Врата Рима. Гибель царей - Конн Иггульден
Один из двух легатов из Аримина откашлялся.
– Я хотел бы стоять на правом фланге вместе с тобой. У многих моих солдат семьи в Аримине. У меня тоже. Они будут сражаться отчаянно, зная, что случится, если рабы прорвутся.
Помпей кивнул:
– Хорошо. Легионы Аримина станут ядром правого фланга. Остальные образуют центр. Пусть вместо велитов в передовую линию становятся манипулы гастатов. Для нас важнее вес, чем скорость, чтобы сломить противника в первом же столкновении. Быстро бросайте в бой триариев, если продвижение замедлится или пойдет не в том направлении. Я еще не встречал силы, которая может выстоять перед нашими ветеранами.
Когда совет закончился, уже наступил рассвет, и день прошел в свертывании лагеря и подготовке к походу. Юлий находился в палатках Перворожденного, отдавал приказы и разъяснял диспозицию Бруту и центурионам. К вечеру все знали, насколько тяжелый бой им предстоит, и многие болячки, заработанные на марше, были просто забыты при мысли о серьезности грядущего испытания. Несмотря на слухи об огромной численности армии рабов, все солдаты понимали, что недопустимо оставить Рим и их семьи беззащитными перед ордой мятежников. Каждый легионер знал, что по дисциплине и воинскому умению с римским войском не сравнится ни одна армия, откуда бы она ни явилась и какой бы численностью ни обладала.
Армию Спартака заметили на заходе солнца. Горнисты протрубили приказ строить лагерь с оборонительным валом высотой в два раза выше обычной; потом все солдаты по очереди понемногу поспали, постоянно ожидая ночной атаки. Те, кто бодрствовал, проверяли доспехи и оружие, смазывали маслом кожу, полировали металл, заостряли наконечники копий и дротиков либо заменяли их новыми из кузниц. Собирали баллисты и онагры, готовили к ним метательные снаряды. У армии рабов не было метательных машин, а между тем даже один залп катапульты мог пробить в рядах противника значительную брешь.
Из неглубокого сна Цезаря вырвал Брут.
– Моя очередь? – сонно спросил Юлий, приподнимаясь и оглядывая темную палатку.
– Тише… Выходи наружу. Я хочу тебе кое-что показать.
Немного недовольный, Цезарь следовал по лагерю за Брутом. Дважды их останавливали часовые и спрашивали пароль. На расстоянии атаки от противника лагерь не мог быть спокойным. Многие не сумели заснуть, сидели у палаток или вокруг небольших костров и негромко беседовали. Напряжение и страх сжимали мочевые пузыри, и Юлий с Брутом то и дело замечали в пыли мокрые пятна и следы ручейков.
Юлий понял, что Брут ведет его прямо к преторианским воротам в северной части лагеря.
– Чего ты хочешь? – прошипел он другу.
– Ты мне нужен, чтобы выйти из лагеря. Они пропустят трибуна, если ты прикажешь.
Марк шепотом поведал Цезарю свой план, и Юлий покачал в темноте головой, поражаясь неуемной энергии Брута. Он хотел было отказаться и вернуться в палатку, но от ночного воздуха в голове прояснилось, и Цезарь сомневался, что снова заснет. Усталости он не чувствовал. Вместо этого мускулы дрожали от нервного возбуждения, и бездеятельное ожидание казалось наихудшим вариантом.
Ворота охраняла центурия экстраординариев, все еще покрытых пылью после дневного патрулирования. Их командир направил своего коня навстречу подходившим Юлию и Бруту.
– Слушаю, – сказал он просто.
– Я хочу выйти из лагеря на пару часов, – ответил Цезарь.
– Приказано никому не покидать лагерь.
– Я легат Перворожденного, трибун Рима и племянник Мария. Выпусти нас.
Центурион заколебался, боясь нарушить приказ.
– Надо доложить об этом. Если вы выйдете, то нарушите прямое распоряжение Помпея.
Цезарь посмотрел на Брута, мысленно ругая друга за то, что он поставил его в подобное положение.
– Я утрясу вопрос с командующим, когда вернусь. Докладывай, если считаешь нужным.
– Он захочет узнать, зачем вы выходили за ворота, – продолжал центурион, слегка морщась.
Юлию понравилась дисциплинированность легионера, но он с ужасом думал, что скажет Помпей, если центурион все же сообщит ему об их выходке.
– Там есть высокая скала, с которой видно все поле боя, – спокойно сказал Цезарь. – Брут считает, что с ее вершины можно посмотреть на вражеское войско.
– Мне это известно, но лазутчики утверждали, что она слишком крута и на нее никак не взобраться, – заметил центурион, задумчиво почесывая подбородок.
– По крайней мере, стоит попробовать, – быстро сказал Брут.
Экстраординарий в первый раз посмотрел на него, о чем-то размышляя.
– Я могу подождать с докладом три часа, пока не сменится стража. Если к тому времени вы не вернетесь, я должен буду доложить о вас как о дезертирах. Это все, что я могу сделать для племянника Мария, но не больше.
– Хорошо. До этого не дойдет. Как тебя зовут? – спросил Юлий.
– Таран.
– Юлий Цезарь. А это Марк Брут. Вот тебе наши имена. Мы вернемся до смены стражи, Таран. Даю слово, вернемся.
По приказу центуриона часовые расступились, освобождая дорогу к воротам, и вскоре Цезарь с товарищем оказался на каменистой равнине. Где-то впереди, во тьме, находился враг…
Когда они отошли достаточно далеко, чтобы их не слышали часовые, Юлий повернулся к Марку:
– Не могу поверить, что ты втравил меня в подобную авантюру! Если Помпей узнает, он с нас шкуру спустит.
Брут беззаботно пожал плечами:
– Не спустит, если сумеем взобраться на скалу. Эти разведчики – конники, помни об этом. Они думают: если нельзя втащить на скалу коня, значит она неприступна. Я на закате ее рассматривал. С вершины должен открываться прекрасный вид. Достаточно лунного света, чтобы наблюдать за вражеским лагерем, а это будет полезно, и не имеет значения, что скажет Помпей о нашем уходе.
– Хотелось бы тебе верить, – мрачно ответил Цезарь. – Пошли. Три часа – это немного.
Двое молодых людей пустились бежать к черной громаде, силуэт которой вырисовывался на фоне звезд. Зловещая скала возвышалась над равниной, как гигантский зуб.
– Вблизи она выше, – прошептал Брут, снимая сандалии и меч.
Друзья могли повредить ноги, но подкованные железом подошвы будут скользить и клацать по камням, что привлечет внимание противника. Трудно было сказать, где находятся вражеские патрули,
