Ричард Львиное Сердце - Ирина Александровна Измайлова
За большим дубовым столом в доме епископа Валентина собралась целая толпа. Сам добрый епископ, его товарищ антверпенский предстоятель Доминик, король Ричард Львиное Сердце со всей компанией своих отважных друзей, герцог Леопольд и восемь прибывших с ним рыцарей. А также три дамы, присутствие которых особенно воодушевляло пирующих мужчин (за исключением, само собою, Божиих служителей), хотя и несколько сдерживало бесстрашных крестоносцев в их красноречии. Её высочество принцесса Алиса, графиня Шато-Крайон, скромно сидевшая рядом с мужем, и юная жена Эдгара Лионского вызывали общее восхищение, и уже не раз кубки поднимались в их честь.
Третья женщина, расположившаяся поодаль, была одета в такое же скромное дорожное платье, как и две первые, а держалась так застенчиво и молчаливо, что её сочли придворной дамой принцессы. Правда, двоих сопровождавших её дам Алиса на ужин не пригласила, но лишь потому, что обе они были молодыми незамужними девицами и сами побоялись веселиться среди двух десятков рыцарей. Эта, третья, казалась чуть старше, хотя определить её возраст, да и разглядеть как следует лицо мешало густое покрывало, которое она так и не откинула на спину, доказав мужчинам, что дамы отлично умеют есть и пить вино, оставаясь под покровом.
Подобная скромность, впрочем, никого не удивила: так вели себя в мужском обществе многие женщины, и никто из рыцарей (тем более — в присутствии двух епископов!) не посмел проявить излишнее любопытство.
Эта «придворная дама» на самом деле была герцогиней Эльзой Брабантской, которую Эдгар, собираясь с отрядом в Вормс, не решился оставить в Антверпене даже за надёжными стенами монастыря. Они все уже многократно убедились в сообразительности Парсифаля и не могли уповать на то, что он твёрдо поверил в гибель Эльзы. Поэтому решили, что герцогиня станет «придворной» Алисы: в конце концов, в свите принцессы Французской может пребывать и очень знатная дама.
Что до самой Эльзы, то ей было всё равно — лишь бы отправиться в путь вместе с Фридрихом. Правда, с того памятного утра они почти не общались: рыцарь оставался неизменно почтителен, подчёркнуто учтив и явно старался держаться на расстоянии от спасённой им женщины. Она видела это и не пыталась что-либо изменить. Казалось, ей довольно того, что он так близко, что она каждый день видит его, слышит его голос, любуется его улыбкой.
Некогда эта улыбка, невзначай сверкавшая над стальной бармицей знаменитого рыцаря, ранила сердца многих красавиц. А его заразительный смех очаровывал всех, кому доводилось оказаться в обществе Тельрамунда. Но в последние десять лет Фридрих улыбался редко, да и прежнего блеска в его улыбке уже не было. А смех Тельрамунда слышали лишь немногие.
И вот в эти дни он вдруг стал прежним Фридрихом — научился улыбаться, как раньше, а в этот вечер зазвучал и прежний смех германского рыцаря. За столом в доме епископа он шутил и смеялся больше всех, поражая Эдгара, Луи и Блонделя своей искренней весёлостью и озорством. Вся его суровость исчезла начисто.
Эдгар шепнул сидевшему рядом Седрику:
— Об его мрачную твёрдость, кажется, скала могла бы разбиться. И вдруг он хохочет и шалит, точно мальчишка! Неужели из-за Эльзы?
— Да нет, — покачал головой Седой Волк. — Эльза с нами не первый день. Главное — то, что мы уже почти вырвали у них короля. И ещё, мне думается, этот парень, пообщавшись с нами, убедился, что на свете достаточно настоящих рыцарей. Не знаю, что в своё время произошло между ним и его приятелем герцогом Лоэнгрином, но уверен: этот белобрысый красавчик, сын колдуна, не мог победить Тельрамунда в честном поединке. А раз так — значит, тогда, десять лет назад, он предал Фридриха, могу поспорить на что угодно!
— Спорить не стану, поскольку знаю: всё так и было, — кивнул Эдгар. — Но однажды я чуть не стал Фридриху врагом, сказав, что проведал его тайну.
В это время Ричард Львиное Сердце, сидевший рядом с епископом Валентином и деливший с хозяином замка первенство за столом, стукнул своим кубком о серебряное блюдо, чтобы заставить пирующих поутихнуть.
— Верные мои друзья! — воскликнул он, перекрывая своим мощным голосом нестройный гомон. — А не позабыли ли мы всё, для чего, собственно, здесь собрались? Уж наверное — не только затем, чтобы отдать должное гостеприимству жителей прекрасного Вормса и нашего доброго хозяина. Я, между прочим, всё ещё в плену у отважного герцога Леопольда, и он привёз мне и всем вам довольно неприятное условие, выставленное императором Генрихом. Генриху нужны сто пятьдесят тысяч серебряных марок.
— Сто, — поправил Леопольд Австрийский. — А пятьдесят он готов уступить мне. И, видит Бог, я бы от своих пятидесяти тысяч мог и отказаться, но...
— Но твоя совесть наступает на грабли твоего корыстолюбия, так, Лео? — сверкнул улыбкой Фридрих Тельрамунд. — И ты рад бы раскаяться в совершённом и заслужить Царство Небесное, но легко ли взлететь, когда на тебе висит серебро? Пятьдесят тысяч сребреников — это слишком тяжко!
— Прекрати зубоскалить! — не выдержал Леопольд, покрываясь пунцовыми пятнами. — И как только тебе в стольких драках не повыбили твои роскошные зубы?
— В меня трудно попасть! — спокойно парировал Тельрамунд. — Так как же с сребрениками, Лео?
— Какую-то часть выкупа я хотел бы получить, — заявил герцог, насупившись. — Пускай не пятьдесят, но хотя бы двадцать пять тысяч. И я готов освободить короля хоть прямо сейчас, если его величество даст слово к марту выплатить всё требуемое. А императору уже я поручусь моим честным словом.
Собравшиеся утихли, во все глаза глядя на Леопольда. Хотя за последние месяцы он уже не единожды доказал своё благородство, но такого отчаянного великодушия от него всё же не ожидали.
— По-моему, ваша светлость, вы превзошли самого себя! — в некоторой растерянности
