Валигура - Юзеф Игнаций Крашевский
– Ежели так, – проговорил медленно Иво, вставая, – что же мы должны делать? Я этой веры в безопасность не разделяю, хотя Провидению верю… Мы за вами присматривать должны!
Лешек, как бы избавился от бремени, быстро приблизился к епискокопу и поцеловал его руку.
– Советуйте, – сказал он, – делайте, что считаете верным, я подчинюсь вашему святому совету…
В эти минуты он обратился к Мареку Воеводе.
– Милый мой, эти тяжёлые щиты, слишком обременяющие наших солдат, пора бы убрать. Не знаю, показывал ли я вам немецкие новые, как они предивно легки.
Говоря это, князь повернулся к ряду висящих на стене щитов. Марек Воевода пожал плечами.
Епископ встал со стула.
– Разговаривайте об оружии – я же должен к моим делам…
Князь поспешил с ним попрощаться, и с радостью, что избавился от тяжкого спора, с большой любезностью проводил Иво прямо до порога двора. Там, получив благословение и видя, что Марека Воеводу тот уводил от щитов, повернулся, возвращаясь к молодому Пакошу, своему любимцу, кивнув ему, чтобы шёл с ним в арсенал. Но там затем начались оживлённые прения о новом оружии и об охоте. – Святой человек – наш епископ Иво, – сказал он Пакошу, – но в рыцарских делах совсем не разумеет… и с ним ни о чём нельзя поговорить, пожалуй, только о таких святых, как он, и о тех, которых он хочет обратить, чтобы также святыми были. Я люблю его, как отца, но он грустный, как ночь, и с собой всегда приносит мне какую-то горечь. Пакош подтвердил головой то, что говорил пан, не смея словами. И они начали беседовать о лёгких щитах.
VI
Спустя несколько дней по Кракову разошлась новость, которая на дворе Лешека, разделённом на два лагеря, произвела сильное впечатление.
Рассказывали о том, как епископ своего брата, давно забытого, который много лет сидел на деревне и отказался от света, силой вырвал из пустыни и привёз в Краков, наказывая ему тут со значительным двором стать на страже при нём. Знали старого Валигуру только по повестям, какие о нём ходили в те времена, когда ему дали это его прозвище. Знали, что пан был могущественный, что немцев презирал, силу имел огромную, а волю железную.
Поэтому все заключали, что снова грозила вспыхнуть угасшая на время война между Яксами и Одроважами, коль епископу было необходимо привлечь этого помощника. Вражда двух этих могущественных родов была уже стара и не с сегодняшнего дня началась.
Яксы претендовали на большие права, принадлежащие своей крови и роду, ведя происхождение от каких-то князей и восходя аж к Пепелкам… и древним Лешкам. Нередко их можно было слышать утверждающими то, что, прежде чем править начали Пясты, они уже держали власть в руках.
Одроважи, хоть такие же старые в сандомирской земле, как она, хоть владеющие многими имениями, не вели себя с такой высоты. Но они как раз росли, когда Яксы уменьшались. Один только старый Мшщуй добился великорядов в Поморье, которые потом выпросил для сына Святополка, а другой родственник его, Марек, был воеводой Краковским.
Остальные опирались на них двоих.
Иво Одроваж, у которого было пророческое око, с недоверием смотрел на род, жаждущий царствования и предъявляющий какие-то к нему права. Яксы взаимно чувствовали в нём неприятеля, стоящего у них на пути.
Сын Марека Воеводы однажды был отправлен совместно с другими Яксами и Одроважами на охрану прусской границы.
Шли с ним Дзежек и Будислав, родственники епископа. По наговору Яна Яксы, который хотел выдать на смерть ненавистных ему Одроважей, они сбежали с частью войска и были причиной, что Дзежек, сын Абрахама, и Будислав Изяславов, схваченные язычниками вместе со многими другими, жизнью заплатили за это предательство.
Тогда епископ Иво, мстя за свою пролитую кровь, добился от Лешека, что виновных, Яна с товарищами, позорно выбросили из имений и должностей. Марек, воевода Краковский, мстя за сына и родственников, устроил тогда в Вроцлаве с Генрихом Бородатым заговор и вынудил его пойти на Краков и на Лешека.
Оказавшийся под угрозой князь вызвал на помощь брата, войска обеих сторон встретились под Длубной, но набожного Генриха духовенство, а во главе его Иво, вынудило к миру.
Силезиц припомнил совет жены, чтобы чужого не желать, наступило торжественное примирение и праздники.
Всегда мягкий и великодушный, Лешек простил Марка Воеводу, другим Яксам оказали снисходительность – наступило перемирие, или, скорее, они приостановили действия.
Но Иво не чувствовал себя от них в безопасности и они ему не доверяли. Огонь тлел под углями.
Внешнее согласие скрывало тайные приготовления. Марек Воевода служил Лешеку, перед всевластным епископом склонял голову, говорил, что прошлых обид не помнил, но в душе родственному Святополку желал добра, а кто знает, какие перемены готовил в будущем. Подозревать его было трудно, доверять ему опасно.
Под самым боком епископа имел Воевода сына-каноника, магистра Анджея. Тому уже заранее предназначили краковскую митру, и хоть учёный и набожный муж не рад был, может, выступать против своего пастыря, хоть был для него покорным, не мог забыть о своих и сопротивляться влиянию отца и брата.
Воевода Марек, как мы видели, был вызван на совет, Иво при нём открыто говорил о Святополке, за которого он заступаться не думал, – но что делалось в сердце, один Бог знал, и епископ догадывался.
Следовательно, он должен был быть бдительным, ежели не для себя, то для пана своего, которому угрожала скрытая неприязнь и лживая привязанность.
Появление Валигуры в Кракове обеспокоило Яксов.
Знали, что бдительный и умный епископ напрасно ничего не делал и, должно быть, нуждался в брате, коли его сюда привёл. Также опасались, как бы ему не доверили какой-нибудь значительной должности при князе, через которую влияние Одроважей ещё возросло бы.
Но было не слышно, чтобы Валигура появился на панском дворе, заметили только, что стягивал людей, собирал челядь и хорошо тут расположился. В этот день после утреннего совещания, которое окончилось ничем, после короткой беседы с епископом, Марек Воевода, насупленный и неспокойный, вернулся в свой дом – недалеко от замка.
Вавель, в котором
