Наталья Павлищева - Королева Виктория. Женщина-эпоха
Не вошла и не начала. Виктория все произнесла сама спокойным, ровным голосом, время от времени оглядываясь на лорда Мельбурна, словно спрашивая, все ли делает правильно. Премьер-министр был в восторге! Скромность, сдержанность и даже отсутствие волнения притом, что все прекрасно понимали, что королева очень юна и наивна. Тайный совет был в восторге от своей королевы!
К протянутой для поцелуя руке, что означало, по сути, присягу, подходили с удовольствием. Рука не дрожала и не была безвольной, хотя волнение и смущение Виктории все же заметно. Перед ней, юной девушкой, один за другим опускались на колено виднейшие люди Англии. Виктория сумела подчеркнуть свое особое отношение к двум присутствующим дядям – герцогам Камберлендскому и Суссекскому, она подошла и расцеловала обоих в щеки. Герцог Камберлендский становился королем Ганноверским, потому что по салическому закону там правящей королевы быть не могло. Похоже, это его устраивало.
В тот же день во множестве дневников членов совета появились восторженные записи о королеве, в разные концы Европы полетели письма с рассказом о первом дне ее правления.
– Лорд Мельбурн, как я вела себя?
– Изумительно, ваше величество! Лучше не смог бы даже я сам!
– Я написала письмо королеве Аделаиде с выражением соболезнования…
– Вы не должны называть ее королевой, королева теперь вы.
– Но это было бы слишком жестоко – в первый же день напоминать ей, что она теперь не королева.
Потом были беседы с архиепископом Кентерберийским, министрами, руководителями служб и еще много с кем. Единственный человек, с которым категорически не пожелала встречаться Виктория, был сэр Джон Конрой, напротив, с ехидным удовольствием она объявила, что удаляет сэра Конроя из числа своих придворных со всеми вытекающими отсюда последствиями! Понимала, что это мелкая месть, но как же эта месть была сладка… Виктория с удовольствием убрала бы его и из окружения своей матери, но такого она приказать не могла.
К вечеру королева едва держалась на ногах. Но ей предстояло еще одно дело – отказаться от привычного ужина в обществе обитателей Кенсингтонского дворца. Это тоже оказалось не так просто.
Герцогиня Кентская терпеливо ждала весь день, пока ее дочь переделает свои королевские дела, и мысленно готовилась к трудному разговору. Она никак не могла решить, какой тон взять – то ли оскорбленной в лучших чувствах любящей матери, то ли разгневанной неприличным поведением хозяйки дома. Посоветоваться с сэром Конроем не получилось, тот, узнав о своей отставке, обиделся и удалился в свой дом, отсутствовали и его жена с дочерьми. Но присутствовала Флора Гастингс, которая непременно все перескажет Конроям.
Начало ужина затягивалось, но никто не роптал, все понимали, насколько важны дела вчера еще маленькой Дрины, а сегодня ее величества королевы Виктории.
Вот, наконец, она появилась. Герцогиня Кентская вся напряглась, снова готовая либо заключить дочь в объятья, либо разгневанно фыркнуть, смотря как та себя поведет.
Повела так, что ни обниматься, ни фыркать не пришлось. Виктория устала и скрывать этого не собиралась.
– Леди! Джентльмены! – Кивки в разные стороны. – Прошу простить, но я слишком устала, чтобы ужинать. Доброй ночи, дорогая мама, доброй ночи, леди и джентльмены!
И все. Королева удалилась к себе, по пути приказав Адели, чтобы ужин подали прямо в ее маленькую комнатку.
Она не настолько устала, просто не хотелось никого видеть, не хотелось расплескать то новое ощущение, которое появилось за этот день. Виктория просто хотела побыть одна.
Теперь можно было писать в дневник все, что действительно думаешь, а не то, что нужно, потому что мама больше не проверит, правильные ли мысли бродят в голове у ее дочери. Ужин остыл, пока новая королева записывала события трудного и долгого дня, начавшегося в спальне матери, а закончившегося в ее личной, пусть пока и крошечной спальне, спальне королевы Англии.
На следующий день должны были подготовить ее апартаменты во дворце и больше ужинов в Кенсингтоне не предвиделось.
Начался год перед коронацией…
Ее королевское величество
Чтобы стать королевой, недостаточно просто вынести свою кровать в другую комнату, недостаточно переехать в Виндзорский замок, нужно многому научиться. Иногда Виктория задумывалась о том, почему герцогиня Кентская и сэр Конрой, прекрасно понимающие, что именно ее ждет, ни в малейшей степени не постарались подготовить дочь к трудной роли королевы. Ее научили читать и писать, научили некоторым правилам поведения, дали некоторое образование, но даже не попытались приучить к ежедневной работе головой, к тому, что ей придется постоянно общаться с большим числом самых разных людей, решать какие-то вопросы…
Наоборот, Виктории все время внушали, что она сама ни на что пока не способна. Хотелось спросить: а как можно быть способной, если в гостиной приходилось молчать, свое мнение держать при себе, если болтовня дам сводилась к погоде и разным бытовым мелочам. А теперь вдруг извольте вести беседы сразу со многими лордами, министрами, да и просто посетителями, вникать в вопросы политики, экономики, ломать голову над финансовыми проблемами.
Нет, конечно, сама она не ломала, для этого были все те же министры и парламент, но выглядеть совсем уж дурой, не понимающей, о чем идет речь, тоже неприятно.
Временами Виктория просто ужасалась – что бы делала, не будь рядом лорда Мельбурна?! Тот стал ее настоящим ангелом-хранителем. Точно так же, как мать во всем слушалась сэра Джона Конроя, сама Виктория слушалась мудрого Мельбурна. Только с той разницей, что Конрой диктовал то, что считал приемлемым, а Мельбурн советовал и объяснял.
Для Мельбурна время общения с юной Викторией стало настоящим блаженством, он словно ваятель, получивший в распоряжение драгоценную глыбу дорогого мрамора, отсекал все ненужное, чтобы явить изумленному миру и Англии совершенство по имени королева Виктория. Благодатнейший материал и грандиознейшая задача – что могло быть лучше и заманчивей? Это не воск, у юной королевы ой какой характер, но это и не алмаз, в который она, несомненно, превратится позже. Пока снимались только первые слои и начинала вырисовываться будущая королева.
Виктория изумительно вела себя в первые дни, интуитивно чувствуя, как поступить правильней, но пока от нее ничего особенно не требовалось. Со временем она должна уже не только показывать себя, но и править.
Учеба шла ежедневно, ежечасно, ежеминутно. С неприятным изумлением лорд Мельбурн обнаружил, что королева не терпит критику, довольно эгоистична, считает собственное мнение выше любого другого, а еще не переносит, чтобы кто-то вообще смел обсуждать ее, если ей этого не хочется. Лорд Мельбурн готов был все простить своей подопечной, он был по-своему влюблен в юную королеву, влюбленностью учителя в подающую надежды ученицу.
Виктория это, несомненно чувствовала и это ей нравилось. Так же относился к тогда еще принцессе учитель вокала Луиджи Лаблаш, за хороший голос добродушный толстяк был готов простить Дрине любые недостатки. Конечно, нашлось немало тех, кто был не слишком доволен таким положением лорда Мельбурна.
Весьма много недовольных нашлось и положением при королеве баронессы Лецен. Официально Лецен отказалась от всех постов, но на деле осталась ее тайной советчицей и жилеткой для слез, хотя слез как таковых теперь не было, разве что совсем изредка, когда газетчики вмешивались, по мнению Виктории, не в свои, а в ее дела. «Дорогая Лецен» постоянно была рядом, некоторые дамы язвительно поговаривали, что, когда министры входят в парадную дверь, баронесса выскальзывает в потайную, но стоит министрам выйти, как она тут же появляется снова. Это уже была не просто привязанность Виктории к своей наставнице детских лет, все переросло в нечто большее. Просто Лецен была из тех, кто совсем не критиковал королеву и всегда находил слова утешения, даже когда особой необходимости в них не было.
Зато очень натянутыми стали отношения с матерью. Удалив от себя сэра Джона Конроя, Виктория не могла удалить его и от герцогини Кентской, Конрой по-прежнему сильно влиял на нее и распоряжался в Кенсингтонском дворце как у себя дома. И как ни давала королева понять герцогине Кентской, что их отношения не восстановятся, пока рядом будет сэр Джон, ничего не менялось.
Мать присутствовала на завтраках дочери, но не больше и не всегда. Королева была любезна с герцогиней, как с любой другой придворной дамой. Наступят времена, когда они обе сильно пожалеют о потерянных отношениях и потерянных годах, одна о том, что держалась за советы сэра Конроя и поэтому потеряла дочь, а вторая, что была слишком строга к матери и этим испортила отношения с ней на многие годы.
Виктория перебралась в Букингемский дворец, где для нее и ее придворных были подготовлены апартаменты, и с удовольствием окунулась в новую жизнь.
