал не торопясь, изредка понукая лошаденку, и при каждом движении руки на безымянном пальце вспыхивал зловещим алым огоньком знакомый перстень с темным непрозрачным камнем.
Внезапно со всех сторон на дорогу выскакивают люди, вооруженные длинными острыми ножами, и через несколько мгновений монах уже лежит на усыпанной листвой дороге с перерезанным горлом, а главарь разбойников обыскивает его, снимает витой золотой крест, а заодно и дешевое серебряное кольцо. На этом видение прерывалось, оставляя в душе Романа гнетущую пустоту.
Тем временем наступило лето и промчалось незаметно. Вновь пришла осень – начались приготовления к Романовой свадьбе. Кроме всего прочего, милостивый князь Александр даровал своему отроку терем, что отошел в княжьи владения после казни некоего своевольного боярина. Там-то и должны были поселиться молодые, и, начиная с лета, дом подновляли и готовили к въезду новых хозяев.
И вот настал день, когда Роман, обряженный в богатый парчовый кафтан, предстал перед священником. Рядом с ним стояла его юная невеста, и светлая, тихая улыбка не сходила с ее губ...
Обряд венчания Роман перенес стоически, лишь когда молодых попросили обменяться кольцами и Ксения принялась надевать на палец Романа обручальное кольцо, тот случайно взглянул на перстень, надетый на соседний палец, и обомлел. Из перстня глянуло на него лицо той самой женщины, что видел он умирающей в своем видении. Только на этот раз прекрасное лицо ее было искажено дьявольскою злобою, и в глазах светился адский негасимый огонь. Роман едва удержался от того, чтобы не отдернуть руку, но вовремя спохватился, и рука лишь дрогнула. Но тонкое золотое колечко чуть было не выскользнуло из пальцев Ксении – невеста едва успела подхватить его, и Роман услышал, как сзади раздался дружный вздох облегчения.
После венчания началось веселое застолье, на котором посаженным отцом, как и обещал, был сам князь Александр Ярославич. Молодых чествовали, желали им любви вечной, добра и мира, гости ели и пили – в общем, свадебный пир удался на славу.
Молодые удалились в опочивальню задолго до того, как гости начали расходиться. Роман был столь же несведущ в делах любовных, как и его молодая жена, а потому оба они премного стеснялись, и телесная близость далась им нелегко.
Заснул Роман уже под утро, когда раздающиеся снизу, из трапезной, крики стали тише, а пасмурное серое осеннее небо начало светлеть на востоке. Сон был тяжел – Роман словно упал в глубокий колодец, в котором не было ни звуков, ни красок. Но через некоторое время молодая жена пробудилась от жуткого крика супруга. Роман кричал во сне.
– Проснись, проснись, милый! – запричитала Ксения и начала трясти Романа за руку.
Тот очнулся и рывком сел на постели.
– Что? Что случилось?
– Дурной сон приснился тебе, супруг мой, – ответила Ксения и, подняв тонкую руку, неуверенно погладила Романа по щеке.
– Да, помню... Только не сон это был... – простонал Роман.
– Как так не сон? – удивилась Ксения.
– Бывают сны, когда ты точно знаешь, что ничего этого нет, что все лишь морок дремотный, и ты, проснувшись, вскоре все позабудешь. То, что привиделось мне нынче – как будто наяву случилось, до сих пор забыть не могу!
– Что же привиделось тебе?
– Страшный это был сон и странный. Будто стою я посреди огромного поля. А на поле том только что была кровавая битва, и земля вся полита кровью, и в воздухе стоит жуткий запах смерти. Все вокруг усеяно мертвыми телами. И будто иду я по этому полю и вижу перед собой человека, склонившегося над мертвецом. А на пальце мертвеца перстень, красным огнем горящий. Человек тот снял с мертвой руки перстень и надел себе на палец, и тут же загрохотал гром в сумрачном небе, и алая вспышка пронзила мой мозг. Ослеп я на мгновение, а когда зрение вернулось, увидел, что человека рядом с мертвецом уже нет – он прочь уходит. Повернулся и я и побрел дальше, только когда проходил мимо мертвеца, тот вдруг открыл застывшие, остекленевшие уже очи и схватил меня за одежду закостеневшей рукой. Начал я кричать что есть силы и на том проснулся.
