Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 2
Индеец стал высыпать овощи в корзинку и одна картошка, упав, переворачиваясь, покатилась по булыжным камням рыночной площади. Эухения, было, рванулась за ней, но высокий, русоволосый юноша, что шел мимо, поднял картошку и весело сказал: «Я ее первый поймал, сеньора!».
Женщина покраснела и пробормотала: «Большое спасибо».
Юноша положил картошку на место, и, легко подхватил корзинку: «Готов идти за вами, хоть на край света, только покажите дорогу».
Эухения зарделась, и молодой человек, поправив шпагу, поклонился, взглянув на нее зеленовато-голубыми, красивыми глазами: «Сеньор Дэниел де Леон, к вашим услугам».
Капитан Ньюпорт окунул перо в чернильницу и сварливо сказал: «де Лобо», — некрасиво, будешь львом, дорогой мой Вулф, понял? И не шали там, попытайся найти сестру, разведай, что с золотом на складах, и возвращайся обратно. Не лезь на рожон, понял, твой дядя двоюродный, капитан Кроу, уже вон, допрыгался, третий год как никто его не видел, а жаль — отличный моряк был.
— Не буду, — улыбнулся Дэниел, принимая бумаги.
— Эухения де Монтойя, — она присела, и Дэниел увидел, как закатное солнце осветило золотом белокурую прядь на виске. «А глаза — словно каштаны», — подумал он. «Господи, какая красавица. И маленькая, мне до плеча, не достает, куда ей корзинки еще таскать».
— Так покажите, — ласково попросил он. «А то я хочу отнести, и не знаю — куда. Пожалуйста».
— Спасибо, — она опять присела. «Тут недалеко, правда, я сама».
— Пожалуйста, — еще раз попросил сеньор Дэниел, и Эухения, потрогав четки, сдалась:
«Идите за мной, тогда».
— Вы давно в Картахене? — спросил он женщину, когда они обогнули кафедральный собор и вышли на узкую, усаженную пальмами улицу.
— Три года, — смущаясь, ответила она. «Раньше мы жили, на севере, в Сент-Огастене, мой батюшка там был комендантом крепости, но потом его ранили, в сражении, он теперь пенсию получает. Ну, мы сюда и переехали, тут врачи лучше. Вот, мы и пришли, — она остановилась у простого домика с некрашеной дверью. «Спасибо вам, сеньор Дэниел».
— Давайте я на кухню занесу, — предложил юноша.
— Нет, нет, я сама, — испугалась донья Эухения. «Что вы!»
— А вы завтра на рынок пойдете? — глядя в карие, большие глаза, спросил Дэниел. «Просто я должен знать — вдруг вам что-то еще поймать надо будет, тогда я там буду стоять и ждать вас, с самого рассвета, — он улыбнулся.
— Послезавтра, — пробормотала донья Эухения, не поднимая глаз. «Как сейчас, вечером».
— Ну вот, — он склонил голову, — спасибо вам, сеньора. Послезавтра буду там, — юноша низко поклонился, и ушел, а Эухения, стоя на пороге, посмотрев ему вслед, сердито прошептала:
«И зачем все это? Лучше бы ты делом занималась, иди суп варить!»
Дома было темно, и, — женщина принюхалась, — пахло ромом. Отец спал у себя, похрапывая, и, когда Эухения наклонилась, чтобы поднять пустую бутылку, — даже не пошевелился.
Женщина перекрестила его, и, укутав одеялом, ушла на кухню.
Поставив горшок на треногу, что стояла в очаге, она открыла дверь в свою комнату, — маленькую, чистую, бедную, будто монастырская келья. Преклонив колена перед распятием, женщина зажгла свечу, и, сев за стол, стала готовиться к завтрашним урокам.
Белла плеснула себе в лицо холодной водой из кувшина, и, одернув простого холста, серую рубашку, оглянулась — Анхелика уже дремала. Девочка легла на спину и, глядя в беленый потолок, зашевелила губами. Молитва была короткой и Белла повторяла ее два раза в день — утром и вечером.
«Моя мать жива, — говорила себе девочка, — ее зовут Тео. Мой отец — Ворон. Моего брата зовут Дэниел, а сестру — Марта. Я выберусь отсюда, и найду их. В том я клянусь жизнью моей. Аминь».
Губы остановились, и Белла, закинув руки за голову, закрыв глаза — стала думать.
Дэниел раскрыл ставни и посмотрел на тихую, бирюзовую гладь воды. Окна постоялого двора выходили прямо на гавань, и он, прищурившись, увидел большого белого альбатроса, который кружил над водой. «Прямо как в день, когда Беллу крестили, — грустно подумал юноша, присев на подоконник. «А вон там где-то, перед крепостью, на дне — «Святая Мария», и Ворон на ней. Как и положено капитану — со своим кораблем, — он перекрестился и прислушался звукам колокола над кафедральным собором.
«Никто меня тут не узнает, конечно, — хмыкнул Дэниел. «Мы же уехали обратно в Акапулько, когда Белле год исполнился. Так, — юноша потянулся за бумагой, что лежала на шатком, деревянном столе, — о золоте я все разузнал, капитан останется доволен.
Дэниел взглянул на свои записи и погрыз перо, ероша русые, отливающие золотом волосы.
«Ну, все хорошо. Грузы приходят два раза в месяц, и, как мы говорили с капитаном, — нет смысла рисковать кораблем, тут все-таки крепость. Возьмем пару-тройку шлюпок и ночью высадимся. А вот с монастырями сложнее.
Марфа взглянула на список, что доставили из Рима, и покачала головой:
— Не думаю, что он оставил Беллу в Южной Америке — там всего два женских монастыря, в Картахене и Лиме. Ребенка проще спрятать в Старом Свете — в одной Испании этих обителей несколько сотен.
— Учитывая, что сеньор Себастьян — Марфа вздохнула, — все больше сейчас в Мадриде время проводит, советником при короле Филиппе, — Белла, скорее всего там, при нем. В Испании к нему не подобраться, надо ждать, пока он приедет в Рим. Фрэнсис, как мог, ускорил рассмотрение его дела, но все равно, — это еще год, не меньше. Ну, — Марфа сцепила пальцы, — это если он Беллу держит в монастыре, а не…, - женщина не закончила и перекрестилась.
— Вот так, Дэниел, — тихо сказал отец, передавая ему названия монастырей. «Там, — он кивнул на юг, — тоже будем искать, конечно». Они с адмиралом приехали провожать Дэниела в Плимут, и Виллем, внимательно посмотрев на Волка, шепнул ему что-то. Отец покраснел и буркнул: «Сам разберется, не маленький».
Дэниел посмотрел на отца и деда и спокойно сказал, наливая себе вина: «Правильно, сам».
Юноша услышал звон соборного колокола и, улыбнувшись, посмотрев на себя в мутное, запыленное зеркало, шепнул: «Донья Эухения».
На рынке было еще многолюдно, и Дэниел на мгновение испугавшись, что она могла уйти, поискал глазами коричневый чепец, и облегченно вздохнул, — она покупала мясо.
Женщина увидела его издалека, и, смутившись, попыталась сама поднять корзинку.
Дэниел остановил ее и сказал, улыбаясь: «Я весь день думал о том, как ее буду нести, сеньора, не надо лишать меня такого удовольствия».
«Как будто утренняя заря, — подумал Дэниел, глядя на ее нежный, мгновенно заливший щеки румянец.
— А вы сегодня больше купили, — весело заметил юноша.
Донья Эухения подергала простые, гладкие ленты чепца и тихо ответила: «Я ведь музыку преподаю, в монастыре, и девочкам из хороших семей. Со мной кое-где расплатились сегодня».
Дэниел, ничего не говоря, посмотрел вниз, и увидел ее потрепанные, старые, зашитые туфли. Он сглотнул и сказал, переложив корзинку в другую руку: «Может быть, вам что-то нужно, донья Эухения, вы скажите, я все сделаю, что бы вам, ну…, - Дэниел замялся и решительно закончил: «Было легче, вот».
Ветер, — сильный, западный, — шуршал листьями пальм. Женщина, остановившись, подняв голову, тихо проговорила: «Не надо ничего делать из жалости, сеньор. Мой отец, — она помялась, и вздохнула: «Не знаю, может быть, вы слышали, есть такой англичанин, капитан Кроу…
— Слышал, — Дэниел взглянул на закатное, огромное, медное солнце. С моря тянуло солью и водорослями, размеренно, громко били колокола городских церквей.
— Ну вот, — донья Эухения смотрела куда-то вдаль, — его корабль, «Независимость», атаковал Сент-Огастен, ну, крепость, где мы жили, три года назад. Мой отец потерял ногу тогда, и с тех пор, — она не закончила и махнула рукой. «Ему тяжело, рана болит, вот и…».
— Я понимаю, — Дэниел помолчал. «Только ведь, донья Эухения, я не из жалости».
Тонкие, обтянутые простым платьем плечи, чуть дрогнули, зашевелился крестик на груди, и она, подняв ресницы, блеснув огромными, карими глазами, сказала: «Мне двадцать шесть лет, сеньор Дэниел, и у меня нет приданого. Дайте корзинку, дальше я сама справлюсь, спасибо».
— Еще чего не хватало, — Дэниел наклонился, и, распрямившись, велел: «Показывайте дорогу, а то я позавчера все больше на вас смотрел, и не помню, куда идти».
Уже у порога, женщина, часто дыша, роясь в бархатном мешочке, отвернувшись от него, тихо проговорила: «Вы же, наверное, младше меня, сеньор Дэниел, зачем вам все это?».
Она достала ключи, и Дэниел, забрал их, — пальцы коснулись ее нежной, мягкой руки, и он едва устоял на ногах.
— Так, — сказал Дэниел, открывая перед ней дверь, — мне еще не было восемнадцати, донья Эухения, а зачем мне все это — потому, что я не видел женщины красивей вас.
