Ведуньи из Житковой - Катержина Тучкова
От всего этого Дора была сама не своя, ее трясло.
Добравшись до отеля, она немедля направилась в бар. Чтобы успокоиться, ей надо было выпить. Она и подумать не могла о том, чтобы остаться сейчас одной в тишине гостиничного номера.
Выбрав угловой столик, она, прежде чем официант принес заказ, положила перед собой дипломную работу и поставила лэптоп. Дора опасалась излишнего внимания — ведь еще не было даже шести, так что ей вовсе не улыбалось ловить на себе вопросительные взгляды тех, кто оборачивался бы на пьющую в одиночестве женщину.
На самом деле, с учетом всех привходящих обстоятельств, ее диплом вобрал в себя множество материалов. Тут было то, что Дора сумела отыскать за годы учебы, — то есть все, что ей удалось накопать в чехословацких архивах восьмидесятых годов. Да, она выцарапала все это богатство, хотя время, пока ее запросы проходили через проверки и руки чиновников, сидевших в утробе гигантского здания Моравского земского архива, тянулось бесконечно долго. И в конце концов большинство запросов проверку прошло, так как процессы над ведьмами и позднейшие бабские склоки с деревенскими священниками были на пользу режиму, который мог с их помощью демонстрировать коварную и разрушительную силу церкви, веками одерживавшей победу в своей эксплуататорской классовой борьбе против угнетенных масс.
А вот сколько всего не прошло, она постепенно начала узнавать уже после революции. Журналы времен Первой Республики, которые она считала бесследно исчезнувшими, поскольку в них этнографы правобуржуазного правительства приходили к выводам, зараженным идеями капитализма, научная периодика, про которую библиотекари и архивариусы в один голос твердили, что она утрачена либо расхищена, — все это стало внезапно обнаруживаться в различных каталогах. Свет мира увидели приходские книги, про которые ей было сказано, что церковные сановники предпочли их уничтожить — лишь бы только не передавать в архив. А библиотека института уже получала иностранную прессу, и никто ее не воровал и не засекречивал до того, как она попадала в руки ученых.
Доступность заново обретенных источников и новая эпоха, когда никто не принуждал ее идти на компромиссы или использовать в работах эзопов язык, открыла Доре дорогу к истинной цели. К объемному труду, который станет делом ее жизни. И непременно реабилитирует ведуний, всех до единой. Но прежде всего Сурмену. Как только Дора дочитает материалы ее дела, она тут же займется своей дипломной работой — перепишет старые и напишет новые главы и добавит новые тексты. Поскорее бы. Ей уже не терпится.
Возле ее локтя возникла рюмка с прозрачной жидкостью. Дора раскрыла черный том и принялась перелистывать страницы первой главы.
Если бы тогда это было возможным, она начала бы свою работу с описания Копаниц. Все тамошние обитатели в один голос твердили, что место это особенное и потому рождает особенных людей. Возможно, жители повторяли эти слова, так как ничего другого, кроме этого уникального ощущения, у них не было. Невысокие коренастые сельчане, которых не могла толком прокормить копаницкая неплодородная земля, с детских лет уничтожали себя не только тяжким трудом, но и крепким местным самогоном. В них сохранялась непоколебимая тяга к вере, хотя они и неспособны были уважать ее моральные ценности. За пределами своего края они считались заведомыми ворами и дебоширами. И еще обманщиками, над которыми потешались из-за их упорных попыток одурачить окружающих, что, впрочем, чаще всего легко разоблачалось. Все это было напрямую связано с образованием. В Копа-ницах его не считали чем-то ценным — учеба означала трату времени, которое можно было использовать по-другому, лучше, работая в поле или как-то иначе добывая средства к существованию.
Это именно они уже после уничтожения барщины целых пятьдесят лет бесплатно трудились на графов из замка Светлов, поскольку в Копаницах никто не умел ни читать, ни писать, не говоря уж о том, чтобы получать газеты, и потому вести об отмене барщины сюда попросту не добрались. Только вмешательство пришедшего в ужас адвоката Вечержа, пионера туризма, любителя белокарпатской девственной природы и автора статьи «Современные рабы» в журнале «Независимость», исправило это положение. Он разъяснил все изумленным крестьянам, а в конце 1896 года даже посетил в Вене главу правительства Бадени, чтобы изменить сложившуюся ситуацию. Что за дело было ему до пота и изнурительной работы двух поколений незаконно надрывавшихся местных жителей? Да никакого. Но, возможно, его толкнуло на это ощущение того, что в конце девятнадцатого века в цивилизованной Моравии попросту не могут существовать столь глубокое невежество и всеобщая необразованность, соседствующие с рабством. Однако же они существовали. Причем еще не одно десятилетие. Даже в пятидесятые годы двадцатого века, когда коммунисты похвастались, будто победили неграмотность, новость об этом не могла прочитать добрая треть обитателей Моравских Ко-паниц.
Тем не менее чувство, что они особенные, было в них неискоренимо. Потому что жили они в особенных местах. Вот с чего Дора хотела бы тогда начать. Да только предварять академический труд разделом о крае гор, поросших лесами, полными карпатских дубов и буков с неохватными стволами, о крае, где на склонах зеленеют луга, сияющие летом редкостными орхидеями, ятрышниками (называемыми также кукушкиными слезками) и анемонами-ветреницами, а между этими лугами тянутся вниз узкие возделанные поля с домиками, почти вросшими в землю, — это абсурд. Научный текст не должен начинаться с описания свежего горного лета, которое в один миг может затмиться адской бурей, что затягивает гребни гор темными непроницаемыми тучами, либо с описания суровой зимы, когда среди холмов гуляют снежные вихри, какие можно было бы ожидать в Сибири, а вовсе не на юге Моравии. На страницах дипломной работы нельзя рисовать огромную круглую луну, повисшую над прильнувшими друг к дружке вершинами, которую причудливо расчерчивают ночные облака, или же описывать светлые ночи, когда на небе ни облачка и дороги, бегущие по склонам, видны не хуже, чем днем. А если выйти в такой момент на порог дома, стоящего на вершине холма, то кажется, будто находишься на небе, потому что под твоими ногами расстилается целый мир. С противоположного склона светят тебе из окон разбросанных по холму домиков огоньки, а в долине моргает, словно дитя в колыбели, Грозенков, и все соседи знают друг о друге. Каждый поодиночке, но все вместе.
По-настоящему начало ее диплома должно было бы быть именно таким. Читателям следовало дать понять, что это за волшебное место
