100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов
Повесть временных лет – источник сложного характера: он полон анахронизмов, нестыковок, вставок из более ранних произведений, за что определенным образом и критикуется. Однако мы имеем неоспоримейшие свидетельства – самих византийцев, притом не поздние, как Несторово, а как раз тех самых лет. Их автор – патриарх Фотий (810–893), бывший профессор императорской высшей Магнаврской школы (фактически – первого европейского университета), ученый-энциклопедист, богослов и полемист, просветитель; одна из его исторических заслуг – отправка знаменитой миссии Кирилла и Мефодия по просвещению славян.
Гибель русского флота под Царьградом. Гравюра Ф. А. Бруни. 1839 г.
Сохранились две проповеди, произнесенные Фотием во время похода Аскольда и Дира: первая была произнесена в храме Святой Софии непосредственно во время осады Константинополя, вторая – тотчас по ее снятии. При всем субъектизме Фотия это – первое свидетельство, причем современника, выхода русского народа на историческую арену. Как мастер художественного слова, он не скупится на краски, особенно во второй речи, когда истинная опасность уже миновала. Вот он глаголет во время осады: «Вижу, как туча варваров увлажает кровию засохший от грехов город наш. Горе мне, что я дожил до этих несчастий… что неожиданное нашествие варваров не дало времени молве возвестить о нем, дабы можно было придумать что-нибудь для безопасности, но в одно и то же время мы и увидели и услышали и пострадали, хотя напавшие и отделены были (от нас) столькими странами и народоначальствами, судоходными реками и беспристанищными морями. Горе мне, что я вижу, как народ грубый и жестокий окружает город и расхищает городские предместия, все истребляет, все губит, нивы, жилища, пастбища, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех поражает мечом, никого не жалея, ничего не щадя; всеобщая гибель! Он как саранча на жатву и как плесень на виноград, или лучше, как зной или тифон или наводнение или, не знаю что назвать, напал на нашу страну и истребил целые поколения жителей. Ублажаю тех, которые сделались жертвою убийственной и варварской руки, потому что умерши раньше они избавились от чувствования несчастий, постигших нас неожиданно; а если бы было чувство и у самых этих отшедших, то и они вместе со мною оплакивали бы оставшихся в живых, как эти страдают во все время, каких преисполнены скорбей и не избавляются от них, как ищут смерти и не находят ее. Ибо гораздо лучше однажды умереть, нежели постоянно ожидать смерти и непрестанно скорбеть о страданиях ближних и сокрушаться душою. Где теперь царь христолюбивый? Где воинства? Где оружия, машины, военные советы и припасы? Не других ли варваров нашествие удалило и привлекло к себе все это? (В то время Михаил III воевал с арабами; этим объясняется и отсутствие тогда при Константинополе византийского огненосного флота. – Е.С.) Царь переносит продолжительные труды за пределами (империи) вместе с ним отправилось переносить труды и войско; а нас изнуряет очевидная гибель и смерть, одних уже постигшая, а к другим приближающаяся».
Когда бедствие миновало, Фотий представляет ретроспективу событий – гораздо красочнее: «Те, для которых некогда одна молва о ромеях казалась грозною, подняли оружие против самой державы их и восплескали руками, неистовствуя в надежде взять царственный город, как птичье гнездо. Они разграбили окрестности его и разорили предместья, жестоко поступили с захваченными и дерзновенно расположились вокруг всего этого (города), показав такую отвагу и надменность от вашего нерадения… Народ не именитый, народ не считаемый (ни за что), народ поставляемый наравне с рабами, неизвестный, но получивший имя со времени похода против нас, незначительный, но получивший значение, уничиженный и бедный, но достигший блистательной высоты и несметного богатства, народ где-то далеко от нас живущий, варварский, кочующий, гордящийся оружием, неожиданный, незамеченный, без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна, и истребил живущих на этой земле, как полевой зверь (истребляет) траву или тростник, или жатву, – о какое бедствие, ниспосланное нам от Бога! – не щадя ни человека, ни скота, не снисходя к немощи женщин, не жалея нежности детей, не уважая седины старцев, не смягчаясь ничем, от чего обыкновенно смягчаются люди, даже дошедшие до свойства зверей, но всякий возраст и пол поражая мечом. Можно было видеть, как младенцы, отторгаемые от сосцов, лишаемы были молока и самой жизни и готовым гробом для них были, – увы! – те скалы, об которые они были разбиваемы, а матери жалостно рыдали и были закалаемы вместе с разрываемыми и трепещущими пред смертью младенцами… Эта свирепость простиралась не только на человеческий род, но жестоко умерщвляла и всех бессловесных животных: волов и лошадей, птиц и прочих (животных), какие только попадались; лежал вол и около него человек, дитя и лошадь получали общую могилу, женщины и птицы обагряли кровью друг друга. Все было наполнено мертвыми телами; в реках вода превращалась в кровь; источники и водоемы одни нельзя было распознать от того, что вместилища их были завалены мертвыми телами, от других оставались совершенно неясные следы прежнего вида, потому что брошенное в них наполняло остальные их части; мертвые тела загноили нивы, стеснили дороги; рощи одичали и сделались непроходимыми более от этих (трупов), нежели от поростков и запустения; пещеры наполнились ими; горы и холмы, лощины и овраги нисколько не отличались от городских кладбищ. Таких страданий было исполнено это разрушение; так зараза этой войны, несомая на крыльях грехов (наших), пролетала всюду, погубляя все встречавшееся! Никто не мог бы изобразить словом постигшую нас тогда илиаду (ιλιαδα) бедствий!»
Что интересно, сам Фотий ни словом не обмолвился о том, что Константинополь спасло описанное три века спустя Нестором чудо, а казалось бы, очевидец. Это когда ризу Богоматери с молебствием омочили в столичных водах и поднявшаяся буря разметала русский флот, погубив почти все воинство. Последователи Нестора добавляют, что князья киевские, устрашенные сим знамением, там же и крестились со своими оставшимися людьми. Несомненно, Фотий постарался использовать катастрофу, постигшую русский поход, для обращения новых врагов в христианство. Именно в его времена (в период упадка Аморейской династии) имперская политика Византии придавала огромное значение обращению в христианство окрестных врагов, в том числе славян, болгар – и новоявленных противников, русов; крещение «варваров»
