Наталья Павлищева - Пенелопа и Одиссей. «Жди меня…»
Окинув взглядом поле, на котором женщины жали ячмень, Евпейт не увидел Пенелопы. Царица должна бы сидеть под навесом, чтобы не опалить солнцем свое нежное лицо, но никакого навеса не было и в помине. Однако в кустах на краю поля явно кто-то был; решив, что Пенелопа там, Евпейт пошел в эту сторону. Но там, на разостланной шкуре, молодая женщина кормила грудью ребенка, лежали остатки трапезы, заботливо прикрытые тканью, стоял большой сосуд, видно, с водой.
— А где царица?
И снова взмах в сторону поля:
— Вон там.
— Где там?!
— Третья слева.
Евпейт обомлел: Пенелопа жала! Царица, как простая рабыня, работала вместе со всеми! Волосы ее подвязаны большим куском ткани, чтобы не выгорели, и без того не слишком длинная туника подоткнута под пояс повыше, в руках серп.
Мужчина невольно залюбовался, у Пенелопы крепкое тело, ловкие движения, стройные ноги.
Но полюбоваться не пришлось, кормившая ребенка женщина громко крикнула:
— Эгей!
Пенелопа распрямилась, отвела рукой с серпом выбившуюся прядь со лба, поспешно одернула тунику и двинулась к Евпейту. На ее лице явно читалась досада. Потом Евпейт понял, что мальчишка, оставленный пасти гусей и заодно следить за приближением незваных гостей, отвлекся в кусты и не заметил чужака, а ведь должен был покричать это самое «Эгей!» куда раньше.
Его глаза твердо сказали: «Ты будешь моей!»
Ее так же твердо ответили: «Никогда!»
Евпейту вдруг стало почти весело. Он не просто хотел эту необычную женщину, но даже испытывал восторг от того, что Пенелопу придется завоевать. Женщина, которую завоевывают, куда желанней той, что получают покорной по договоренности с ее отцом или потому, что она рабыня. Тем более это завоевание не с мечом в руке у другого мужчины, когда радость обладания обагрена кровью, а потому недолга, а борьба с самой женщиной.
Евпейт всегда считал, что на земле нет женщин, за которых стоило бы бороться, он не верил в красоту Елены, зная, что любая красота вянет со временем, не верил, что женщина способна на что-то, кроме капризов и распоряжений в пределах женской половины и кладовых. И вот перед ним стояла та, что не испугалась взвалить на свои плечи груз, который немногие мужчины смогли бы потянуть. Такую женщину он встречал впервые. К тому же Пенелопа красива.
Что ж, за эту стоило побороться, а если вспомнить, что борьба предстояла с ней самой… ммм… тем сладостней будет миг обладания!
Пенелопа не поняла выражения восторга в глазах Евпейта: чему он радуется, тому, что вынудил царицу жать вместе с рабынями?
— Если нужна помощь, я всегда готов помочь моей царице.
«Конечно, в обмен на золото!» — мысленно ругнулась Пенелопа.
— У меня нет золота, Евпейт.
Она постаралась произнести это миролюбиво. Если бы только Пенелопа знала, как запело сердце у Евпейта от произнесенного ее устами его имени!
— Я не прошу никакой платы. Одиссей вернется с богатой добычей, тогда и отдашь.
Он говорил, не задумываясь, просто хотелось видеть ее лицо, фигуру, слышать ее голос. А Пенелопу каждое слово точно резало по горлу серпом. Но она понимала, что ссориться с Евпейтом нельзя. Пока нельзя, слаба и второго налета просто не выдержит. Врага лучше держать в неведении и в убеждении, что ты слаб, — это наставление отца Пенелопа помнила хорошо. Хотелось сказать, что бывает столь неоценимая помощь, что лучше бы ее не оказывали.
— Я буду помнить об этом и, если понадобится помощь, обязательно попрошу. Благодарю тебя, Евпейт.
«Будешь, будешь моей!» — снова сказали его глаза.
Пенелопа опустила свои, чтобы он не прочел почти проклятье, повернулась и отправилась на свое место в женском строю. Некоторое время Евпейт невольно любовался красивыми, уверенными движениями рук, потом легко вздохнул и отправился восвояси. Жизнь казалась куда более заманчивой, чем даже вчера, теперь его целью было не богатство, даже не власть над Итакой, а покорение вот этой женщины, строптивой, властной и умной красавицы… То, что у нее где-то там муж, а у него дома жена, не играло никакой роли, Евпейт прекрасно знал, как устраняют неугодных.
Евпейт шел, улыбаясь непонятно чему, внутри все почему-то пело и ликовало. Если бы ему кто-то сказал, что это влюбленность, Евпейт расхохотался бы прямо в лицо. Влюбляются только юноши, а у него сын — ровесник царицы. Но разве дело в возрасте? Она достойна его и не желает падать в руки, точно перезрелый плод. За такой добычей нужно побегать по горам и даже рисковать? Ничего, зато добыча достойна!..
Удивительно, но ему и в голову не приходило сожалеть о том, что по его воле и его стараниями она вынуждена жать вместе с рабынями, вместо того чтобы нежиться в довольствии. Если бы нашелся кто-то, кто сказал бы об этом, Евпейт только пожал плечами: попросила бы помощи, я бы всегда помог.
Но в том-то и дело, что никогда не попросит, лучше собьет руки в кровь, сломает спину и натрет мозоли на пальцах за тканьем, чем склонит перед ним голову. Евпейт не верил в такое упорство, не чувствовал себя виноватым и лишь восторгался предстоящей охотой на царицу Итаки.
Пенелопа — царица, только пока жив этот маленький гаденыш Телемах. Одиссей где-то далеко на востоке не в счет, с войны возвращаются не все, к тому же хитрый Евпейт тоже знал пророчество оракула о двадцати годах отсутствия. Царь, отсутствующий два года, не царь. Еще вчера Евпейт жаждал просто уничтожить царевича и взять власть в свои руки, отбросив царицу, как препятствие вроде Лаэрта. Теперь он хотел другого — получить эту власть вместе с женщиной, он хотел завоевать женщину и только потом уничтожить мальчишку.
Она, словно рыбка, попадет на его крючок, и он будет подтягивать ее к себе медленно-медленно, чтобы насладиться каждым движением ее сопротивления. Строптивые женщины куда слаще послушных! О, эта строптивость достойного противника! И от предвкушения борьбы — хитрой, пусть и долгой — радостно сжимается внутри. Он не будет торопить царицу, станет расставлять ей силки и даже позволять выпутываться из них — так интересней. А потом новая ловушка, и новая, и новая… Она умна, она оценит и хитрость этих ловушек, и ловкость Евпейта.
Он почему-то чувствовал, что Пенелопа догадалась о его роли в набеге, но мало волновался из-за этого. Дорога к его помощи открыта, приходи — проси. Евпейту даже нравилось, что она не бросилась просить сразу, даже словом не обмолвилась. «Если понадобится, попрошу…» Знал, что не попросит, сейчас не попросит, пока. Но никуда не денется: вырастить урожай, чтобы накормить множество голодных ртов, еще не все, все равно придется продавать свои безделушки. Кроме того, Евпейт не верил, что трудового порыва царицы хватит надолго. Стертые до волдырей руки, обожженная кожа, с трудом гнущаяся поясница… разве это царское?
Сквозь удовольствие проступила легкая досада на ненужную строптивость царицы. Тем более на глаза попалась собственная жена — оплывшая, дородная от постоянного сидения и лежания.
Пенелопа в своем углу лежала, свернувшись комочком, и размышляла. Сегодняшняя встреча совсем ей не нравилась. Евпейт и раньше вызывал какое-то неосознанное чувство тревоги, а теперь при одном его виде становилось не по себе.
Она не сомневалась, что пиратов навели, слишком уж уверенно рыскали те по окрестностям. Чтобы понять, кто именно это сделал, достаточно вспомнить, кто пострадал от набега меньше всего. Да, это Евпейт. Его дом и имущество разграблены мало, внешне это выглядело так, словно пираты просто не дошли до владений Евпейта, но в это может поверить лишь младенец.
Пенелопа вспомнила, что Евпейт ближе других стоит к трону Итаки. Невелико царство, не так уж заманчив трон, но это все равно лучше, чем просто зажиточный дом. Евпейт — самый сильный из горожан, самый богатый. Если не станет Одиссея и его наследника, именно Евпейт будет царем Итаки.
Значит, с этой стороны самая большая опасность. И эта опасность тем более велика, что она за спиной, всегда можно получить предательский удар сзади. Но доказать, что пиратов на остров навел Евпейт, она не сможет, значит, обвинять его нельзя, можно за клевету быть изгнанной.
Можно сколько угодно стараться и развивать свое хозяйство, посеять и посадить, собрать урожай, надавить оливкового масла, соткать много ткани, вырастить много овец, но явится очередной Фрасиник или Ликет, и все пойдет прахом. Она не надеялась на то, что страх перед чудовищем надолго удержит пиратов от нападений. А если кое-кто из местных им еще и подскажет, что никакого чудовища нет, то и вовсе все восстановленное попадет в руки грабителей.
Как защитить, если рабов можно только что не по пальцам пересчитать, а рабыни — это всего лишь женщины? В тайной кладовой у нее есть Акилина — знаменитый лук Одиссея, лук-убийца, но нет самого Одиссея, чтобы этот лук натянуть.
