Эдвард Резерфорд - Нью-Йорк
Теплым весенним днем я трудился себе тишком неподалеку от окна кабинета Босса, которое было открыто. Я даже не знал, что Босс там, пока не услышал голос его сына Яна.
– Я слышал, что мингер Филипс составил английское завещание, – сообщил он.
– Надо же! – донесся голос Босса.
– Джентльменский поступок, – говорит ему Ян. – Подумай об этом.
В вопросах смерти между голландцами и англичанами существовала большая разница. Когда умирал голландец, вдова продолжала владеть и его домом, и всяким бизнесом, пока не помирала сама, а после все делилось промеж детьми, мальчиками и девочками поровну. Однако англичанки не пользовались таким уважением, потому что когда англичанка выходила замуж, все ее состояние передавалось мужу, будто она рабыня. И у нее нет права вести какие-либо дела. А если муж умирает, то почти все достается старшему сыну, за исключением доли, предназначенной для пропитания вдовы. И англичане даже проталкивали закон, по которому сын мог выставить мать из дома по истечении сорока дней.
Такое положение дел устраивало крупных английских землевладельцев, поскольку все состояние было собрано в одних руках и семья сохраняла власть. А потому и некоторым голландцам из тех, что сделались джентльменами, захотелось составить английское завещание, но большинство голландцев не обратили на этот английский закон никакого внимания. Полагаю, их жены не потерпели бы такого. И я не представлял, чтобы и Босс вдруг принял его в расчет.
– У нас есть голландское завещание, составленное давным-давно, после свадьбы, – сказал Босс. – Оно находится у старика Шермерхорна, стряпчего твоей матушки. С ней приключится удар, если я что-нибудь изменю.
– Ей и не нужно знать. Новое, английское, перекроет его.
– А тебе что за дело?
– Правду сказать, отец, я не доверяю ее суждениям. То, например, как она разошлась из-за истории с Лейслером. По-моему, она не тот человек, чтобы распоряжаться нашими деньгами. Клара обеспечена хорошо. У нее богатое приданое, да и от первого мужа деньги остались, а Генри Мастер, Бог свидетель, далеко не бедняк. Будь уверен, что по английским законам он унаследует чуть ли не все отцовское состояние. Она намного богаче меня.
– Понимаю, куда ты клонишь, – сказал Босс.
– Ты же знаешь, что я всегда присмотрю за мамой. Как и Клара.
– Не сомневаюсь.
– Я лишь подумал, что надо бы тебе меня защитить. И род ван Дейков. Вот и все.
– Обещаю, Ян, подумать над этим. Но пусть это лучше останется между нами.
– Безусловно, – ответил Ян.
После этого я тихо перешел в другой конец сада, а когда вернулся в дом, то не обмолвился об услышанном ни словом – даже Гудзону.
Из 1696 года я помню два события. Старая стена на севере города рушилась на глазах, и несколько лет назад вдоль нее проложили улицу, которую назвали Уолл-стрит. И в том же году на ее пересечении с Бродвеем англиканцы начали строить новую красивую церковь. Церковь Троицы – вот как ее назвали.
Вторым событием было последнее путешествие капитана Кидда.
Война короля Вильгельма с французами все тянулась. Голландское поселение Скенектади, основанное в двух сотнях милях вверх по реке, подверглось нападению французов и индейцев, тогда как в океане французы и их пираты так докучали англичанам, что те взмолились и упросили капитана Кидда разобраться. Капитан, как я уже сказал, отошел от дел и был уважаемым человеком. По правде, в то самое время он как раз помогал строить церковь Троицы на Уолл-стрит. Но он согласился. «Не думаю, впрочем, что его пришлось долго уговаривать, – заметил Босс. – Эти старые морские волки всегда тоскуют на суше».
Однажды я шел домой, и ко мне присоединился Гудзон. Вид у него был взволнованный, но он помалкивал и знай шагал рядом, очень по-свойски, как делал часто. И я положил ему на плечо руку, как тоже делал часто. Тогда он постепенно разговорился.
– Капитан Кидд хочет взять меня в море.
Сердце у меня екнуло, словно корабль, идущий ко дну.
– Ты слишком молод, чтобы думать об этом, – ответил я.
– Мне почти шестнадцать. Есть юнги намного моложе!
– Босс не позволит, – сказал я и мысленно взмолился, чтобы так и вышло. – Неужели тебе не терпится покинуть отца?
– Нет! – вскричал он и обвил мою шею рукой. – Не в этом дело! Но в море я выучусь на матроса.
– На пирата ты выучишься, – сказал я.
Насмотревшись на экипажи этих приватиров, я содрогался при мысли, что Гудзон будет жить среди подобного люда.
Не успели мы войти в дом, как меня позвал Босс.
– Вот что, Квош, – сказал он. – Капитан Кидд желает купить Гудзона. Он сделал мне очень солидное предложение.
Я только переводил взгляд с одного на другого. Я не знал, что сказать. Затем опустился на колени. Это было все, что я мог сделать.
– Не посылайте его в море, Босс, – произнес я. – Он все, что у меня есть.
– Ты же знаешь, что он и сам хочет, – ответил Босс.
– Знаю. Но он ничего не понимает. Я думаю, что капитан Кидд – совершенный джентльмен, но его команда… Иные из тех, кого он набирает, – это просто пираты.
– Квош, мы не можем вечно держать его при себе, – сказал Босс.
Я лихорадочно соображал. Меня страшили не только опасности, подстерегавшие Гудзона в море, но и то, как мог поступить с ним капитан Кидд, если купит его. Что, если он продаст моего сына в каком-нибудь далеком порту? Что тогда будет с Гудзоном? Я все еще надеялся, что Босс когда-нибудь даст ему вольную.
– А что, если капитан Кидд не станет покупать Гудзона, а просто заплатит вам за его службу? – спросил я. – Вы сдадите Гудзона внаем, но капитану придется его вернуть. Он и в цене поднимется как матрос!
Я лишь пытался что-нибудь измыслить, но Босс призадумался.
– Это годится, Квош, – изрек он. – Теперь ступай, а завтра поговорим.
На другой день было решено, что Гудзона сдадут капитану Кидду внаем. Спасибо и на том. На снаряжение корабля ушло много недель, и это было драгоценное для меня время, поскольку я думал, что больше не увижу сына. Но я не поделился с ним мыслями, а он находился в таком волнении, что мчался на берег всякий раз, как исхитрялся сбежать от меня.
Конечно, многие питали надежду изрядно разжиться на этом походе. В него вложились не только губернатор, но и несколько знатных английских лордов. Поговаривали, что тайную долю имел даже король Вильгельм. Корабль нарекли «Галерой приключений», исходя из того, что на нем были весла, а потому он мог атаковать другие суда даже в безветренную погоду. На нем было сто пятьдесят человек экипажа и тридцать четыре пушки.
Когда подошло время отплытия, я усадил Гудзона рядом и сказал:
– Отныне повинуйся капитану Кидду во всем, потому что теперь он твой господин. Но среди тех людей, Гудзон, с которыми ты поплывешь, есть очень дурные. Поэтому делай свое дело и держись в сторонке, – возможно, они тебя и не тронут. Помни, чему учили тебя мать и отец, и всякая беда пройдет стороной.
Наконец в сентябре 1696 года «Галера приключений» покинула Нью-Йоркскую бухту, и я провожал Гудзона взглядом до тех пор, пока он не скрылся из виду.
Шли месяцы, вестей не было. Я знал, что если капитан Кидд не найдет добычи поближе, то наверняка устремится через океан к берегам Южной Африки – мысу Доброй Надежды. Обогнув этот мыс и направившись к острову Мадагаскар, можно было встретить и французских купцов, и пиратов.
Однажды в порт вошел корабль, бывавший в тех краях. Он доставил новости: капитан Кидд лишился трети своей команды, застигнутой холерой у берегов Мадагаскара. Но правда ли это и жив ли мой Гудзон, я знать не мог.
Весной мисс Клара родила сына. У Яна были только дочки, и Босс очень обрадовался малышу. Мальчика назвали в честь Босса: Дирком.
– У меня есть внук, Квош, – сказал он, – и если мне повезет, то я еще увижу, как он вырастет. Разве не славно?
– Да, Босс, – ответил я. – Вы везучий человек.
Но Госпожа, хотя мисс Клара поднесла ей младенца, так и не обрадовалась внуку, рожденному в англиканстве.
А дальше в час, когда я не ждал, пришли новости, по которым я протомился всю жизнь. Госпожи не было дома, и Босс позвал меня в гостиную.
– Квош, – заявил он, – ты помнишь мое обещание: когда я умру, ты станешь вольным?
– Да, Босс, – ответил я.
– Имей в виду, что воля может оказаться не тем, что ты думаешь. Но так или иначе, в моем завещании я откажу тебе вольную и в придачу немного денег.
– Я старею, Босс, – сказал я, молясь про себя. – Будет ли вольная и Гудзону?
– Да, – подтвердил Босс, – он тоже станет свободным. Если жив.
– Спасибо, Босс.
– Не говори об этом никому, Квош, – сурово произнес Босс. – Ни Гудзону, ни единому человеку в доме! Это останется между нами по причинам, которые тебе незачем знать. Понимаешь?
– Да, Босс, – сказал я.
Должно быть, подумал я, он таки составил английское завещание.
– Еще одно. Ты должен пообещать кое-что сделать, когда меня не станет.
