Владислав Бахревский - Ярополк
Вышата отвязывал лошадей.
– Скорее, княжич! Войско идет.
– А желудь?
– Возьми.
– А где дедушка?
– Дед вещий. Сам знает, где ему быть. Скорее, скорее…
Скакали к реке галопом. Опередили князя Святослава.
Ярополк сказал Вышате:
– Я Благомира любил. Скорее бы отец шел на хазар. Там Баян в плену.
Бег по реке
Князь Святослав не пришествовал, прибежал на берег Днепра. Тотчас все пешее войско погрузилось на струги. Конница и табуны пошли берегом. На струги взяли только трех коней, подарок Кури.
Ветер дул попутный, подняли паруса, но гребцы тоже были на веслах. Князь приказал быть в Киеве на другой день в то же время, как отплыли. Корабельщики переглянулись: мыслимо ли за вечер, ночь, день на осевших стругах – на каждый пришлось по шестьдесят человек – да против течения одолеть трехдневный путь?
Святослав сказал:
– Сможете, всем по коню да кафтану да хмельного питья сколько поместится в брюхе, еды с княжеского стола… Не сможете, воротимся и поплывем опять.
– Сил не хватит грести не спавши, не евши, – посмели возразить князю разумные.
– А дружина на что? Грести сменами. Смена через каждую версту. Ночью смена через час.
Святослав устроился с Ярополком в крошечном закутке на носу. Сказал, глядя на парус:
– Ветер попутный! Помогай, Стрибог, помо…
И заснул на полуслове.
Ярополк потянул ноздрями воздух. Отец пропах степью, потом, солнцем. К веслам спешила следующая смена, и Святослав пробудился. Улыбнулся Ярополку:
– Заснул я, что ли?
– Заснул на единый миг.
– А мне этого довольно! – Окликнул гребца: – Варяжко! Изволь, брат. Уступи мне свой черед. Погребу, а ты княжича поучи, как по рекам ходить. Ему бы тоже погрести хорошо, да весла велики.
Варяжко сел на моток веревки…
– Что, княжич, любо на стругах ходить?
– Любо! – сказал Ярополк, поднимаясь.
Струг делал поворот, срезал пространство, прижимаясь к правому высокому берегу.
– От земли близко, но глубина здесь страшная, – объяснил Варяжко. – А на середине мелко. Ходить по рекам мудрено.
– А по морю?
– По морю мудреней мудреного, – улыбнулся Варяжко.
Зубы у него были белые, веселые, и глаза веселые, да с горчинкой.
– Ты хочешь на хазар идти? – спросил Ярополк.
– Я князю за деньги служу. Скажет, пошли на греков, пойду на греков. Скажет, пошли на хазар, пойду на хазар.
– А мы хазар победим?
– Князь Святослав пойдет, когда победа созреет, как яблоко.
– Мой отец – война, – сказал Ярополк.
Варяжко не согласился:
– Твой отец – победа. Бабушка твоя – вещая, отец твой – победа.
Ярополк промолчал. Если отец победа, почему бабушка горюет, уступая княжеское место?
– Что бы ты, свет мой Ярополче, хотел узнать о хождении по рекам и по морям? – спросил Варяжко.
– Про греческий жидкий огонь.
– Э-э! Сия тайна за семью печатями. Я сам не видел, но струг моего отца сгорел от того проклятого огня. Одно знаю, греческий жидкий огонь водой не зальешь…
Молчали. Слушали, как единым дыхом выталкивают из себя воздух гребцы. Потянулась к скамьям новая смена. Пришел князь.
– Хорошо размялся. Летят струги! Как птицы летят! – широко зевнул, улыбнулся. – Посплю.
Варяжко ушел к своим. Ярополк, чтоб отцу было просторнее, перебрался на носовой настил.
«Зачем отец так спешит? – думал княжич. – Зачем он всегда спешит… Войско у него бегом бегает. И сам он, князь, живет, как простой воин».
Вкусно запахло едой: дружинники подкреплялись. Работа предстояла долгая, трудная.
Завечерело. Гребцы начали меняться через полчаса. Отработали – спать. Поспали – за весла. Скорость хода сначала заметно упала, но с наступлением ночи ветер засвистел, паруса надулись пузырями.
Стало холодно. Ярополк нырнул в носовой закуток и, засыпая, малодушно порадовался, что он еще – мал, что ему можно спать вволю.
Сквозь сон слышал – струг подходил к берегу. Кто-то прискакал из Киева, привез отцу весть: великая княгиня собирается встретить сына на берегу Днепра и объявить при всем народе, что она передаст ему власть в день Рождества Богородицы, ибо сей день для Руси и русичей – благословенный.
Святослав сказал Вышате:
– Она хочет украсть у меня лето. Украсть поход. В осеннюю распутицу куда пойдешь… Что думаешь, Вышата?
– Тебя ждут через три дня, а ты будешь в Киеве завтра.
– Пока ветер в паруса, пусть все спят! – приказал Святослав. – Грести начнем на заре. Меняться через версту, через полверсты.
Нет, то было не плаванье. Полтысячи стругов пустились по Днепру вскачь. Шли тремя рядами, друг за другом, уступая время от времени тяжкую честь рассекать воду первыми.
На весла садились, глядя на князя, и старый Вышата, и тонкокостный Блуд. И кормщики. Один Ярополк не брался за весла, чтобы не помешать бешеному движению.
Каждая смена набрасывалась на весла с яростью, толкали Днепр от себя прочь, будто был он не дивный богатырь, не дорога славы, не кормилец, а какой-нибудь лютый змей. Да ведь чешуей сверкали волны.
Просторы и гордая река покорялись работе, супротивничая. Но покорялись. Ярополк видел, как от каждого гребка берег скачком уходит за спину, да только тотчас является новая пядь земли, новая даль встает зыбким, не убывающим мороком. А люди знай себе хлещут реку веслами, и вода, если глядеть в нее, летит стремглав.
Среди дружины не все воины были двужильными. Иные струги начали отставать. Князь Святослав пересадил Блуда на другой струг, приказав собрать обессилевших и привести в Киев чуть позже, но едино, без разброда.
Еще за час до полудня замаячили в синей дымке дивные горы града Киева, а через три часа струги пристали к берегу. Святослав посчитал: триста тридцать три! Стругов сорок были видны в получасе хода. Князь посмотрел на солнце.
– Мы пришли раньше назначенного времени. Будет Стрибог милостив, и остальные поспеют… Теперь в ряды! За мной!
Посольство епископа Адальберта
В изумлении стояли великие послы императора Священной Римской империи Оттона[38] перед престолом грозных руссов, на котором восседала великая княгиня вещая Ольга.
Тронный зал был всего лишь светлицей, просторной комнатой с высоким потолком. Одна стена – семь окон в ряд, другая – поштукатуренная, выбеленная, разрисована нежно-голубыми незабудками, синими ирисами, тонкими побегами виноградной лозы с диковинными фиолетово-розовыми листьями.
Полы были деревянные, выскребанные добела, потолок золотистый, окаймленный деревянной резьбой – крылатыми грифонами, петухами, совами.
Помост, высотою в три ступени, устлан багряным ковром с багряно-темными цветами. Княжеское место – два стула и стол. Стол дубовый, темный.
На столе меч да золотой венец. Один стул княжеского места золоченый. По краю спинки от центра, где солнечный диск из ярого золота, золотые вздыбленные кони. Головы коней венчают подлокотники. Тоже – из отменного, из красного золота.
Возле золоченого стула простое деревянное креслице. На нем-то и сидела великая княгиня руссов.
Посольство было многолюдное, едва вместилось в тронный зал. Тотчас и дышать стало нечем от тесноты.
Первым, в рогатой золотой шапке, в золотой ризе, стоял епископ Адальберт[39].
Прочитал молитву на латинском языке. Говорил тоже латынью. Толмач у него был свой.
– Великий радетель Христова дела благословенный государь кесарь Священной Римской империи Оттон Первый, радуясь христолюбию вашего, – епископ несколько замялся – Ольгу, видимо, надо титуловать светлостью, не королева – княгиня, но решил, что в гостях лучше прибавить, нежели умалить, – вашего величества… прислал нас, верных слуг своих, ради воцарения на Русской земле праведной святой христианской веры… Мы пришли с крестом, дабы осуществить прорицание святого апостола Андрея Первозванного: да просияет над семью холмами киевскими неизреченный свет Господа нашего, да озарит всю землю Русскую, и каждое дыхание будет исполнено благодатного дара Духа Святого. Да явит любовь к этой земле Пресвятая Богородица. По желанию вашего величества для обращения Руси к Христу император Оттон прислал меня, епископа, а со мною пресвитеров и монахов для крещения народа, для научения службам и молениям.
Княгиня Ольга слушала напряженно, глаза строгие, лицо строгое, прекрасное. Простовато живут, но ведь отчего-то вещие и князь Олег, и она, здравствующая княгиня.
А княгиня не знала, что и делать. Послов императору Оттону она отправляла! Крестить Русь, когда остались считанные дни до совершеннолетия князя Святослава, для которого бог – меч, предприятие смертельно опасное.
– Господи! Такая духота! Слуги, отворите окна! Ваше преосвященство, запамятовала, совсем запамятовала, кто посольство справлял у брата моего, у государя преславного Оттона?
Епископ смешался, оглянулся на своих. Ему подсказали, он повторил:
