Джайлс Кристиан - Ворон. Волки Одина
– Да, этот крест не утянул бы Туфи на дно, – сказал Бьярни, указывая на стол, потом прикоснулся к рукояти меча, чтоб прогнать злой рок, что утопил датчанина.
– Нечего было тащить ту штуку за собой, – сказал я, глядя на двух мышей, бегущих по камышовым циновкам на полу. Одна куда-то свернула, а вторая побежала дальше по голому деревянному полу.
– Пора уходить, – сказал отец Эгфрит, переводя взгляд с меня на пол, а потом – на уэссекца.
Виглаф почесал круглый подбородок.
– Я еще не все молитвы произнес, святой отец, – сказал он.
– Мы и так уже слишком задержались, Виглаф, – бросил Эгфрит. – Уйдем, пусть сестры спокойно молятся. Несчастные, должно быть, до смерти перепугались, сидят в лесу и ждут не дождутся, когда мы наконец уйдем.
Виглаф посмотрел на Пенду. Тот с явным облегчением пожал плечами. Мы вышли из церкви, щурясь от яркого света.
– Вон хоть коз давайте заберем, – предложил Бьярни. – И сыр.
У церкви были привязаны три козы. Рядом с одной из них стояла бадья, наполовину заполненная молоком. Мы пустили ее по кругу. Отец Эгфрит пить не стал, сказал, что краденое молоко отдает грехом. Пенда возразил, что к этому привкусу со временем привыкаешь. Но монаха было уже не унять, он торопился поскорее уйти.
– Коза – это тебе не вепрь, Бьярни, – сказал я, утирая рот ладонью.
Молоко было густое и теплое.
– Брам точно нас засмеет.
– Засмеет, не засмеет, а молоко за двоих пить будет, – уверенно ответил Бьярни, выгнув бровь дугой.
– Предлагаешь коз у сестер украсть? – возмутился Эгфрит. Маленький проныра выучил норвежский лучше, чем я думал. – Даже слышать об этом не хочу! Сейчас же уходим, Ворон, пока нас Бог не покарал. А Он за такое карает, уж не сомневайтесь.
Пенда взял монаха за плечо.
– Все еще пытаешься уговорить этого красноглазого тролльего сына обратиться к свету? – Он глянул на меня. – С таким же успехом можно просить море, чтоб перестало быть мокрым.
Эгфрит покосился на меня, сузив глаза.
– Gutta cavat lapidem non vi sed saepe cadendo. Что на латыни означает: «Капля камень точит не силой, но частым паденьем». Я – терпеливый человек, как вы знаете. И верю, что душа Ворона для Бога еще не потеряна.
– Тогда у тебя щепа в голове, монах, – сказал я и зашагал к воротам.
– Так что с козами? – крикнул Бьярни мне вслед.
– Сам их через болото потащишь? – спросил я.
Так мы и ушли ни с чем.
Зашли мы далеко, следов вепря нигде не было, а застрять к ночи у болота не хотелось. И днем-то найти обратную дорогу было бы трудно, а в темноте – почти невозможно. А еще мы боялись духов, которые бродят в непроглядной темноте на болотах, хоть и вслух об этом никто не говорил. Мы уже смирились с тем, что проиграли состязание Сигурда. Зато у нас было что ему сообщить.
Сначала ярл и другие воины слушали нас с интересом. При упоминании монастыря на севере острова глаза их заблестели, что рыбья чешуя на солнце. Однако интерес иссяк, как только Бьярни сказал, что хозяйство там беднее, чем на самом захудалом хуторе в родных краях.
– Как у моего хромоногого дядьки. Он и за добычей-то ни разу в жизни не ходил.
– Старина Тьорви ковылял, что утка, – сказал Улаф, тепло улыбнувшись.
Те, кто знал Тьорви, да и те, кто не знал, засмеялись.
– Уж на что он был беден, и у него нашлось чем поживиться. Вот Скап, сукин сын, с братками и наведались к нему как-то летом, два сундука унесли. А что дядька мог сделать?
– Сказывают, бедняга похромал за ними, – оскалил зубы Свейн Рыжий, придвигаясь к огню под всеобщий хохот. – Да споткнулся о камень и подвернул вторую ногу!
Улаф оперся о Сигурда, чтоб не упасть от смеха.
– С тех пор старый Тьорви ходит только кругами.
– Зато не заблудится, – добавил кто-то, вызвав новый взрыв хохота.
– Значит, убивать никого не пришлось? – спросил Сигурд серьезно, когда утих смех.
– А там никого не было, господин, – ответил я. – Христовы невесты попрятались в лесу. И взять там было нечего. – Я знал, почему Сигурд об этом спрашивает – он не хотел, чтобы молва о нас дошла до какого-нибудь военачальника.
– Хорошо, что коз не взяли, – прошипел Бьярни мне в ухо, потирая ладони, чтобы согреться.
Я кивнул. А потом о монастыре все забыли, потому что вернулись Брам, Кнут, Бодвар, Хастейн и Бальдред, неся истекающего кровью кабана, привязанного за ноги к жердине. Зверь был таким огромным, каких я жизни не видывал.
В ту ночь мы пировали по-королевски. Отряд Флоки Черного тоже принес вепря. Оказалось, правда, что зверь погнался за Ингольфом и тому пришлось спасаться в густых колючих зарослях. Несмотря на кровавые царапины, Ингольф улыбался, ведь Флоки Черному и остальным удалось поразить убегающего зверя копьями. Боров был крупный, но все признали, что добыча Брама больше, так что серебро досталось Брамову отряду. А датчане во главе с Рольфом оказались хорошими лучниками – они подстрелили четырех зайцев, и, пируя, все забыли и о пронизывающем холоде, и о болотах вокруг.
Набив животы, мы разожгли побольше костров и стали устраиваться на ночлег, кто с эмировой наложницей, кто один.
Снова задул северный ветер. Амина ждала меня, обнаженная, под шкурами и мехами. Я уже наполовину вполз в шалаш, когда кто-то дернул меня за плащ.
– Иди к черту, Эгфрит, – рявкнул я, спеша к той, что ждала меня.
– Это важно, – прошипел он.
– Амина, не спи, сейчас вернусь, – сказал я, зная, что она не поняла ни слова, и проклиная Эгфрита за то, что вытащил меня на холод в то время, как я собирался согреться между ног у прекрасной женщины. – Чего тебе, монах?
Пламя костра позади Эгфрита выбрасывало вверх снопы искр, которые таяли в холодной темноте. Лицо монаха скрывала тень, поблескивали только лысая голова да белки расширенных от тревоги глаз.
– Я подслушал разговор, – промолвил он и в ответ на мой удивленный вид поспешил объяснить: – Ваш язык не так уж труден. Я же ученый человек. Хальфдан, Гуннар и датчане собрались завтра идти на север.
– И?..
– Хотят сами обыскать монастырь, Ворон. Ты же знаешь, что это означает.
Я пожал плечами.
– И какое мне до этого дело? Да и тебе тоже?
– Нельзя им туда идти. – Скажи это не он, а кто-то другой, я бы почувствовал в этих словах угрозу. – Не годится тревожить Божьих слуг. Скажи Хальфдану и другим, чтобы не ходили.
– А с чего я стану им запрещать? Я не ярл. – Мои мысли вернулись к лежащей в шалаше Амине, такой теплой. – Да и невест Христа там не было. Они увидели нас и попрятались, – сказал я, а сам подумал: «В следующий раз надо будет получше искать, нет ли чего ценного». – И снова в лесу укроются, как только Хальфдан с отрядом к холму подойдет.
Глаза монаха совсем потемнели.
– В том-то и дело, Ворон, – прошипел он, – что не в лесу они прятались.
Я тщетно попытался вспомнить, не видел ли я следов, которые заметил монах.
– Большего сказать не могу, – хрипло прошептал он.
– Ну-ка, быстро выкладывай все, а то уйду и ты услышишь мой храп, – пригрозил я, указывая на свой шалаш. Правда, имел я в виду не храп.
– Святый Боже, не могу.
Я отвернулся, собираясь пойти прочь, однако Эгфрит схватил меня за плечо. Я снова повернулся к нему. Огонь трещал и плевался искрами.
– В церкви, – сказал он чуть громче шороха сапог по камню.
– Пол! – выпалил я.
– Ш-ш-ш! – Он замахал рукой.
Я вспомнил мышей, шмыгнувших по голым половицам. Значит, циновки соскользнули с крышки погреба, когда ее открывали.
– Христовы невесты прятались в подполе, – сказал я, – поэтому ты и не дал Виглафу домолиться.
– Несчастные сестры прятались прямо у нас под ногами; нужно было как можно скорее увести вас оттуда, пока никто не понял. Я думал, ты понял, Ворон, и боялся, как бы ты не рассказал остальным; но ты, похоже, так же туп, как и они, и в этот раз я благодарю Бога за твою глупость.
Я не ответил на оскорбление.
– Виглаф и Пенда не причинили бы вреда монахиням, – сказал я.
– А Бьярни? А ты сам, Ворон?
Я нахмурился, вспомнив, как от моего удара аббатиса Берта отлетела на несколько шагов и приземлилась на огромную задницу.
– Мужчинами владеют гнев и похоть, – сказал Эгфрит. – Ты же видел, какие у всех были глаза, когда ты рассказал Сигурду о женском монастыре. – Он покачал головой. – Похоть рождает грех.
– Скажи это себе, когда замерзнешь один ночью, – сказал я, думая об Амине.
– Послушай, Ворон. Убеди Хальфдана и Гуннара, что ваши боги велели тебе не ходить на север острова.
– Хочешь, чтоб мои боги тебе помогли? – сказал я, почти улыбаясь.
– Скажи им, что монастырь, похоже, охраняет франкское войско. Да что угодно наплети, лишь бы они туда не пошли. Ради меня, Ворон, если не ради своей собственной души. Я этого не забуду. Буду еще усерднее молиться о твоем спасении… – Он осекся – из своего шатра вышел Хельдин Длиннорожий. Справив нужду, норвежец встал погреться у костра как раз позади Эгфрита. Тот наклонился ко мне так близко, что я почувствовал его дыхание на своей щеке. – Христос будет хранить тебя, если спасешь его дочерей.
