Иштван Рат-Вег - Комедия книги

Наконец на стол государственного прокурора легло анонимное письмо, и судебные власти вынуждены были начать расследование. Либри не стал дожидаться результатов и удрал на пароходе в Англию. Удрал вместе с женой и восемнадцатью огромными ящиками книг. Последовало второе действие этой гротескной уголовной драмы. У двуличного Либри остался во Франции легион поклонников. Как удалось ему настолько заворожить людей, непонятно. Они и тогда остались на стороне вора, когда уже все раскрылось. Клялись в его невиновности, обращались к правительству с петицией о прекращении процесса. Наивное прошение было подписано двумя сенаторами, семью академиками, двумя университетскими профессорами и директорами двух библиотек.

В Лондоне Либри тем временем устроил аукцион краденых книг! В каталоге значилось несколько тысяч изданий. А в Париже составляли каталог украденных книг и рукописей… И все же настигла его Немезида Франции, второй родины, которой он отплатил столь черной неблагодарностью. In contumaciam[142] Либри был приговорен к десяти годам лишения свободы. Французской полиции поймать себя он не дал, но дурная слава преследовала его по пятам. Счастливая звезда Либри закатилась. Состояние свое он растранжирил и в полной нищете скончался во Флоренции 28 сентября 1869 года, оставив о себе дурную память и, как это нередко бывает у французов, — игру слов.

Господа, подписавшие пресловутое прошение, говорилось в анекдоте, — ничуть не умнее колибри… (Ко-либри: вместе с Либри, заодно с Либри)

В той же библиотеке Труа, которую около 1840 года обчистил Либри, два года спустя продолжил черное дело сам директор библиотеки. Почтенного господина звали Огюст Арман. Тридцать лет держалась за ним репутация честного человека, и все эти тридцать лет стаскивал он домой книги. Хороши же были порядки в библиотеке Труа, коли служащие не заметили краж ни Либри, ни директора.

Первым человеком, у которого через тридцать лет родились подозрения, был сторож библиотеки; он просто случайно заметил, что его начальник таскает под полой плаща какие-то книги. Заявление сторожа послужило основанием для расследования. Арман бил себя в грудь, говорил что-то о личной мести и политических преследованиях. Парижские судебные эксперты, высланные на место действия, никаких следов не обнаружили. Арман работал чисто. Он завел такой порядок составления каталога: служащие делали сначала карточный каталог; на его основании директор заносил книги в главный каталог; заносил, какие хотел; книга, которую он собирался украсть, в главный каталог, таким образом, не попадала. И эксперты установили, что состав библиотеки полностью соответствует каталогу.

— Проверим-ка теперь картотеку, — сказали эксперты. Услужливый директор провел комиссию в картотеку, которая располагалась в помещении бывшего амбара. Удивляться тут нечему: вечная беда всех библиотек — нехватка места, так что для второстепенного материала годится и амбар. Слуги повыдвигали ящики, вот тут-то господ из Парижа и ждал сюрприз: влекомые воспоминаниями о золотых временах, в амбар вернулись мыши и, не найдя зерна, взялись за карточки. Дно ящиков выстилали бумажные объедки. Нижняя губа директора насмешливо оттопырилась…

Оба эксперта переглянулись: разве здесь разберешься?! И лишь порядка ради попросили показать им последний ящик, дно его отвалилось, и с глухим рокотом хлынула из него лавина карточек. То был полностью уцелевший каталог книг по истории и теологии. Вслед за карточками, испуганно пища и хлопая крыльями, вырвалась из ящика сова, которая, как оказалось, свила себе там гнездо, и мыши сочли за благо держаться от своего заклятого врага подальше. И пошел распутываться тридцатилетний клубок злоупотреблений. Хищения директор оплатил четырьмя годами тюрьмы. Так отомстила за мародерство птица Афины Паллады.

Древнейший и злейший враг книг — огонь. Украденная книга находит себе новое место, духовное содержание ее не пропадает. Огонь растворяет ее в небытии. Никто еще не взялся за траурный труд — составить подробную историю и статистику сожженных книг и библиотек. В черной бездне веков видим мы лишь зарницы горящих библиотек. Причиной пожаров бывало порой легкомыслие служащих или читателей библиотек, порою же — пожары в соседних зданиях, откуда огонь перекидывался на хранилища знаний. Но чаще всего библиотеки не сгорали, а сжигались. Обычно приводят в пример историю Александрийской библиотеки. И, наверное, не потому, что она была сожжена. Такая судьба постигла ведь и библиотеки Триполи, Константинополя и многие сотни других знаменитых собраний.

Случай сделался популярным скорее благодаря анекдоту. Когда арабы захватили Александрию, гласит анекдот, военачальник Амр обратился к халифу Омару с вопросом, что делать с библиотекой, с книгами.

— Если книги содержат то, что давно записано в коране, они никому не нужны. Если содержат иное, они опасны. А следовательно — их необходимо сжечь, — прозвучал ответ.

И по приказу халифа книги и пергаментные свитки были распределены по четырем тысячам бань Александрии, которые топились этими книгами в течение шести месяцев.

Те, кто любит анекдоты, утверждают, что так оно и было. Наверное, потому, что ответ халифа эффектен и в рассказе производит впечатление. Но те, кто не любит прикрас, с возмущением отвергают эту историю, считая ее праздной и злонамеренной выдумкой. Халиф Омар никогда не бывал в Александрии, к тому времени в знаменитой библиотеке книг уже не было, четыре тысячи бань Александрия никогда не имела, пергамент для топки не годится и т. д. Начало этому спору было положено арабским историком Абу-ль-фараджем, который несколькими словами коснулся этого события в одной из своих хроник.

Ранке и Гумбольдт считают эту историю недостоверной. Согласно им, 400 000 свитков всемирно известной Александрийской библиотеки, основанной Птолемеями, сгорело в Брухейоне, когда город был взят войсками Юлия Цезаря. 30 000 свитков находилось в храме Сераписа, и они уцелели, но через три с лишним столетия, в 389 году, были сожжены александрийским епископом Феофилом. Арабы, вероятно, нашли лишь жалкие остатки, но, как говорит Ранке, они их не тронули, как не тронули и сокровищ языческих и христианских храмов. Амр терпеть не мог грабежа и удовлетворился традиционной данью.

Достоверно или нет мнение халифа Омара о книгах, с подобными девизами сжигали книги и до и после него.

«Против книг велись также войны, как и против народов. Римляне сжигали сочинения евреев и христиан; евреи — книги язычников и христиан; христиане бросали в костер труды евреев, язычников и еретиков. При взятии Гранады кардинал Хименес испепелил пять тысяч коранов. Несметное множество не нравившихся им книг сожгли английские пуритане. Один английский епископ спалил библиотеку собственного храма. Рассказывают, что и Кромвель отдал приказ сжечь библиотеку Оксфордского университета».

Цитату продолжить нетрудно. В Швейцарии Цвингли бросал в огонь католические книги, Лютер и Меланх-тон складывали костры из книг Цвингли. Католики жгли протестантские библии, Кальвин жег библии католические. Сочинения Спинозы сжигались и католической, и протестантской, и иудаистской церковью. Все это давно известно и имеет свои исторические причины.

Враг, ворвавшийся в город, думает недолго (если вообще думает) и страсти свои охлаждает огнем. Теологи, напротив, думали очень долго и, дабы опровергнуть противоположное мнение, наиболее эффективным аргументом избрали костер. Огненная гибель книг оборачивается комедией, когда книги предстают перед судом, суд выносит приговор, и палач приводит приговор в исполнение.

Одним из выдающихся историков времен императора Августа был Тит Лабиен, обладавший дурной привычкой писать только правду. Именно из-за этой привычки и начались у него неприятности с верноподданническим сенатом. Тита Лабиена обвинили в республиканстве, а сочинения его приговорили к сожжению. Гордый римлянин не вынес такого унижения, заперся в склепе своих предков и вскрыл себе вены.

При императоре Тиберии подобная судьба постигла и другого римского историка, Кремуция Корда. Он тоже не смог вынести позора и покончил с собой, умерев голодной смертью.

Оба случая довольно поучительны, ибо в них явственно видны причины сожжения книг: 1) уничтожение опасных духовных ценностей; 2) унижение авторов в глазах публики. Уничтожение удается не всегда. Бывает, сохраняется несколько экземпляров, и, когда времена и воззрения меняются, книга, спасшаяся от огненной смерти, подобно зернышку, попавшему на плодородную почву, начинает прорастать и плодоносить. А воззрения меняются постоянно. В книгах обоих римлян Калигула уже никакой опасности не видел и хождение их разрешил. Изнанка туч — из серебра, гласит английская пословица. И в клубах дыма, поднимающегося над горящими книгами, тоже есть толика серебра и даже золота: это — деньги, которые будущие библиофилы заплатят за немногие спасенные судьбой экземпляры сожженной книги.