Книга утраченных имен - Кристин Хармел
– «Журналь офисьель»?
Этот его бешеный поток мыслей вслух окончательно сбил ее с толку. Разумеется, она знала эту газету, которую часто называли «ЖО», – там публиковались тексты законов, указов, а также официальных заявлений для всей страны, но какое это имело отношение к ней?
– Вы наверняка всегда пропускали разделы с информацией о рождениях, смертях, заключениях браков, натурализациях и тому подобных вещах? Я прав? – Он не стал дожидаться ответа. – Конечно же, прав. Да и кто станет тратить время на эту скукотищу, спросите вы. Так вот что я вам скажу, мадемуазель: я стану. Это же подлинная сокровищница имен, которые только и ждут, когда их позаимствуют.
Она несколько раз удивленно моргнула и наконец поняла, к чему он клонит.
– Вы берете из «ЖО» имена для липовых документов.
– Вы очень смышленая.
Ева пристально посмотрела на него:
– Выходит, вы подделываете документы.
Он усмехнулся.
– Ну, я предпочитаю называть себя художником, а иногда и просто гением. Но подделка документов – это проще для понимания. Так вот, до меня дошли слухи, что вы в этом деле большая мастерица. Вы не против, если мы это проверим? – Он повернулся к книжному шкафу слева от нее и достал несколько книг. За книжным шкафом находился тайник: небольшой отсек размером с хлебницу. У нее на глазах он достал оттуда несколько чистых листов и разложил перед ней на столе, после чего задвинул деревянную панель и поставил на место книги, скрывавшие ее. – Это бланки документов, – сказал он, кивая на бумаги.
Ева опустила глаза. Действительно, перед ней было несколько бланков удостоверений личности, а также просто листов бумаги.
– Но что…
Он снова перебил ее, но теперь его голос звучал повеселее.
– Я взял на себя смелость и выбрал для вас имя. Искать нужные сведения в «Журналь офисьель» – занятие весьма утомительное, а у вас очень усталый вид. Не обижайтесь, пожалуйста.
Она медленно покачала головой.
– Мари Шарпантье, – просто сказал он.
– Прошу прощения?
– Мари Шарпантье. Попробуйте это написать. – Он терпеливо ждал, пока она с удивленным видом брала перо и послушно выводила это имя. – Второе – Рене. Родилась одиннадцатого февраля 1921 года в Париже. Вы работаете секретарем. И живете в Париже в доме восемнадцать по улице Висконти в Шестом округе. Ах да, в начале одиннадцатого утра с городской площади уходит автобус до Клермон-Феррана. Вы поняли?
Она подняла на него глаза:
– Но…
– Хорошо. Вам придется ослабить скрепку на фотографии в вашем нынешнем удостоверении, и если вы так хороши, как говорит отец Клеман, то сможете дорисовать недостающий фрагмент печати, который остался на вашей фотокарточке. Разумеется, подделывать печати очень трудно, они такие разные; мне удалось изготовить только самые распространенные из них. Но, вижу, вы можете рисовать их от руки. Впечатляет. В любом случае, когда вы вернетесь из Парижа, мы изготовим вам документы получше. Мадемуазель Шарпантье, надеюсь, вы не возражаете, если я буду вас так называть? Вы сможете сделать другие документы?
– Я… я никогда не пробовала.
Он нахмурился:
– Любопытно. Когда будете уходить, не забудьте погасить светильники, договорились? Вы же не хотите спалить церковь?
– Я… – начала она, но он уже направился к двери.
– Приятного чтения «Посланий»! – сказал он, и на его губах наконец-то появилась легкая улыбка.
Он ушел прежде, чем она успела ответить; закрыв за собой дверь, он оставил Еву наедине с ее мыслями, путавшимися у нее в голове. Она посмотрела ему вслед, а затем опустила взгляд на письмо, которое только что подделала. Там действительно отсутствовала черточка, как он и сказал.
Глава 10
Вернувшись из церкви с новым удостоверением личности на имя Мари Шарпантье, Ева не могла уснуть всю ночь. Перед рассветом, пока ее мать мирно спала, она подделала разрешения на проезд для себя и отца, чтобы они могли добраться до Ориньона после того, как она освободит его из Дранси. Несмотря на мучительные сомнения, она ушла из пансиона еще до того, как проснулась ее мать, и попыталась найти отца Клемана. Но в пустынной, погруженной в тишину церкви священника не оказалось. Так же, как не встретилась ей по пути и мадам Барбье. И хотя незнакомец брюнет упоминал о десятичасовом автобусе, Ева увидела в расписании на городской площади еще один – в восемь утра. Ей не терпелось поскорее добраться до Парижа, поэтому она решила поехать на нем, но сначала нужно было разбудить мать и рассказать ей о том, что произошло прошлым вечером в церкви.
– И все равно это совсем не значит, что ты чем-то обязана тем людям, – проворчала мать.
– Мамуся, если они помогут спасти папу, я буду у них до конца жизни в долгу!
Мамуся вздохнула:
– Главное, привези его сюда живого и здорового, сердечко мое. Я так на тебя рассчитываю.
Через несколько часов она уже была в Клермон-Ферране. Слова матери все не шли у нее из головы, пока она показывала свои документы скучающему французскому полицейскому и садилась на поезд до Парижа. «Главное, привези его живого и здорового… Я так на тебя рассчитываю». Она чувствовала, что эти слова тяжелым грузом легли ей на плечи. И когда поезд медленно двинулся по рельсам, унося Еву на север, на оккупированную немцами территорию, она закрыла глаза и прижалась лбом к прохладному стеклу. «Боже, пожалуйста, – проговорила она, – не оставь мою маму».
Первая часть пути прошла без приключений, но Ева так и не смогла уснуть из-за избытка все еще бушующего у нее в крови адреналина. Виноградники, ветряные мельницы и крошечные деревеньки проносились за окном. Ева изо всех сил старалась не привлекать к себе внимание других пассажиров и немецких солдат, которые время от времени проходили по вагону.
Они только что проехали Сен-Жермен-де-Фоссе к северу от Виши, когда рядом с ней громко откашлялся мужчина. Ева, никак не реагируя, продолжала наблюдать за извилистым узким ручьем, который протекал мимо маленькой фермы. Там паслись овечки, похожие издалека на точки. Но когда мужчина с выраженным немецким акцентом сказал: «Фрейлейн? Ваши документы», ей пришлось к нему повернуться.
Перед ней стоял светловолосый юноша, почти мальчишка, в немецкой форме и с хмурым лицом. Он казался на несколько лет моложе ее, но держался нарочито прямо, словно надеялся, что если вот так вытянется в полный рост, то будет выглядеть более грозным и внушительным. Ей хотелось сказать солдату, что одна только нацистская символика на его груди уже способна вселять страх, так что ему совсем не обязательно напускать на себя столь воинственный вид. Но вместо этого она протянула ему, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, фальшивые удостоверение личности и разрешение на проезд, которые она
