Валентин Гнатюк - Святослав. Возмужание
Подлетев к кромке льда, отряд осадил коней. Тиун зычным повелительным голосом крикнул:
— Прекратить свару! Всем разойтись!
Но разгорячённые драчуны не обращали на него внимания.
Тогда разгневанный тиун направил своего крепкогрудого жеребца прямо в гущу побоища, раздавая направо и налево щедрые удары тугой плетью. Десятники — Славомир и Кандыба, — увлекая дружинников, ринулись вслед за градоначальником. Сбивая драчунов телами крепких боевых коней и прикрываясь круглыми щитами, они живо усмиряли дерущихся тупыми концами копий. Живой клин с тиуном и десятскими во главе стал быстро рассекать побоище. Достигнув центра схватки, они увидели кузнеца Молотило в разорванной рубахе с исцарапанным лицом и кровоподтёками на скулах, который, сверкая налитыми ярью очами, вертел над собой, как простую палку, здоровенную оглоблю.
Несколько отчаянных молодцов пытались улучить момент и подскочить к кузнецу на расстояние удара, но Молотило всякий раз опережал их, ловко перебрасывая оглоблю из руки в руку и поражая очередного неудачника, который падал, корчась от боли.
— А ну, стой! Стой, тебе говорят! Прекратить свару! В железо захотели, песьи дети?! Р-разойдись! — снова гаркнул тиун, направляя коня к Молотило.
Однако тот, видимо, совсем лишился здравого рассудка. Оглянувшись на голос, он, вместо того чтоб выполнить приказ, вновь воздел свою оглоблю, намереваясь обрушить её на градоначальника.
Славомир, зорко следивший за схваткой, успел вклиниться между тиуном и кузнецом. Собравшись в тугой комок, он прикрылся щитом и принял на себя страшной силы удар, который снёс дюжего десятского, как лёгкого отрока, прямо под ноги коню. Славомир слегка ушибся об лёд, но в горячке даже не почувствовал этого. Всегда спокойный и невозмутимый, на сей раз он рассвирепел не на шутку. Вскочив на ноги и отбросив щит, Славомир ринулся на кузнеца и с ходу нанёс ему два мощнейших удара своими литыми кулачищами.
От удара в скулу кузнец уклонился, а вот второй удар в нижнее подреберье заставил его глухо охнуть. Молотило потянулся к дружиннику своими железными руками-клешнями, чтобы схватить его и заломить, но то ли плохо рассчитал, то ли Славомир оказался шустрее, и руки кузнеца были отбиты вверх, а два тяжеленных кулака вновь влипли в бока Молотило, ломая ему рёбра. Давно не приходилось кузнецу получать такой взбучки. Славомир же, разойдясь, теперь не мог успокоиться:
— Я тебе покажу оглоблю! Щит мой помял, из седла вышиб! Я те надолго эту оглоблю припомню, дубина стоеросовая! — приговаривал он, отвешивая пудовые тумаки.
Молотило зашатался и осел на снег. Вскочив, вновь кинулся в атаку, но уже не так рьяно, а вскоре опять рухнул, бормоча что-то невнятное. Славомир легко поднял его, поставил на ноги и новым страшным ударом уложил на лёд.
Дружинники со вторым десятским и тиуном уже разгоняли остатки побоища, связывая особо ретивых драчунов, когда Кандыба обратил внимание на Славомира, истязавшего кузнеца.
— Хватит! — подошёл он. — Убьёшь ведь насмерть…
Только тогда Славомир остановился, перевёл дух, пнул Молотило, который уже не мог подняться, и промолвил почти спокойно:
— А пущай не задирается…
Мимо проехали два дружинника, между которыми, опустив глаза, хмуро шёл вожак крайчан. Следом провели ещё несколько ярых драчунов, которых, в назидание прочим, следовало прилюдно наказать на Судной площади.
— Взять и его? — Славомир кивнул на кузнеца. Кандыба махнул рукой:
— Возиться с ним, ещё помрёт по дороге… Думаю, он своё сполна получил, твои кулаки почище плетей будут. Ты хотел нынче в кулачном бою поучаствовать, доволен теперь?
Славомир пожал плечами, сел на коня, взял поданный дружинником щит, и они неспешно поехали к граду. Несколько саней, спустившись на лёд, собирали последних раненых. Четверо драчунов в этой схватке испустили дух.
На Подоле в крайней избе жена кузнеца поджидала своего мужа и, глядя на полную Луну-Макошь, просила:
— Пресветлая Макошь, пусть он поскорее домой воротится, он же такой шальной, когда упьётся, в драку первый лезет, хоть бы живой остался!..
Было уже далеко за полночь, когда послышался скрип саней и голоса. Яростно залаял Волчок. Как была в домашней длинной сорочке и безрукавке, Молотилиха выскочила к воротам, которые специально не затворяла. Сани уже стояли во дворе, и несколько мужчин — знакомых и незнакомых — несли неподвижного супруга.
Молотилиха запричитала, всплёскивая руками, будто раненая утица крыльями:
— Что ж ты, окаянный, что опять натворил? Ведь насмерть, насмерть убили, что теперь будет?! А-а-а!
— Да жив он, — бубнил черноволосый крайчанин с окровавленным ухом, пронеся кузнеца через сени и помогая уложить на широкой лаве. — Нашего Комеля вон вовсе в холодную забрали, а твой Молотило чудом в руки к тиуну не угодил. Ничего, он — что скоба стальная, тонок, да не ломается, выдюжит!
Люди поспешно ушли, а Молотилиха, заперев ворота и двери в сенях, бросилась к мужу, раздела его, промыла раны приготовленным заранее отваром трав, намазала целебными мазями. Знала ведь, чем обычно кончается поход мужа «поглядеть на празднества».
— Поглядел, окаянный, я те в другой раз погляжу! — роняя горючие слёзы, одновременно угрожала и причитала она.
Молотило застонал, веки его дрогнули и приподнялись. Кузнец пытался сообразить, на земле он ещё или уже в Ирии. Услышав привычные упрёки и причитания жены, облегчённо вздохнул и прохрипел:
— Доныне был я… самый сильный на Подоле, а может, и на всей Руси… А теперь побил меня… молодой дружинник… Ох и лютая была свара! Все предыдущие Колядские святки по сравнению с этими — игрища… А побил-таки меня молодой дружинник, разрази его Перун!
— Лежи, пёс, не лайся! — отвечала жена, растирая его девятисильным настоем.
Расстроенный кузнец замолчал и долго лежал так. Потом с великим трудом и кряхтеньем встал и поплёлся во двор по нужде. Туда вышел, а назад уже никак. Так и нашла его жена, завалившимся на снег, поставила на ноги и, опять костеря за вчерашнее побоище, повела в тёплую горницу.
Благая Макошь вышла из-за туч, озарила снега, сады, дома и огнищанские ямы, заглянула в крохотное слюдяное окно кузнецовой избы, будто хотела сказать: «Так его, мать Молотилиха! Ругай мужа, властвуй! А когда Молотило опять в силу войдёт, прибежишь за клуню плакать и меня призывать. Но не проси тогда на мужа управы и немощи всяческой. Я же вижу, как ты укладываешь его в постель, как обнимаешь нежно и лобзаешь ласково. А он, только на ноги встанет и браги выпьет, изобьёт тебя при первом же случае. Так вы все, жёны, делаете, — когда мужи обижают вас, плачете, а когда они в слабости, убиваетесь…»
И плыла Макошь по небу, то прячась за тучами, то отражаясь в снегах, объявших кусты и деревья, луга и нивы, под которыми земля тихо спала, укрытая серебряными покрывалами, дожидаясь весеннего Яра.
Утром Святослав пробудился, словно его кто-то толкнул в бок. Но вокруг царила необычайная тишина. Метель, бушевавшая несколько дней, наконец утихла. В избушке было темно и холодно. Вставать не хотелось, — так уютно было на лежанке под тёплыми кожухами, но подпирало по нужде. Полежав ещё немного, отрок вскочил, сунул ноги в валенки, накинул кожух и выскочил во двор. Глаза резануло от белизны, пушистый снег медленно и беззвучно продолжал падать с неба.
Вернувшись в избушку, дрожа от холода, Святослав зажёг лучину, оделся потеплее и начал управляться по хозяйству. Перво-наперво растопил приготовленным с вечера хворостом печь. Когда она загудела и заиграла огненными бликами, сразу стало теплей и уютней. Потом пошёл через сени во вторую половину доить козу, которая отчего-то упрямилась, не хотела есть, и перевернула подойник. Отругав её, Святослав расчистил деревянной лопатой подходы к поленнице, принёс и аккуратно уложил за печкой новую порцию дров с улицы, чтобы подсохли, убрал в избушке. Подумав немного, решил испечь себе на завтрак блинов с мёдом и заварить душистых трав — для праздничного стола будет в самый раз, сегодня ведь начинаются Колядские святки. Грустно, конечно, одному встречать праздник, но ничего не попишешь — отец Велесдар ушёл по неотложному делу.
Накануне, когда разыгралась метель и снегом перемело все тропы, Велесдар посылал Святослава время от времени звонить в било.
— Вдруг кто из путников в лесу заплутает, — говорил он. Кто в такую погоду может отправиться в путь? — думал Святослав, раз за разом ударяя в медное било, чьё гулкое звучание разносилось окрест, вплетаясь в жалобное завывание ветра.
Но Велесдар не зря имел волховское чутьё. Не далее как позавчера, едва Святослав вернулся в избушку, за дверью послышался шорох, стук, и на пороге, весь с ног до головы облепленный снегом, появился человек. Только когда он отряхнулся, узнали Степко — ученика кудесника Хорсослава.
