Дмитрий Нагишкин - Сердце Бонивура
— Ну что? Каково?
— Ребята, вижу, боевые, — задумчиво сказал Виталий. К ним подошло еще несколько человек, прислушиваясь к разговору. — Только несерьезно все это. Надо дело делать, а не свистеть да скаты катать.
Соколов ухмыльнулся и подмигнул окружающим.
— А ты покажи настоящее дело!
Алеша многозначительно сказал:
— Антонов-то? Он покажет!
К вечеру в цех явилась полурота японских пехотинцев. Они расположились у входа и по тупикам, сменив солдат железнодорожного батальона, к которым рабочие привыкли и с которыми давно не считались.
Японцы стали мерно прохаживаться, держа ружья наперевес.
Алеша окрикнул одного из солдат:
— Эй ты, чучело!
Японец поглядел на Алешу, но так, словно перед ним было пустое место.
— Зачем вас пригнали-то, а? — спросил Алеша.
— Вакаримасен, — сказал японец.
— Вакаримасен, вакаримасен! — передразнил его Алеша.
Взгляд японца был слишком понятен. Даже какая-то усмешка почудилась Алеше во взоре низкорослого солдата. Алеше стало ясно, что охрану бронецеха поручили солдатам, знавшим сносно русский язык. Он сообщил о своем подозрении Виталию. Возможно, что охранка надеялась таким путем добыть какие-нибудь сведения. Расчет был прост: рабочие могли проговориться при солдатах, надеясь, что последние не понимают по-русски.
Фигуры в хаки испортили настроение всем. Рабочие угрюмо глядели на солдат в желто-песочных мундирах.
— Ну, чисто истуканы стоят… Русского хоть словом пришибешь, а этого ничем.
Виталий слышал эти слова. Он громко ответил, внимательно следя за японцем:
— Пришибали и этих! Не слыхали, как в марте на Первой Речке восстала рота японских солдат? Красный флаг подняли…
Солдат кинул быстрый взгляд на второго японца, стоявшего поблизости, и что-то сказал, отрывисто и четко, как бы отдавая приказание. Тот пошел вдоль состава. «Ага, клюнуло!» — подумал Виталий, и ему стало ясно многое. Три звездочки на погонах первого японца, знак солдата первого разряда, показали, что это старослужащий, которому, очевидно, было известно кое-что об успехах большевистской пропаганды в воинских частях японцев. Второй был новичок одна звездочка. Старослужащий отлично понял, что сказал Виталий, но не хотел, чтобы слышал второй солдат. Виталий добавил громче:
— А в этом месяце на Второй Речке в японских казармах жандармы обнаружили большевистские листовки. Хотели арестовать кое-кого из солдат. А остальные не дали, за оружие взялись! — Виталий заметил, что японец прислушался к его словам.
Соколов не мог успокоиться.
— Дожили! — ворчал он, косясь на охрану. — Будто арестанты, право слово! Ну, я под японской охраной работать не буду… Я не я, а не буду!
Бронецех готов был принять вызов. К такому выводу пришел Виталий.
Перед концом работы Антоний Иванович подошел к Виталию. Вытирая руки ветошью, он пристально посмотрел на юношу.
— Ну, как тебе наши ребята понравились? — спросил он.
— Ребята боевые! — ответил Виталий.
— Боевые-то боевые, да только им рука нужна. Алешка Пужняк — все сам бы да сам… Организации настоящей нету: боится довериться людям, комсомольцев у нас мало. А помощь их потребуется!
— Значит, надо поторопиться? — посмотрел Виталий на мастера.
— Да! — коротко ответил он. Помолчав, он вполголоса сказал: — Партийный комитет постановил начать забастовку. Надо от молодежи выделить людей в стачком. Понял?
— Как не понять! — отозвался Виталий.
— Связь будешь держать со мной.
Сутулясь, засовывая ветошь в карман замасленной кожанки, Антоний Иванович ушел.
Виталий поманил к себе Алешу.
— Поговори с ребятами, которые покрепче. Соберемся, кое-что обсудим. Дело есть.
9
Вечером в вагон Алеши собралось двенадцать человек.
Они приходили поодиночке, стараясь не шуметь. Втихомолку рассаживались. Закурили, вагон наполнился сизым дымом. И раньше у Алеши собирались, но никогда не было столько народу. Таня засуетилась. Предвидя что-то из ряда вон выходящее, что-то серьезное, она усаживала приходивших, блестящими глазами озирая их, и не могла дождаться, когда люди начнут говорить о деле.
Однако, когда все собрались, Алеша сказал ей многозначительно:
— Таньча! Ты того…
Таня вспыхнула. Потихоньку, но злым голосом, в котором послышались слезы, она огрызнулась на брата:
— Ага! Как дело начинается — Таню за дверь?
Виталий заметил это и поспешно сказал:
— Таня! Нам тут о своих делах говорить надо. Я попрошу вас: последите, чтобы кто-нибудь не подслушал… Кто будет близко подходить, вы потихоньку постучите в стенку.
Таня торжествующе посмотрела на Алешу.
— Товарищ Антонов! — сказала она. — Я с гитарой сяду. Ладно? — И, видя, что Алеша состроил гримасу, добавила: — буду играть, если кто подойдет. Хорошо?
Виталий согласился. Таня скрылась за дверью.
Собрание открыл Антоний Иванович. Он представил посланца «дяди Коли». Виталий коротко рассказал о том, какое значение имела работа, которую выполняли в цехе. С тревогой он заметил, что его слушают не очень внимательно. Федя Соколов сдержал зевок.
— Тебе скучно? Неинтересно? — прервал свою речь Виталий.
Федя смущенно кашлянул.
— Да нет, товарищ Антонов, я не потому… Вот ты агитируешь нас — а первореченских разве агитировать надо? Ты дорогу покажь, а мы-то настропаленные… Нас тут япошки да семеновские так за советскую власть сагитировали, что лучше и не надо! Руки чешутся…
— Тише, Федя! — остановил его мастер. — Дела просишь, а дисциплину не соблюдаешь.
Виталий объяснил, что сейчас требуется от рабочих бронецеха.
— Понятно! — отозвался один из сидящих. — Будем волынку тереть!.. По-итальянски.
— Да! — подтвердил мастер. — Пока саботаж. Итальянская забастовка. А как только подготовим все, соберем страховые, с запасами устроимся, тогда и настоящую объявим!
Антоний Иванович молодо блеснул глазами. Он подкрутил усы, молодцевато выпрямился и с довольным видом сказал:
— Тряхнем стариной! В девятнадцатом месяц бастовали. Вот это было дело! Туго было, правда… Под конец особенно, когда все финансы издержали. Бабы уже и твердости лишились. Детным совсем худо пришлось. Если бы не эгершельдские грузчики, не знаю, как дотянули бы! Провизией нас поддержали, деньгами. А потом КВЖД забастовала, Владивосток, и начали всеобщую. То-то забегали наши ироды! Все требования удовлетворили: жалованье повысили, стукачей да живодеров поперли, союз разрешили.
Бетонщик Квашнин с замешательством посмотрел на Виталия и на мастера.
— Ну, а с нами как? — поднял он недоуменно плечи. — Как же мы итальянить будем? Это слесарям легко: суетятся, стучат, подтачивают видимость есть. А у нас ведь форма, замес; сколько ни мешай бетон, класть все же надо? Как быть?
Виталий не мог ничего ответить Квашнину. Но его выручил мастер. Хитровато прищурившись, он подмигнул Квашнину.
— Как быть, говоришь! Да вы, бетонщики, настряпать можете еще лучше нас! Вы песочку в цемент, песочку… Вот и видимость будет, и дела не будет…
— Да-к ведь бетон-то хрупкий будет от песочку? — непонимающе сморщил лоб Квашнин.
Антоний Иванович ухмыльнулся.
— Голова!.. Ума палата, а понять не может. Ты так подсыпай, чтобы от пальца не рассыпалось, чтобы с территории выпустить… Понимаешь? А коли камера потом от тряски осядет али от снаряда вдрызг полетит так это — от бога!
Квашнин одобрительно хмыкнул.
— Да-а! Эт-то конечно… Замес-то в три пятых сделать, а то в пять седьмых!.. Ловко! По натуре он оказывать бетоном будет, а по сути — труха. Благо, что на крепость испытания не делают… Д-да! Это можно! — повторил он опять и восхищенно ткнул Антония Ивановича под ребро. — Ах ты, старый хрыч! Хитер!.. Хитер!
В забастовочный комитет выделили троих: Квашнина от бетонщиков, Алешу Пужняка и Виталия. Бонивур взялся подготовить выпуск листовок. Без поддержки всего депо один бронецех не мог бастовать: объявив локаут, заменив рабочих, белые не дали бы сорвать ремонт бронецеха.
10
Таня меланхолически перебирала струны.
Ей очень хотелось, чтобы произошло какое-нибудь необыкновенное событие, в котором она доказала бы, что способна на многое, что она не хуже брата. Однако никто не показывался в тупике. Неясный шум, доносившийся из других вагонов, понемногу стихал: было уже поздно. Луна, серебристо-бледным пятном видневшаяся в небе, источала призрачный свет. Тихо рокотали струны, и ничего необыкновенного не происходило. Во все глаза девушка смотрела вдоль вагонов. Воображение рисовало ей притаившихся врагов. То казалось, какие-то фигуры крадутся, скрываясь в тени вагонов, то чудилось Тане, кто-то ползет между рельсов.
Совещание затянулось. Лихорадочная дрожь проняла Таню. Нервы ее расходились.
Но вот и впрямь что-то мелькнуло под вагоном напротив, какая-то тень показалась там. Таня изо всей силы взяла аккорд. Струны жалобно взвизгнули. От этого звука вздрогнула и сама девушка. Глухие голоса в квартире Пужняка смолкли. В ту же секунду кошачье мяуканье понеслось из-под вагона, к которому со страхом присматривалась Таня.
