Владислав Глинка - Повесть о Сергее Непейцыне
— А если не будет войны? — спросил Сергей.
— В отставку пойдем, в Грецию проберемся, фелуку снарядим — все равно турок убивать станем, — говорил Никола уверенно.
— А поймают?
— Живыми не возьмут. Да, может, и не поймают. Разве один Ламбро Качиони в Греции?
И Никола рассказал, как греческий патриот на маленьком паруснике дерзко нападал на турецкие корабли, как против него выслали целую эскадру, но и тут он пробился, а теперь служит в русском флоте, готовится к новой войне с турками.
Слушая эти рассказы, смотря в решительные и мрачные лица, Сергей понимал, что хотя греки всего на год-два старше, но по чувствам и помыслам уже совсем взрослые, и гордился их дружбой, мечтал сражаться бок о бок с ними. А затем, возвращаясь в лагерь, как бы спускался на землю и выделялся среди сверстников только силой и ловкостью в борьбе, прыжках, ходьбе на руках. За это его неизменно отличал и называл «заправским кадетом» сам Ваня Дорохов, которого в корпусе звали «майором», потому что сидел в каждом классе по два года. Дорохова не раз пороли за плохие отметки, но он оставался ленивым в науках, но любимым всеми, вплоть до Верещагина, веселым, здоровым, прямодушным пятнадцатилетним парнем, готовым на любую лихую проделку.
В августе начали созревать яблоки в соседних с корпусом обывательских садах. Издавна повелось, что кадеты учиняли на них набеги, особенно на самый большой, принадлежавший богатому купцу Коноплеву. В этом саду не было построек, кроме избушки-караулки, и там росло больше сотни яблонь, под которыми ковылял подслеповатый сторож Ефимыч, всегда вооруженный дубиной и сопровождаемый отважным кобелем Туркой.
Для коноплевского сада была разработана особая тактика. Две группы кадетов перелезали на заре через забор в противоположных концах участка, и в то время как старик с собакой бежали за одними, другие беспрепятственно трясли яблоки и, собрав добычу, ускользали. Молодецкая роль первых заключалась в том, чтобы подобраться поближе к Ефимычу и, вдруг тряхнув раз-другой яблони, пуститься не прямо к забору, а кружа меж деревьев и задерживая сторожа и его пса. Делавших это почетно именовали «егерями» — их опасные маневры обеспечивали второй группе, называвшейся «фурштадтами», время набрать побольше добычи, которая потом делилась поровну. В «егеря» ходили самые отчаянные, и Дорохов выделялся среди них дерзкой изобретательностью.
— Как яблоки созреют, пойдешь со мной в егеря? — спросил он Сергея еще в июле.
— Понятно, пойду, — отвечал тот, не задумываясь.
И вот однажды перед построением на вечернюю молитву Дорохов отвел Сергея в сторону:
— Завтра, как светать начнет, я тебя толкну. Ты сразу накинься и выходи.
— А фурштадты кто? — щегольнул Непейцын знанием терминов.
— Надежные: Яшвиль, Петровский, Лялин. И мешки у них овсяные, большущие.
Сергей заснул, гордый тем, что пойдет в набег со старшими кадетами, да еще в «егерях».
Получив крепкий толчок через сырую от росы парусину — он спал крайним, — Непейцын натянул летние холщовые штаны и камзол, сунул ноги в башмаки и вылез из палатки. На востоке, левее мерцавшего шпиля крепости, между слоистых облаков тонкой полоской чуть розовело небо. Свежий ветерок заставил поежиться.
— Рысью! — приказал шепотом Дорохов.
У коноплевского забора ждали трое кадетов. Посоветовавшись, решили, что раз вчера, как было известно, «фурштадты» выпускного класса лезли отсюда, а «егеря» с другого конца, то сегодня следует расположить силы в обратном порядке.
— Лезть надо у столбов — около них крепче и не так трещит, — напутствовал Дорохов «фурштадтов».
Дождавшись, когда они свернули за угол забора, Ваня перепрыгнул неширокую, поросшую травой канаву и, остановившись у самых посеревших от дождей досок, поманил Сергея.
— Канава пригодиться может, — зашептал он. — Прошлый год в ней с час отлеживался. Старик в меня дубинкой бросил, в бок угодил — едва отдышался…
— А оттуда как лезть? — спросил Непейцын.
— Оттуда легче, там поперечные брусья. За столб хватайся, на них ногу — и здесь. — Дорохов приник к щели забора.
Сергея чуть-чуть трясло. «А как же в бою? — укоризненно думал он, — Там ведь не сторож с дубинкой».
— Ну, я полез, — прошептал Дорохов. — Тут, гляди, вырубка на доске, ногу удобно ставить. Как перевалишь на ту сторону, бухай в траву и замри: слушай, все ли спокойно. Да не сразу после меня лезь, я знак подам… Ну, господи благослови…
Он мягко упал по ту сторону забора. Сергей затаил дыхание. «А коли его сейчас схватят? Что делать? Как выручать?»
— Лезь! — шепотом приказал Дорохов.
Непейцын поставил ногу на зарубку, оттолкнулся от земли, схватился за острия отесанных горбылей и подтянулся. Оперся ладонью о плоский верх столба и, перекинул ноги, спрыгнул вниз, едва не задев распластавшегося в траве Дорохова.
Затаившись, прислушались. Потом, подняв головы, осмотрелись. Беленые стволы яблонь поднимались над некошеной травой широким строем. Вдали у забора серела избушка.
— Полезем, — шепнул Дорохов. — Надо деда сыскать.
То припадая к земле, то выглядывая сквозь росистую траву, стали пробираться в глубь сада. Сергей почувствовал, как сырели штаны, и подумал: «Зазеленюсь, придется отмывать на реке».
— Вон Ефимыч, а кобеля не видать, — прошептал Ваня.
Шагах в двадцати под яблоней сидел старик. Голова в меховой рыжей шапке была опущена на грудь. Между шапкой и складками тулупа виднелся только нос да клочки седой бороды.
— Ползем к той, развилистой, — приказал Дорохов.
Вот и намеченное дерево. До сторожа осталось шагов десять. Он виден сбоку, маленький, обмякший. Негромко похрапывает.
— Ну, разом!
Поднявшись, схватились за ствол, качнули раз, другой, третий. Посыпались яблоки. Одно больно стукнуло Сергея по лбу.
Ефимыч встрепенулся, сдвинул с глаз шапку.
— Степка, держи! — задребезжал старческий крик. Поднявшись на ноги, он толкал дубинкой кого-то лежавшего в траве.
— Ась? Игде? — раздалось оттуда, и, вскочив с земли, рядом со стариком вырос детина в накинутом армяке. — Мишка, вставай, воры! — гаркнул он еще кому-то густым голосом.
Мгновение кадеты оторопело смотрели на парня, потом бросились к забору. Сзади часто топал кто-то. Сергей летел что было сил, но Дорохов был еще быстрее. Он птицей взвился на забор и пропал из глаз. Непейцын прицелился к соседнему столбу, прыгнул, схватился за верхнюю из перекладин, к которым были прибиты доски, но в этот миг нижняя перекладина, треснув, подалась вниз вместе с поставленной на нее ногой. И тотчас сильная рука сгребла Сергея за штаны, другая ухватила за шиворот камзола и разом оторвали от забора. Потом стремительный толчок поверг его на землю, и кто-то тяжелый и жаркий сел на спину.
— Врешь, не уйдешь! — выговорил с придыханием Степка.
— Пусти, бес! — раздался из-за забора злобный голос.
— Пушшу, как же! — отозвался Степка. — Лезь обратно, я тя попотчую, на двоих станет. Эй, Ефимыч! Неси фузею, паляй, коли еще посунутся.
Повернувшись назад при последних слогах, он ослабил колени, а потом, верно развязывая пояс, отпустил и ворот Сергея. Непейцын рванулся и сбросил парня. Но только поспел подняться на ноги, как тот ухватил его за щиколотки и дернул назад. Сергей коленями и ладонями проехался по траве, а Степка уже снова сидел на нем, приговаривая:
— Не-е, барчук, не убечь тебе. Я околь коней купцовых хожу, с жеребцом-пятилетком один управляюсь, а не то что… — Он как клещами взял обе руки противника и загнул за спину.
Сергей чувствовал, что сопротивление бесполезно — над ним властвовал медведь. Степка, сопя, связал ему кисти рук, потом скрутил и ноги. Около топтался Ефимыч.
— Бяда, Степ! На том концу яблоню, никак, начисто обтрусили, — говорил он жалобно.
— Чего за беда! Одного споймали, за всех и ответит, — успокаивал парень. — Ну, берись, дедка, за ноги, понесем.
«Этаким бараном в корпус принесут!» — в ужасе представил себе Сергей.
— Неси уж, я армяк твой подберу, — сказал старик.
— Ин ладно. — Парень взял пленника поперек тела и взвалил животом на плечо. Лицо Сергея ткнулось в синюю линялую рубаху, запах пота ударил в нос. Он зажмурил глаза, напряг все мышцы, но путы не подались.
— Эй, барчук! Не ворошись! Брошу наземь, ушибешься, — отозвался на это движение Степка.
Около избушки детина, чуть двинув налитым силой плечом, спихнул с него Сергея, перехватил на руки, положил на землю.
— Пустите меня, я выкуп дам, — сказал Непейцын и не узнал своего голоса — такой он был жалкий, дрожащий.
— Выкуп? — Степка хохотнул — Слышь, Ефимыч? Да коли у тебя что есть, мы и так возьмем. У вора не грех и взять.
