Юлия Вознесенская - Эдесское чудо
– Моя хозяйка теперь Евфимия, это у нас давно решено, – заявила в ответ Фотиния. – Не могу же я отпустить ее одну на чужбину!
– Вовсе не одну! – вмешалась Фамарь. – Она едет с мужем и его рабом, а он хоть и стар уже, но опытный воин. Ты можешь быть уверена, что Евфимия под хорошей охраной.
– А кто ухаживать будет за нею в дороге?
– А вот муж и поухаживает! – засмеялась Фамарь. – Фотиньюшка, милая, а тебе не приходит в голову, что ты будешь только мешать молодым, смущать их? Все-таки они молодожены и это их свадебное путешествие!
– Я ни о чем таком не думаю. Мое дело следить за молодой госпожой, а не подглядывать за нею, – сердито ответила нянька.
Евфимия закусила губу, снова объехала повозку и пристроилась рядом с мужем. Здесь уже закончили страшный рассказ о несчастном полководце-богаче Марке Крассе и теперь говорили о том, что воинам стоит остановиться на ночлег в гарнизоне, а уже завтра наутро двигаться дальше.
У самой городской стены разделились: каррука с женщинами и Аларих на коне поехали через юго-западные Ворота Алеппо, откуда было ближе к дому купца Абсамии, а Гайна с солдатами поехали в крепость через самые большие, Эдесские[60].
Когда, следуя указаниям Нонны, каррука и верховые подъехали к дому и возница громко постучал, ворота открылись сразу, как будто кто-то уже поджидал путешественников. Они увидели сад под тенистыми чинарами и довольно большой дом, к удивлению Евфимии, построенный все в том же удивительном стиле: в виде целой семьи ульев на одном приземистом основании. Из большой резной двери поспешно выбежали и бросились к въехавшей во двор повозке слуги, в том числе старики и дети, а за ними, протягивая одну руку, а другой опираясь на костыль, шел, плача, смеясь и что-то приговаривая, сам Абсамия, высокий широкоплечий мужчина с густыми вьющимися черными волосами. Вот в кого уродился маленький Тума!
* * *Все вошли в дом, и пока семья Абсамии и все слуги толпились и склонялись над переносной колыбелькой Тумы, разглядывая его и громко восхищаясь, Евфимия, держась за руку Алариха, удивленно оглядывалась. Странный дом, с его куполами-ульями над стенами, внутри был на удивление прохладен, просторен и уютен. Они стояли в первой комнате, исполнявшей роль атриума, из которого по периметру шли проходы в другие помещения: некоторые из них были закрыты тяжелыми занавесями, в другие можно было заглянуть.
Первым делом Евфимия задрала голову и с любопытством оглядела внутренность таинственного купола. Он начинался прямо над невысокими стенами и уходил на высоту в полтора-два раза выше стен. В стенах почти совсем не было окон, лишь очень небольшие под самым основанием конуса купола да в нем самом, а еще одно отверстие было в самом его острие.
– Как ты думаешь, Аларих, а дождь не заливает комнату через это отверстие?
– А я и не знаю, как там устроено снаружи: кажется мне, что что-то было над дырой. Надо же, много раз видел такие дома-ульи, а как следует рассмотреть ни разу не догадался! Пошли посмотрим, – предложил Аларих, – хозяевам все равно сейчас не до нас.
Они вышли из дверей, отошли от дома и оглядели его странную «крышу», похожую на пасеку с великанскими ульями: да, верхушку каждого «улья» венчал маленький глиняный навес, открытый с двух сторон; стало понятно и куда уходит воздух из помещений, и почему в комнаты не попадает дождь. Выяснив архитектурный секрет, они обнялись и так стояли до тех пор, пока на пороге не показалась озабоченная Нонна:
– А я думаю, куда это вы пропали?
– Свежим воздухом дышим и на крыши смотрим! – ответил Аларих.
– Так ведь в доме воздух прохладней!
– Вот мы и гадаем: а почему так?
– А вот из-за этих самых крыш над каждой комнатой. Идемте в дом, сейчас будем ужинать.
Она пригласила их в комнату с большим, но невысоким столом посередине – прямо под уходящей вверх крышей. Вокруг стола стояли уже совсем низкие скамейки. Пол и стены комнаты были покрыты коврами. Начался праздничный ужин, долгий и радостный.
* * *Наутро, едва лишь гости успели умыться и помолиться, Нонна с Фамарью и Фотиния с Евфимией устроили женский совет в одной из свободных комнат, полутемной и прохладной.
Евфимия заранее угадала, о чем пойдет речь, и потому сидела со скромным видом, решив до поры не говорить ничего. Да она и не знала, как ей быть. С одной стороны, няню она, конечно, любила и привыкла к ней: еще бы, с первого дня жизни она считала, что няня принадлежит исключительно ей! Нет, дело было не в том, что Фотиния, будучи рабыней, принадлежала ее семье и ей; просто няня была всегда, няня была частью ее жизни, продолжением ее самой, няня была вроде ее собственной длинной косы: порой и мешает, и раздражает, а без нее как? И в то же время Евфимии очень хотелось остаться наконец с мужем наедине, побыть с ним вдвоем без кого бы то ни было рядом. Не считать же за кого-то постороннего раба Амальриха Авена: при всем своем гладиаторском обличье и страшной силе он был так тих и незаметен, что Евфимия и голоса его до сих пор не слыхала. Вот и сейчас она говорить предоставила другим, а сама решила пока только слушать.
Первой начала Нонна:
– Фотиния, ты наша вторая спасительница после Софии. Того, что ты сделала для нас, невозможно отдарить никакими наградами. Кроме одной: свободы. По нашей просьбе дорогая София написала тебе отпускную, чтобы мы могли тебя нанять уже как вольную няню для нашего малыша. Она мне вручила ее перед нашим отъездом из Эдессы на тот случай, если ты захочешь остаться у нас. И еще вот эти деньги как награду за верную многолетнюю службу ее семье, – с этими словами Нонна выложила перед Фотинией свиток с отпускной грамотой и небольшой мешочек с монетами. – Она просила напомнить тебе, что, когда Аларих с Евфимией вернутся в Эдессу, она вскоре примет постриг в одной из эдесских обителей. Я не должна и не хочу от тебя скрывать, дорогая Фотиния, что сама София, при всей ее к нам доброте, конечно же, хочет, чтобы ты добровольно последовала за Евфимией в страну ее мужа, а по возвращении в Эдессу, если Бог вскоре даст им детей, так и продолжала бы жить нянькой в их доме. Но Софию смущает одно: ты, мягко говоря, почему-то не очень любишь ее зятя.
Фотиния абсолютно недвусмысленно и презрительно фыркнула.
Евфимия сокрушенно вздохнула.
– И поэтому София оставила все на твое усмотрение. Ты можешь продолжить путь с Евфимией и Аларихом, а потом либо вернуться в дом Софии, либо, если передумаешь, вернуться к нам. Фамарь и спрашивать нечего: она спит и видит, чтобы ты растила нашего Туму.
– А что скажешь ты, моя ласточка? – Фотиния повернулась к воспитаннице и как-то очень грустно, почти обреченно на нее поглядела.
– Надо спросить моего мужа: что он скажет, с тем и я соглашусь, – сказала Евфимия, не глядя на свою старую няньку.
– Другого ответа я и не ожидала! – спокойно ответила на это Фотиния. После чего она взяла свиток, развернула его и внимательно прочитала, водя пальцем по строчкам. Следя за тем, как учились ее подопечные, она и сама незаметно выучилась читать; вот только писать не умела – ни к чему это ей было. Удовлетворенно вздохнув, она снова навернула свиток на кондакион[61] и спрятала его под покрывалом. Затем развязала мешочек, высыпала из него золотые монеты, пересчитала их и, удовлетворенно кивнув сама себе, спрятала деньги тоже где-то на теле.
– Ну так вот что я вам скажу, мои дорогие женщины! – не просто сказала, а торжественно произнесла старая нянька, оглядывая участниц женского совета. – Раз уж выпала мне такая удача – получить сразу вместе и свободу, и деньги, и право решать самой, я уж воспользуюсь всем этим по своему усмотрению. Пусть твой муж, Евфимия, успокоится: не поеду я с вами в его Фригию и не стану мешать вам. А с вами, Нонна и Фамарь, я останусь, – нет, вы погодите радоваться! – но только до тех пор, пока вы не подыщете хорошую няньку для маленького Тумы. А после этого я сделаю то, о чем и мечтать не смела долгие-долгие годы: на эти деньги я куплю себе место на торговом корабле, идущем в Карфаген, и вернусь доживать свою жизнь на родине. Мы с моей покойной сестрой не потратили ни на прихоти, ни даже на серьезные нужды ни денежки из того, что хозяева дарили нам на праздники, и того, что нам с нею удавалось иногда заработать: мы копили деньги на выкуп и возвращение на родину. Сестра умерла, ее часть я оставила Саулу, но и того, что мне осталось, с тем, что подарила мне моя дорогая София, мне одной хватит и на то и на другое.
– Нянюшка! – воскликнула Евфимия, обнимая ее. – Как же это мы не подумали об этом раньше? Почему ты никогда никому не говорила, что мечтаешь вернуться на родину? Знаешь, я так рада за тебя, дорогая ты моя старушенька!
– Рада? Ну вот и хорошо. По крайней мере, ты никогда не пожалеешь, что отпустила меня.
– И мы рады такому решению, если оно сделает тебя счастливой, нянюшка! – сказала Фамарь, обнимая Фотинию с другого плеча.
