Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
— Слушай, я тебе не начальник, приказать не могу, так что иди к игумену и спроси у него разрешения. Все одно из монастыря нас без его благословения не выпустят. А я тем временем схожу узнаю, может, нашли уже тех двоих…
Климентий зло чертыхнулся и зашагал в сторону настоятельских покоев, Аввакум же отправился к спуску, что вел к реке, поблизости от которого находилось помещение, отведенное справщикам. Между ним и монастырской оградой была небольшая калитка, которой пользовались, чтоб ходить на реку за водой. Она закрывалась на обычную задвижку, и открыть ее не представляло особого труда. Он заметил, что по монастырскому двору бегали от одного строения к другом занятые поисками иноки, но, как ему показалось, без особого успеха. Легко открыв калитку, Аввакум вышел на берег и внимательно глянул по сторонам. Ему сразу бросились в глаза две борозды на снегу, оставляемые обычно, когда волокут что-то тяжелое. В одном месте блеснула капелька застывшей крови, он нагнулся, поддел ее ладонью вместе со снегом, поднес к глазам. Она была алого цвета, словно спелая малина, и ему вдруг сделалось страшно, захотелось повернуть обратно, но он пересилил себя и стал спускаться к реке.
Тропинка вела к проруби, возле которой что-то чернело, а что именно, издалека он не мог разобрать, хотя и догадался, что именно это могло быть. Не доходя нескольких шагов до проруби, он в ужасе остановился, различив торчащую из-подо льда человеческую голову и… лежащие подле уже затянувшейся тонкой пленкой льда поверхности воды, отдельно от туловища окровавленные кисти рук. Внимательно рассмотреть ужасную картину у протопопа просто не хватило сил, и он бегом помчался обратно, несколько раз поскользнулся на крутом подъеме, падал, вставал, пока не добежал все до той же калитки. Там он встретил двух монахов, что с недоумением глянули на него и хотели было идти дальше, но Аввакум замахал руками в сторону реки и, едва шевеля губами, произнес:
— Там, там они…
— Кто? — не поняли монахи, но потом догадались, оттолкнули протопопа и скачками помчались к реке.
* * *
…Вечером, когда тело покойного лежало в храме и над ним читался Псалтырь, вся братия собралась в трапезной. Аввакум с Климентием, который ввиду чрезвычайных обстоятельств волей-неволей вынужден был смириться с задержкой, заняли места на краю стола, а по центру в скорбной позе восседал игумен Анастасий. Не было лишь двух возмутителей спокойствия, что, как во всеуслышание донес отказавшийся от своей должности бывший ключник, благополучно отсыпались у себя в келье, опустошив весь похищенный ими из монастырского погреба бочонок.
Анастасий сосредоточенно обвел взглядом всех собравшихся и сообщил:
— Местному воеводе уже донесено о случившемся у нас несчастье. И в Тобольск нарочный отправлен к владыке Симеону. Пока же давайте сами будем думать, кто мог покуситься на жизни братьев наших. Пока приказные из Тобольска до нас доберутся, суть да дело, злодеи те скрыться успеют.
— Так, поди, посты воевода выставит на всех дорогах, куды оне денутся? — без особой надежды в голосе проговорил рыжеволосый, с тоненькой козлиной бородкой монах, сидевший на самом краю стола.
На него сердито зыркнул седовласый инок со сросшимися на переносье бровями и изможденным лицом и негромко пробурчал:
— А им и деваться никуда не надо, тутошные они все…
Анастасий, хоть и не расслышал все, что тот сказал, но сразу уловил смысл его фразы, а потому властно хлопнув ладонью по столу, потребовал:
— Говори, отец Симеон, что знаешь, негоже скрывать от братии, ежели тебе что о том известно.
— Чего мне известно, то всем ведомо… — все так же гнусаво ответил тот, — местный то народец, иначе быть не может…
Игумен бросил взгляд в сторону Аввакума, будто тот прежде всего был причастен к произошедшему, кашлянул несколько раз, степенно отер бороду и спросил, обращаясь ко всем сразу:
— Не пойму я, братцы, намеков ваших… Тут такое смертоубийство произошло, а вы думаете отсидеться, как мыши за печкой? Приставы заявятся, каждого трясти начнут. А кто им не понравится, на съезжую к воеводе прямиком потащат, а там, сами знаете, разговор короток! Кнут да дыба, мигом все заговорят, обо всех своих грехах вспомнят, ничего не скроют, не утаят. Говорите все как есть! — И он снова стукнул по столешнице своим белым кулачком, слегка сморщился, видно, перестарался и вдруг перешел на визг:
— Признавайтесь, выродки!!! Кто погубил московских переписчиков? Кто из вас к смертоубийству руку свою поганую приложил?! Говорите, пока я спрашиваю, а то дальше хуже будет, никого не пощажу, всех до единого прикажу под допрос свести! Вот ужо тогда попляшете, коль пяточки вам подпалят, заголосите, душонки ваши подлые к небу возлетят… — сыпал угрозами, забыв о своем духовном чине, игумен, словно сам был готов пытать каждого.
Аввакум с удивлением слушал такого спокойного с виду, как ему изначально показалось, настоятеля и диву давался.
«Где только он так выучился выговаривать? Этак только паромные грузчики костерить один другого умеют, а тут на тебе, настоятель, божий человек, ругательствами сыплет, о Боге не думая…» — с грустью думал он. И предположил, что, скорее всего, настоятель, прежде чем попасть в этот монастырь, много чего повидал в этой жизни. По доброй воле редко кто попадал в Сибирь, а потому долго придется ждать, пока населят эти необжитые края настоящие монахи, много воды унесут сибирские реки в северное море, где эти воды смешаются с другими, очистятся от ила и грязи и застынут ледяными глыбами, чистыми и непорочными, без единого пятнышка, какой, собственно, и должна быть монашеская душа…
Когда игумен чуть успокоился и, тяжело дыша, стал вытирать рукавом рясы струившийся по его лицу пот, то в трапезной воцарилось неловкое молчание. Лица у всех словно окаменели. Все до единого понимая, угрозы, услышанные ими, вполне могут стать реальностью, и тогда кто знает, как обернутся их судьбы. Но молчание длилось недолго. Неожиданно для всех из самого темного угла поднялся сидевший отдельно старик и, опираясь на сучковатый посох, сделал несколько шагов в сторону стола, а потом остановился, словно ожидая чего-то. Аввакум пристально вгляделся в его лицо и увидел, что глаза старца покрыты уродливыми бельмами, из-за которых он вряд ли мог видеть мир во всем его многообразии и красках. По тому, как все почтительно повернулись в его сторону, он понял, что он пользуется среди иноков уважением, и стал ждать, что скажет вышедший вперед слепец.
— Зря вы, ваше степенство,
