Татьяна Беспалова - Генерал Ермолов
Поначалу он пытался найти след: сломанную веточку, кусок конского помёта, клок шерсти, рыжей или бурой, и не находил ничего. Много дней он блуждал по заколдованному лесу, ведя Соколика в поводу, словно сам дьявол водил его. Сколько вёрст преодолели всадник и его конь, продираясь сквозь заросли терновника и ежевики, перебираясь через каменные осыпи, преодолевая бурные потоки, Фёдор не сумел бы сосчитать. Они двигались, лишь изредка забываясь тревожным сном, пробуждаясь в серых рассветных сумерках и останавливаясь на отдых глубокой ночью. Фёдору удавалось удерживать ослабевшим сознанием цель: берег Терека. Разведчик знал, что ему надо попасть туда во что бы то ни стало и как можно скорее.
Оба, и конь, и его всадник, голодали до тех пор, пока Соколик не укусил Фёдора. Это случилось таким же туманным утром, как то, страшное, перед спуском в Хан-Кале. Фёдор накинул на спину друга сначала чепрак, затем седло. Хотел подтянуть подпругу, но Соколик не дал. Цапнул за плечо той руки, которая не была прикрыта оторванным рукавом черкески. Фёдор взвыл от боли, выпустил подпругу из рук. Белые искры запрыгали у него в глазах. Соколик прянул в сторону, да так, что, толкнув всадника крутым боком, уронил его на землю. Боль ударила по зубам пудовым кулаком, во рту стало солоно, дневной свет померк в глазах. Из мрака, что чернее долгой зимней ночи, пришли люди. Сначала мать в белой, расшитой по вырезу васильками сорочке. Золотой крестик на загорелой, полной шее, агатовые серьги в ушах.
— Ты голоден, сынок? Хлеб остыл. Отец отрезал для тебя горбушку. Садись к столу, поешь. Скоро в дозор, десятник уж скликал, поторопись...
Потом, тяжело опираясь на ивовый посох, пришёл отец. Иссиня-голубые глаза на загорелом дочерна лице, белые лучики морщинок разбегаются от уголков глаз.
— Я смотрю, ты сберёг Митрофанию, парень. Жизни не пожалел для дедовой памяти... Молодец... Вставай, не время ещё, поднимайся. Пасть в бою — большая честь, чем безвестно сгинуть в чужих краях, вставай...
Наконец и она пришла, расплела рыжую косу, улыбается.
— Зачем играешь со мной? — едва смог вымолвить Фёдор. — Зачем смеёшься? Останься... Я болен, умираю...
Она лишь покачала головой. Червонное золото яркими бликами заиграло на тонких чертах её лица.
— Вставай, — ласково попросила она. — Поднимись...
* * *Нестерпимая боль пронзила грудь. Фёдор тяжело охнул и очнулся. В глаза ударил яркий солнечный свет, отражённый доспехами и изящной чеканкой щита. Он слышал голоса чужой речи, но смысл слов ускользал, терялся. Помутивший рассудок не мог распознать смысла фраз. Внезапно лицо обдало холодом, на миг стало трудно дышать. Фёдор почувствовал сладкую влагу на губах.
— Жив, — сказал кто-то рядом с ним. — Он жив, Гасан. Вон и конь его. Ты помнишь этого коня? Хороший конь, злой и голодный, как волк.
— Он ранен?
— Нет. Не ранен и не болен. Чума пощадила его.
— Тогда зачем лежит здесь без памяти?
— Кто знает, Гасан-ага? Спросим его. Эй, казак! Можешь говорить?
Сильные руки подняли его. Вынесли из-под жгучего полуденного света, опустили бережно на мягкую подстилку из хвои.
— Это Фёдор, штабной казак Ярмула. Шайтан привёл его в эти проклятые Всевышним места. Эй, Фёдор! Хлеб — вода?
Кто-то поднёс к его губам холодный край кружки. Сладкая влага, наполнив рот, пролилась через ссохшуюся гортань, наполняя грудь новой силой жизни. Фёдор, словно в первый раз, глубоко вздохнул.
— Размочи лепёшку водой. Да много есть ему не давай — помрёт. Вот так. Смотри-ка, ест. Значит, жив ещё, казак. Всё, хватит, хватит...
Воины говорили на чужом языке, но теперь Фёдор мог разобрать каждое слово. Он видел их суровые, озарённые хищными улыбками лица, слышал скрип кольчужных колец. Неподалёку, рядом с шалашом, сложенным из коротких пик, сверкали на ярком солнце сваленные грудой блестящие щиты.
— Гасан-ага? Это ты?
— Я, Фёдор, — открытая улыбка сверкала на его смуглом лице. Гасан-ага спешился. Он сидел под сенью пихты, рядом с Фёдором, без шлема и латных рукавиц. Тёмные локоны меньшого брата владетеля Кураха пышными волнами разметались по сверкающему металлу чеканных наплечников.
— Мы в дозоре. Ищем передовые отряды Мустафы. Уж в обратный путь пустились, в Грозную. Кругом чума, Мустафе не пройти, напрасно Ярмул волнуется, — он умолк, пристально рассматривая Фёдора. — Князь Рустэм с нами. А где же твой спутник, этот... Мажит?
— Потерялся...
— Сбежал, пёс поганый. Мы коня твоего накормили. Голодный он был, как волк, голодный. Оседлать только не смогли, не даётся он никому. Ты как, сможешь сесть в седло?
— Бог даст и сяду...
— Мы торопимся, быстро поскачем. Пленных захватили, аманатов. Назад торопимся. Грозной защита нужна. Ты с нами?
Фёдор попробовал подняться. Сесть удалось лишь с третьей попытки. В голове мутилось, в глазах стоял туман как в тот день в проклятом богом Хан-Кале. Звонкий голос Гасана звучал из дальнего далёка. Из тумана прямо на Фёдора вышли стройные ноги коня в белых чулочках.
— Да он сам не свой, Гасан. Куда ему в седло? Что станем делать? Не бросать же его одного в этом лесу....
Фёдор поднял дурную голову, посмотрел на всадника. На знакомом ему буланом, крупном жеребце, в бурке и лохматой белой папахе сидел Валериан Григорьевич Мадатов. Лицо бледно, левая рука на перевязи, но ус лихо закручен штопором, чёрные глаза горят неукротимым задором.
— Что делать будем? — повторил князь Рустэм.
— Я не вернусь в Грозную, — отрезал Фёдор, — оставьте мне хлеба, что ли... ну и ещё каких харчей, сколько можете. И ещё... потерялся я, не понимаю, где нахожусь...
— А ты смелый парень, как я посмотрю! — усмехнулся Мадатов. — Благодари Гасана, он жизнь твою спас. Он да конь твой злобный. Когда мы нашли вас, Соколик твой от пары молодых волков отбивался, защищая тебя. Покусали его, но ничего, не страшно. Эх, забрёл ты в жуткие дебри. Слышишь рёв?
Фёдор прислушался. Действительно, где-то неподалёку шумела быстро текущая вода.
— Услышал? Это ревёт твой любимый Терек.
Гасан-ага помог Мадатову спешиться. Князь уселся рядом с казаком и курахским рыцарем на хвойной подстилке под пихтой.
— Подай воды и вина, черкашин! А ты, Гасан-ага, ступай, распорядись насчёт припасов для казака.
Так они остались с Мадатовым вдвоём.
— Где же твой спутник, Фёдор Туроверов? — спросил князь для начала.
— Пропал. Сгинул в зачумлённом Хан-Кале, — ответил Фёдор, настороженно посматривая на собеседника. — И я там побывал, ваше сиятельство, сдуру в Хан-Кале сунулся.
— Не смотри волком, казак. Я чумы не боюсь, сам не раз в таких местах бывал, — засмеялся Мадатов.
— Это они вон, опасливые... — он кивнул в сторону татарских рыцарей, с громким гоготом рассупонивавших седельные сумки. — Окурили и тебя, и коня твоего с головы до пят.
И он снова засмеялся.
Вечером, придя в себя, Фёдор осмотрел раны на плечах и ногах Соколика. Смазал их лечебным бальзамом, поданным ординарцем Мадатова Филькой. Утром, отдохнув, собрались разъезжаться всяк в свою сторону по делам службы. Тут-то Мадатов подозвал к себе Фёдора.
— Прощай, казак, — генерал склонился к Фёдору с седла. — Я распорядился: тебе дадут припасы в дорогу. И ещё: Гасан сам решил тебя сопровождать, со своими оруженосцами. Очень уж надо ему зачем-то в Коби попасть. Только зачем? Ума не приложу...
— А он что говорит?
— Именем Ярмула клянётся, как это у них принято, хочет дружескую услугу командующему оказать. Алексея Петровича лучшим из своих друзей почитает. Желает в спасении его жены участвовать. Я не могу отказать, не властен. А тут неподалёку, — князь махнул, унизанной перстнями десницей в сторону скалистой вершины. — Есть селение одно. Три хибары полуразрушенные, безлюдье, запустение. Но одна из хибар кабаком именуется. Хозяин сего кабака также лучшим другом Алексея Петровича себя почитает, и на всяком углу, и под всяким деревом о том благовестит. Лорс его имя. Может, слышал ты о нём? От этого места до лорсова кабака два дня пути. Дорога есть: не хороша и не плоха. Дожди прошли, может статься, и осыпалась где гора. Но вы с Гасаном люди ушлые — пройдёте. А теперь вот тебе мой строжайший приказ: оставаться в лорсовом кабаке не менее недели. Тёмная фигура этот Лорс. Хочется мне знать, чем промышляет сей верноподданный российского государя. Я Гасана предупредил: с того места, где Лорс обитает, вы пошлёте ко мне тайно одного из его оруженосцев с донесением. Понял ли задание, казак?
— Так точно, ваше сиятельство, понял.
— Ни к чему при наших сложных обстоятельствах чинами мериться. И не страдай, что Мажит-акинец тебя предал. Забудь тоску. А если встретишь — сразу убей. Не слушай оправданий.
