Владимир Малик - Князь Игорь. Витязи червлёных щитов

Владимир мрачно оглядывал все. О чём он думал? О своих несчастных подданных, что приняли мученическую смерть не от рук чужеземцев, а от мечей своих же людей? Об Игоре? Или о ссоре с ним в далёком поле за Пслом?

К нему подвели женщину, растрёпанную, простоволосую, с красными от слез глазами. На расплетённой косе запеклась кровь.

— Когда уехал отсюда Игорь? — спросил Владимир.

— Да сегодня рано поутру и поехал клятый!.. Целую ночь его ироды грелись возле пожарищ, варили и жарили птицу, свинину, нажрались, чтоб им подавиться, а уже потом поход протрубили…

Владимир взглянул на Шварна.

— Догоним?

Тысяцкий насупился, отрицательно покачал головой.

— Догнать-то, может, и догоним… А потом что? Мы не знаем, сколько у Игоря воинов… Да и снег вот-вот растает — распутица… застрянем где-нибудь в дороге… Нет, княже, не следует теперь догонять! К тому же кони устали — мчались ведь мы сюда от Переяславля не переводя духа…

Владимир и без Шварна понимал, что гнаться сейчас за северянами рискованно. Если б застал их здесь, то не раздумывая начал бы сечу, а догонять, когда Игорь уже Бог знает где… Шварн, как всегда, дал мудрый совет: погоня к добру не приведёт.

— Тогда — в город. Посмотрим, что там. — И князь тронул коня.

Такие как Глебов древнерусские города, как правило, располагались на возвышенности. Верхняя, центральная, часть — большая или меньшая крепость — обнесена обычно земляным валом с деревянным палисадом и заборолом по нему. Низина — не укреплённая часть города, где жили ремесленники, смерды, закупы, холопы — называлась подолом, а позднее, в северо-русских городах — посадом.

Владимир в сопровождении бояр, полусотни дружинников проехал по подолу и поднялся на небольшой пригорок. Городские ворота открыты, мост опущен. Повсюду лежали посечённые глебовские воины. От деревянных домов остались груды головешек. Огонь добирался и до заборол, но влажное после зимы дерево не хотело гореть — тлело, обугливалось, и теперь палисад изнутри стоял чёрный, мрачный.

Город Глебов, основанный совсем недавно князем Глебом, перестал существовать.

— Найдите мне Карпила — живого или мёртвого! — крикнул Владимир дружинникам, что разъехались по городищу, заглядывая в лица мёртвых воинов, женщин, детей.

— Нет нужды искать меня, княже, я тут!..

Удивлённый Владимир поднял голову. На него, перевесясь через внутреннюю ограду надвратной башни, смотрел красными, словно кровавыми глазами тиун Карпило. Несмотря на мороз, на нём лишь одна вымаранная в саже рубаха. Лицо его распухло, набрякло, патлатый чуб его свалялся, словно грязный войлок. Левая щека от уха до бороды в запёкшейся крови.

— Ты? Живой? — тихо спросил князь. — Как же ты уцелел?

Карпило заплакал:

— Вся моя семья, княже, — жена, дети, — сгорели, и их косточки лежат вон в том пепелище… Все мои воины тоже погибли… Я бился вместе с ними, но, как видишь, живой остался… Почему?.. Сам не знаю… Так, видно, Игорю захотелось… Когда меня, пораненного, схватили и привели к нему, я подумал что тут мне и конец. Но он, узнав, что я тиун, сказал: «Не убивайте его! Я хочу, чтобы он передал князю Владимиру, что Глебов — это расплата за опустошение и ограбление Северской земли. И так будет каждый раз, пока Владимир не уразумеет, что трогать Игоря — всё одно, что играть с огнём… Киньте тиуна в погреб, а утром, когда выступим домой, выпустите его!» Меня и вправду не забыли поутру выпустить, и вот я брожу по Глебову, как неприкаянный… Лучше бы сразу погибнуть!

— Сам виноват! Не охранил крепость! Впустил Игоря в город!

— Винен и я, конечно… Но больше вины на тебе, княже. Ибо не я, а ты повернул переяславскую рать из похода, ибо не я, а ты разорил северские села и города!

— Да ты понимаешь, что своему князю говоришь?! — вскипел Владимир. — Спускайся вниз, немедля! Тут я тебе скажу!..

— Не спущусь!

— Как ты смеешь такое…

— Не хочу! С меня хватит и тех мук, какие я ныне принял.

— Возьмите его! — приказал Владимир дружинниками.

Те кинулись выполнять княжье повеление.

— Ха-ха-ха! Поздно, княже! — прохрипел тиун со своей обожжённой огнём, почерневшей башни. — Поздно! Всё имущество моё сгорело, вся семья погибла, зачем мне теперь этот постылый свет?

С этими словами Карпило бросился головой вниз, под ноги Владимира. Умер сразу, даже не шевельнулся.

И князь, и дружинники, потрясённые этой неожиданной, страшной смертью, долго молчали.

— Безумец! — произнёс наконец Владимир и поехал прочь из опустевшего города.

Пять дней мчался Ждан до Новгорода-Северского, останавливаясь лишь для того, чтобы покормить коней. За пазухой — письмо от Святослава, а в душе — страх перед встречей с Игорем. Что скажет князь? Как расценит его бегство из-под Глебова? Как воспримет его роль посланца Святослава?

Выезжал из Киева неохотно: расхворалась и лежала в жару Любава. Прощаясь, прошептала пересохшими губами:

— Ты вернёшься, Жданко? Возвращайся, я же осталась одна-одинёшенька на всем белом свете… Теперь никого у меня нет…

На её глазах выступили слезы. У Ждана от жалости перехватило дыхание.

— Я пойду к князю и отпрошусь… Пускай другой поедет…

Но Славута слышал их разговор и строго предупредил:

— Куда? Князья не любят, когда не выполняют их повелений! Поезжай, милый, и не медли! А за Любаву не бойся: молодая — поправится. Да и мы за ней тут вместе присмотрим…

И вот он, забрызганный грязью, измученный дальней дорогой, оставив коней у коновязи, направился к хоромам князя Игоря. А навстречу Янь. Шапка, как всегда, на затылке, из-под неё выбивается тугая прядь русых волос, на румяном лице удивлённо-радостная улыбка, а руки раскинуты для объятий.

— Ждан! Откуда ты? Мы думали, тебя уже и на свете нет!..

Ждан дал себя обнять, но радости Яня не разделил. Тревожила предстоящая встреча с Игорем.

— Як князю…

— Так вот и сразу? Аль ждёт он тебя?

— Из Киева с письмом я к нему…

— Ого! Так ты, значит, и в Киеве успел побывать? А мы только на днях вернулись из похода… Гляди, какой шустрый! — Янь покрутил головой, а потом добавил: — От кого письмо? От Святослава? Знаем, что старый пишет! Не очень-то его письмена понравятся нашему князю… Да уж ладно. Ничего не поделаешь, иди…

Игорь сидел в светлице. Он никак не ожидал появления Ждана и потому с необычным для надменного князя удивлением уставился на своего вдруг воскресшего конюшего.

— Ты живой, оказывается? Где это тебя носило? Мы весь Глебов перевернули — не нашли… Где был? Говори немедля! Как посмел меня без запасного коня оставить?!

— Я в Киеве был, княже.

— В Киеве? Да как ты дерзнул туда направиться? И зачем?

— Я свою наречённую спасал… — Ждан склонил голову, ожидая взрыва княжеского гнева. Но Игорь промолчал. Подбодрённый этим, Ждан рассказал все, как было, — и про Любаву и её деда, и про нападение на их хижину северских воинов, и про убийство старого и ранение девушки. А потом добавил: — Куда было деваться Любаве? Взять её с собой? Долгой дороги до Новгорода-Северского не выдержала бы… Оставить пораненную в разорённом Глебове? На кого? Ведь там одни трупы убиенных людей и головешки от спаленных хижин… Тогда и надумал, что иного пути нет, как везти её в Киев, к Самуилу… Он приветил нас и повёл её лечить к Славуте.

— Ты видел Славуту? Как он там?

— Крепкий, здоровый… Вспоминал тебя, княже.

Лицо Игоря на миг просветлело.

— Добрым словом иль лихим?

Ждан замялся, потом выпрямился и глядя в глаза князю сказал:

— Да… И добрым… и лихим.

— За что же лихим?

— За Глебов, княже…

— За Глебов… Гм… Это ты ему разболтал?

— Карай или милуй — я, княже… Должен был правду сказать… Однако слухи и так дошли бы… Разные… Я же ему только правду… Как было…

Игорь насупился. В глазах вспыхнул холодный блеск.

— И князь Святослав знает?

— Знает, княже… И не только знает, а и письмо тебе со мной прислал.

Ждан достал из-за пазухи тугой свиток пергамента. Игорь торопливо сорвал восковую печатку, впился глазами в размашистое великокняжеское послание. И чем дальше читал, тем становился мрачнее.

Потом бросил свиток на стол, и разразился бранью:

— Проклятье! Он называет меня отступником, погубителем земли Русской. Будто не князь я, а холоп! Будто он святой, а я грешник!.. А кто у нас Чернигов отобрал? Кто в течение стольких лет поднимал меч на великого князя киевского Рюрика Ростиславича, пока не заставил его поделиться властью? Кто разжигал межусобицы между русскими князьями — я или он? И после всего этого он смеет бросать мне упрёк, что я-де отступник! Проклятье! — Тут Игорю в голову пришла какая-то новая мысль, и он вдруг странно взглянул на Ждана, схватил за грудки, тряхнул изо всех сил: — Это ты, холоп, оговорил меня перед Святославом? Ты наболтал ему лишнее про Глебов? Да ещё осмелился привезти сюда это неправедное письмо, будто не мог догадаться, что тут ждёт тебя! Иль, может, понадеялся, что заступничество Святослава от всего защитит? Ты — смерд, холоп, раб! Я вытащил тебя из грязи, а ты меня так отблагодарил?