Евгений Анташкевич - Хроника одного полка. 1915 год
Вяземский отвлёкся и откинулся на спинку крепкого самодельного стула, позаимствованного у хозяина хутора:
– Ваша правда, Евгений Ильич, до этого нелепого случая граф, насколько мне известно, нигде не дал промашку или слабину, а тут… Прямо как черт попутал уважаемого Константина Фёдоровича… я ведь просил его тогда не расстреливать этого германца…
– Германец-то, можно сказать, спас нас под Могилевицами, и чёрт бы с ним, отправили бы в тыл… Что на Розена нашло? – сказал Дрок, положил бумагу, и в комнату вошёл ротмистр фон Мекк.
– Присаживайтесь, Василий Карлович, – пригласил его Вяземский.
Мекк сел.
– Вот мы тут рассуждаем, надо ли настаивать перед дивизией о награждении Константина Фёдоровича?
Мекк ответил эмоционально:
– Настаивать, Аркадий Иванович! Именно настаивать! А то что получается, наградами боевых офицеров распоряжаются двор и штабы, а нам что, и слово нельзя высказать? Ну и что, что Розен приказал расстрелять этого немца? Конечно, он был, мягко скажем, не прав, но он-то судил чисто по-рыцарски… Тот штабной писарь, что, вы думаете, он нас спасал? Он шкуру свою спасал! У меня нет сомнений. Я с Константином Фёдоровичем уже сколько лет… войну вместе начинали… И мы должны отдаться на волю штабных?.. И надобно так написать и настаивать, чтобы и в дивизии, и выше никто не мог усомниться… Перестраховщики, мать их… Прошу прощения, господа!
– Я согласен! – твёрдо сказал Вяземский, и Дрок кивнул. – Тогда посмотрите, чтобы я что-нибудь не упустил, я к полку всё-таки позже присоединился… Я сам напишу представление, не надо писарям совать нос в офицерские дела. Теперь вахмистры.
– Четвертаков – серебряную с бантом! – сказал Дрок.
– Согласен! – произнёс фон Мекк.
– Непонятная история, господа, как из одного пакета ориентировка не потерялась, а наградная бумага от Шульмана, если верить его же телеграмме, потерялась. Пакет передал Введенский уже вскрытым?
Ротмистры посмотрели на адъютанта Щербакова, тот кивнул:
– Точно так! Времени разбираться, господа, не было, и по самим обстоятельствам ничто не обещало каких бы то ни было неожиданностей: приняли телефонограмму из крепости, пакет с ориентировкой! Мне кажется, тут надо бы поинтересоваться у Введенского…
– Да-а! – протянул Дрок. – Та ещё фигура. Константин Фёдорович хотел от него избавиться…
– А что Четвертаков? – спросил Вяземский.
Офицеры переглянулись. Фон Мекк постукивал пальцами по коленке.
– Ладно, господа. – Вяземский понял, что на этот вопрос ответа нет, что с Четвертаковым никто не разговаривал. – А с Введенским, я думаю, мы исправим положение. Даже в учебной команде за него всю работу, насколько мне известно, ведёт Жамин. Кстати, что будем решать с Жаминым? – Вяземский оглядел офицеров.
– А что тут решать? Новобранцев он муштрует отменно, тем более – гниловатый народец, а то, что мордобойничает, так им же потом будет легче в бою… – высказался фон Мекк.
– Тяжело в ученье… – задумчиво дополнил Дрок. – А знаете, как они поют?
Вяземский, фон Мекк и адъютант Щербаков с любопытством посмотрели на ротмистра.
– «А ученье, знать – мученье, между прочим, чижало»! Грамотеи! Надо дать ему взбучку, Жамину, а так… вахмистр он исправный! Служака! Я вот что думаю, господа…
Вяземский и фон Мекк слушали.
– Думаю, надо довести до конца то, что начали при Розене, отдельный разведывательный взвод… и набирать из нижних чинов, кто по своим умениям более всего подходит, чтобы пополнять убыль.
– Поручить?..
– Четвертакову!
– Первый эскадрон Рейнгардта, и уже под вашу команду, Евгений Ильич!
Довольный Дрок кивнул:
– Хорошо, так и сделаем, а сейчас обедать! Господа офицеры заждались! Да, запамятовал, рапортички по убитым?..
– У меня, – ответил Щербаков. – Сейчас сделаю последнюю сверку, передам отцу Иллариону, чтобы писал похоронные, и можно отправлять в штаб дивизии, только надо определиться с кем.
– Вот Введенского, – подвёл итог Вяземский, – и отправим, может, зацепится!
Палатка офицерского собрания была разбита на опушке небольшой рощи, примыкавшей вплотную к хутору. Офицеры ели стоя, денщики таскали еду от эскадронного котла, этот порядок ввёл Вяземский, чтобы есть с драгунами из одного котла. Среди офицеров были недовольные, но они понимали, что на войне это справедливо, и молчали. В постоянных боях первой половины апреля, догоняя непрерывно перемещающийся полк, отставали обозы, довольствоваться приходилось местными возможностями, однако полковой денежный ящик не был пуст. Клешня сновал с бачками и раскладывал пищу по купленным новым тарелкам, разливал по кружкам чай. За хрустальный стакан Вяземский устроил ему приличный нагоняй и велел пить из него самому. Для Клешни это было обидно, и он думал, кому бы отдать, а потом придумал, что пройдёт время, и Вяземский смягчится.
Когда денщики удалились, Вяземский объявил, что в дивизию с документами поедет Введенский. Тот вздрогнул, и неожиданно спросил отец Илларион:
– Господин подполковник, а мне позволено будет съездить по моим делам в дивизию?
Взоры офицеров обратились к нему.
– Мне надо попросить кое-что, чтобы привезли из тыла.
– И охрана у вас будет вполне приличная, – вдруг съязвил поручик Рейнгардт. Это была явная дерзость, направленная против Введенского. Введенский побледнел и поставил кружку на стол.
Вяземский бросил строгий взгляд на Рейнгардта и во избежание конфликта произнёс:
– Можно! Охрана у вас будет вполне приличная. С вами пойдут два вестовых: Доброконь и… – Он обратился к фон Мекку: – Придумайте кого-нибудь…
Фон Мекк кивнул.
– А как поедете, батюшка? Добираться как будете? – Вопрос прозвучал от офицеров и был явно с подковыркою. Батюшка сделал вид, что не заметил подковырки, пожал плечами и, ни на кого не глядя, ответил:
– Обычно! В седле!
– Может быть, возьмёте вот это? – Дрок вынул из кобуры револьвер, но отец Илларион глянул на него так, что ротмистр только пожал плечами и убрал револьвер в кобуру.
После обеда ситуация с батюшкой разрешилась споро: ему на выбор подвели трёх лошадей, он взял самую горячую и легко вскочил в седло. По тому, как он держал плётку, поводья и каких дал шенкелей, свидетелям стало понятно, что батюшка опытный наездник.
Отношения между поручиком Рейнгардтом и корнетом Введенским давно и открыто переходили в конфликт. Вяземскому, только-только принявшему полк, конфликт был не нужен. Рейнгардт был офицером отменной храбрости и дерзости и никому не спускал. Офицерское собрание, несомненно, утвердило бы поединок, если бы с чьей бы то ни было стороны прозвучало оскорбление. Но потом бы начались разбирательства в бригаде, в дивизии, в корпусе и в армии. Вяземский уже давно понял, что победа на этой войне если и будет, то далеко вперёди, и где смерть подкарауливает каждого, было неизвестно. А Рейнгардт точно подстрелил бы Введенского. Если бы захотел.
* * *Оседлали на рассвете. Жеребец по имени Биток гарцевал под отцом Илларионом. Введенский был хмурым, будто не выспался. От Евдокима Доброконя в полк с быстротой молнии разнеслась весть, что отец Илларион ни дать ни взять заправский кавалерист, и, кто мог, собрались на дороге проводить батюшку.
Полк стоял в шести хуторах. Хутора располагались друг от друга близко, главным был хутор со штабом полка и № 1-м эскадроном. Офицеры, сами заинтригованные такой батюшкиной сноровкой, не препятствовали нижним чинам собраться на проводы. На Введенского тоже обратили внимание, он это чувствовал и был недоволен и жалел, что батюшка напросился с ним. Без батюшки он бы просто уехал.
Отец Илларион натянул поглубже похожий на ямщицкий цилиндр с низкой тульей и ждал, когда вестовые выедут вперёд. Те выехали. Драгуны, пешие, но при пиках, с шашками и карабинами через плечо стояли по обочине дороги длинной шеренгой и провожали батюшку, как коронованную особу. Потому что не было команды, они не кричали ура, и на караул команды не было; отец Илларион смущался и старался ехать быстрее, но мешали вестовые – как бы нарочно, они шли впереди и шагом.
«Кланяться, что ли, и благодарственную петь?» – недовольно думал отец Илларион, и вдруг Биток заплясал и, не дожидаясь посыла, рванул вперёд. Батюшка пригнулся и хлестанул ему плёткой под пах. Через секунду вестовые и Введенский остались позади, и тут отец Илларион услышал хохот и одобрительные возгласы.
«Вот я вам, черти!» – с улыбкой подумал он и почувствовал, что вестовые и Введенский его догоняют.
