Владимир Сашонко - Коломяжский ипподром
Попов горячо радуется успехам своего соотечественника. Они проникаются глубокой симпатией друг к другу, переходят на «ты». И когда Ефимов решает еще раз вступить в борьбу – за приз «Полет с пассажиром», он предлагает Попову:
– Слушай, Николай, рискнешь подняться со мной в воздух?
– Миша, о чем ты толкуешь? Да я хоть с кем полечу, а тем паче с тобой. Более того, за честь сочту.
– Ну ладно уж тебе – за честь, за честь, – рассердился Ефимов, не любивший громких слов. – Собирайся – и пошли.
И они взлетели...
«Экипаж Ефимов-Попов – явление далеко не заурядное», – заметила по этому поводу «Пти нисуа», относившаяся к русским пилотам с большой симпатией и доброжелательным вниманием. «Экипаж Ефимов-Попов» взял еще один приз, «легко, – по словам газеты, – и вне конкуренции».
Информацию об этом дне состязаний «Пти нисуа» поместила под весьма выразительной «шапкой»: «Полеты этого дня. Опять Ефимов! Попов – пассажир!»
И отмечала далее:
«Соотечественник Ефимова Николай Попов, герой перелета Ла-Напуль – остров Святой Маргариты и обратно, беспредельно счастлив был взять на себя роль пассажира. Он прежде всего набил карманы камнями, чтобы увеличить свой собственный вес до семидесяти пяти килограммов, предусмотренных правилами состязаний, и поместился в самолете позади Ефимова. При первом полете они достигли высоты, равной двадцати восьми метрам с половиной, при второй – лишь двадцати метрам, но обоими своими результатами они побили все рекорды, установленные до настоящего времени».
И в следующих номерах газеты – заголовки, ставшие почти что стандартными: «Неизменно – Ефимов».
Пресса многих европейских стран, подробно освещавшая ход авиационных состязаний, не скупилась на похвалы русскому авиатору. В Ницце была даже учреждена в местной школе стипендия имени Ефимова.
Состязания в Ницце закончились 25 апреля. Первым по числу завоеванных призов был Ефимов. Радовался Михаил Никифорович. Радовался за своего нового друга Николай Евграфович.
– Миша, – сказал Попов перед отъездом из Ниццы Ефимову, – я скоро укачу в Петербург, ты – в Одессу, а потом в Будапешт. Когда снова свидимся, один бог знает. Я человек писучий, как ты знаешь, и мне очень хотелось бы написать о тебе. Много ли знают о Мише Ефимове наши россияне? А французы? А немцы? А бельгийцы?.. То-то вот. Между тем, кто всех их обошел в покорении воздуха?
Ефимов хотел запротестовать, но Попов решительно оборвал:
– И не скромничай, пожалуйста, не надо. Что есть – то есть. Так вот, я прошу тебя, Миша, как друг: давай поговорим по душам. Тебе это не в тягость, а мне сгодится. Расскажи о себе все, что было. А я кое-что запишу для памяти...
Так они провели два-три вечера вместе, прежде чем разъехаться в разные стороны – разъехаться навсегда. Но тогда об этом никто из них еще, конечно, не знал. Встретившись и сдружившись на одном из бесчисленных житейских перекрестков, на который их привела общность судьбы, они потом никогда не забывали друг о друге, несмотря на время и расстояния, однако так никогда больше и не повстречались.
Впрочем, не совсем так. Повстречались! На страницах книг по истории отечественной авиации, в энциклопедиях и справочниках их имена неизменно стоят рядом.
Оба они были пионерами авиации. А пионер – значит первый.
12
21 апреля (по новому стилю – 4 мая) 1910 года Н. Е. Попов, сопровождаемый Ваниманом, приехал в Петербург для участия в Первой международной авиационной неделе, о чем не преминули уведомить своих читателей все столичные газеты. Несколько раньше прибыли два райтовских аэроплана, которые уже находились в таможне, и по распоряжению министра финансов их можно было получить для перевозки в Новую Деревню. В последний день каннских состязаний на обоих аппаратах лопнули цилиндры моторов. Но, вызванный телеграммой в Петербург, Попов уже не имел возможности исправить двигатели. Пришлось спешно разбирать аппараты и упаковывать их в ящики, чтобы своевременно отправить в Россию по железной дороге.
«Завтра приступлено будет к починке двигателей, которая продлится, по словам авиатора, дня три-четыре», – сообщала одна из столичных газет.
Приезд Попова в Петербург по случайному стечению обстоятельств совпал с другим «авиационным событием».
В то самое время, когда Николай Евграфович, тепло встреченный на перроне Варшавского вокзала друзьями и официальными представителями Всероссийского аэроклуба, покидал вагон парижского экспресса, в Новую Деревню, на Коломяжский скаковой ипподром, устремились тысячи и тысячи петербуржцев. Там, как сообщали развешанные всюду на стенах и тумбах афиши, в одиннадцать часов знаменитый французский авиатор Губерт Латам (один из участников состязаний в Ницце) собирается продемонстрировать желающим свое удивительное и героическое искусство.
Однако Латама постигла неудача: он смог оторваться от земли всего на полторы минуты и, касаясь травы, пролетел, а точнее, проскользил два-три десятка метров.
«Предисловие к авиационной неделе малообещающее», – сокрушались скептики.
«Латам прополз по ипподрому одну минуту», – иронизировала по поводу неудачи французского пилота «Петербургская газета».
Всероссийский аэроклуб должен был выплатить Латаму крупную сумму денег, если тот продержится в воздухе сто двадцать секунд. Латам оторвался от земли на сто секунд и не получил ни гроша.
После этой неудачи «авиационные страсти», кипевшие в Петербурге, разгорелись с еще большей силой, охватив буквально весь город, что уже само по себе было неплохим предисловием к предстоявшей неделе. Интерес петербуржцев сразу же переключился на ее участников, и прежде всего – на ее единственного русского участника.
Одновременно с Поповым в российскую столицу приехали Христианс и Эдмонд. Остальные ожидались на следующий день.
Не раздумывая долго, Николай Евграфович прямо с вокзала, вместе с Ваниманом и корреспондентом «Нового времени» Иларионом Васильевичем Кривенко, которому было поручено освещать авиационную неделю в газете, отправился через весь город на предоставленном ему автомобиле в Новую Деревню. Он не хотел упустить возможности наблюдать полет французского коллеги и поскорее увидеть своими глазами Коломяжский ипподром, спешно приспособленный под летное поле.
Неудача Латама искренне огорчила Попова. Он был лишен чувства зависти, не злорадствовал, когда случалась беда с конкурентом, и признавал лишь тот успех, ту победу, которые добывались в честной и бескорыстной борьбе, венчали собою поединок достойных. В призах, которыми отмечались подвиги воздушных первопроходцев, он видел прежде всего награду и стимул, гарантию независимости, а не заработок.
– Чем вы можете объяснить столь огорчительную неудачу Латама? – спросил Николая Евграфовича там же, на ипподроме, один из корреспондентов.
– Да, неудача и в самом деле весьма огорчительная, – сказал Попов, – но она ничуть не принижает высоких личных качеств господина Латама, в которых я имел возможность убедиться две недели назад в Ницце. Правда, его и там постигла обидная неудача. Он предпринял два успешных полета над морем – к островам Антиб и обратно, а во время третьего полета из-за порчи мотора упал в море. Но он не потерял хладнокровия, выдержки и самообладания. Его извлекли из воды невредимым.
– Тем не менее выдержки и самообладания явно недостаточно для успешного взлета. Видимо, есть и другие причины успехов, а также неудач?
– Безусловно. Мне думается, сегодняшняя неудача господина Латама объясняется тем, что его моноплан – новый, наскоро собранный перед самым полетом. Он не был даже предварительно испробован. Малейшая неисправность может стать причиною несчастья. Латам, – заключил Попов, – по моему мнению, первый авиатор. За ним следует Ефимов.
– Коль уж мы завели с вами речь о делах авиационных, – не унимался корреспондент, – мне хотелось бы продолжить беседу с вами, чтобы опубликовать ее затем в газете. Вы не против?
– Нет. Я в вашем распоряжении. – Попов посмотрел на часы. – Только прошу не злоупотреблять временем. У меня сегодня еще уйма дел.
– Тогда, Николай Евграфович, расскажите, пожалуйста, о своей авиационной карьере, – попросил корреспондент.
– О карьере! – усмехнулся Попов. – Какая уж там карьера! Начал я учиться летать на аэродроме Жювизи. В качестве пассажира. С графом де Ламбером. Первым вполне удачный полет я совершил почти перед самым началом авиационной недели в Канне. Остальное вы знаете. И вот теперь я здесь, в Петербурге.
– Рассчитываете на успех?
– Смешной вопрос. Кто же из вступающих в борьбу не рассчитывает на успех? Покажите мне хоть одного такого.
– Хотите повторить свои блестящие каннские результаты?
– Повторить? – Попов рассмеялся. – А зачем? Нет уж, сударь, не повторить, а превзойти! Тем более что в родном-то доме и стены, как говорится, помогают. Повторение, правда, мать учения, но зато мачеха спортивных состязаний и тормоз на пути движения вперед. Вон возьмите Ефимова, разве он повторяется? Да у него что ни день – то новый успех. Да, новый! И должен вам заметить, что нет никакой надобности посылать русских за границу учиться полетам на аэроплане. Ефимов – великолепный учитель! Во Франции пятнадцать человек в течение нескольких дней научились под его руководством летать. Я не сомневаюсь, что вскоре мы услышим о новых достижениях Ефимова. Он превзойдет своего учителя Фармана. Потому что он – настоящий талант. И настоящий мастер.
