Ниневия - Андрей Евгеньевич Корбут
Двадцатый год правления Син-аххе-риба. Месяц симан
Меня окружили. Четыре черных плаща спереди, еще три за спиной.
Стая шакалов, готовая растерзать загнанную добычу.
Они бы и бросились, но вмешался их предводитель.
— Назад! Отойти на тридцать шагов.
Свора подчинилась ему беспрекословно.
Когда мы остались на улице одни, он подошел ближе и поинтересовался:
— И что делает царский писец ночью в этих трущобах?
— Кто ты такой, чтобы давать тебе отчет? — дерзко ответил я.
— Бальтазар, начальник внутренней стражи Ниневии. А ты ведь Мар-Зайя? Я ничего не перепутал?
Бальтазар — так вот как зовут того, кто повсюду следует за мной словно тень.
«И кому же ты служишь? И знает ли Арад-бел-ит, какую змею пригрел у себя на груди?» — размышлял я.
— Ты не ошибся.
— Так что же здесь случилось? — стражник присел рядом с убитым, чтобы разглядеть его получше, а затем, заметно изменившись в лице, спросил: — Знаешь ли ты, кого убил?
— Я слишком поздно понял это.
— Ты совершил убийство, и по закону это карается смертью. У тебя есть какое-то оправдание?
— Это была ошибка… Я был у друзей, они живут неподалеку отсюда. Вышел от них и отправился домой, но скоро заметил, что за мной кто-то идет. Потом обнаружил твоих людей. Откуда мне было знать, что это внутренняя стража? Я подумал: если хочу жить, лучше схватиться с одним, чем с целым отрядом… Это была ошибка, как ни горько это осознавать.
— Да… Ты это уже говорил. Все это очень странно. Вот только твои объяснения вряд ли убедят царя. Я уже не говорю о том, как это расстроит принцессу Хаву.
— Ты, безусловно, прав. Мое положение и в самом деле отчаянное. Но скажи, от кого он бежал? Почему обнажил меч? И что здесь делает целый отряд внутренней стражи? — парировал я.
— С чего ему бежать от нас? — быстро ответил Бальтазар.
Мы замолчали. О чем думал начальник внутренней стражи Ниневии, догадаться было нетрудно: отдай он меня под суд, я был бы обречен, но тогда Бальтазару пришлось бы отвечать на все тот же непростой вопрос: «Кто и почему преследовал Нимрода?». Ни царь, ни суд не оставят мои подозрения без внимания. Не я один отправлюсь на плаху.
Если только он не решит избавиться от свидетеля.
Стражники стояли в двадцати шагах от нас. Вряд ли кто-то из них узнал меня. Бальтазар все еще сидел на корточках и пока был беззащитен. Я положил руку на рукоять меча. Всего один удар…
— Не стоит этого делать, — предупредил он. — Убийство приближенного царя — это всегда скверно, но если как-то можно объяснить одну смерть, то две, колесничего и писца, кажется, мне совсем невероятным… Он умер сразу?
Я подлил масла в огонь — сначала помедлил, словно раздумывая, можно ли ему довериться, а затем осторожно повторил якобы услышанные слова:
— Передай Арад-бел-иту… передай… Ашшур-дур-пания… Ашшур-дур-пания. Он повторил имя царского кравчего дважды.
— Да, немного, — покачал головой Бальтазар.
Я не согласился, и предложил свою версию развития событий:
— Если только они не дойдут до адресата.
Бальтазар поднялся и снова посмотрел мне в глаза. Я выдержал его упорный взгляд и заставил отступить. Мы обменялись нижайшими поклонами и выражением преданности друг другу:
— Думаю, для нас обоих будет лучше, если ты исчезнешь прямо сейчас, пока мои люди не поняли, кто убил царского колесничего. Тебе не надо говорить, что об этой истории лучше забыть?
— Если никто и никогда не будет мне об этом напоминать…
— К чему? Если ты плывешь по течению, в этом нет необходимости. Просто не мешай естественному порядку вещей.
— Меня не касаются чужие дела, — после этих слов я повернулся, и быстро зашагал прочь от Бальтазара, его стражников и первого убитого мной в жизни человека.
Это оказалось совсем нетрудно. Мне было искренне жаль Нимрода, но если бы не он — там, в грязи посреди улицы, лежал бы я.
16
Весна 685 г. до н. э.
Столица Ассирии Ниневия
Во дворце Син-аххе-риба, в царских покоях, слуги накрывали на стол обильную трапезу.
Ашшур-дур-пания распорядился готовиться к ней еще до захода солнца, знал: царь провел с царицей наедине почти двое суток, довольствовался фруктами, сладостями и вином и, вернувшись к себе, будет голоден и требователен.
Отправив Бальтазара вдогонку за неизвестным, подслушавшим планы заговорщиков, царский кравчий проследовал на кухню; он был раздражителен, нетерпелив и зол. Высек собственноручно повара за недоваренный, как показалось, рис; перепробовал всю еду и питье, чтобы убедиться, что нигде нет отравы; а затем лично принялся сопровождать все блюда из кухни до царской столовой, придирчиво выбирая для каждого из них почетное место.
Ближе к трону находились почти три десятка небольших порций самых разнообразных яств: орехи, маслины, соусы, томаты, огурцы, зеленый и сладкий лук, печеные баклажаны со свежим мягким козьим сыром и густыми приправами. По правую руку от царя поставили далму и фрикадельки фалафель из фарша на основе нута и специй, по левую — тушеные бобы, приправленные чесноком, лимонным соком и оливковым маслом, а также чечевицу с обжаренным луком. На краю стола поместился небольшой медный казан с ароматным пловом: тонким длиннозернистым рисом с золотистой корочкой, горкой крупных кусков баранины, морковью, изюмом, кишмишем и зирой.
Слуги торопились, не смели поднять глаз и дрожали при одной мысли о том, что могут разгневать царского сановника.
Однако в какой-то момент Ашшур-дур-пания остался один в зале, где был накрыт царский стол. Только от него теперь зависела жизнь и смерть царя Син-аххе-риба.
Ашшур-дур-пания был бы плохим кравчим, не окажись у него под рукой яда. Сановник снял с широкого пояса висевший на кожаном ремешке арибал[40], осторожно его откупорил и вылил содержимое — бурую маслянистую жидкость — в пиалу с чечевицей. После этого он огляделся и трижды громко хлопнул в ладоши.
Первыми на шум откликнулись стражники, за ними появились молодые сановники, которым вменялось в обязанность следить за тем, чтобы никто не прикоснулся к трапезе в царской столовой.
Ашшур-дур-пания строго взглянул на воинов, застывших около входа в молчаливом ожидании, обратился к одному из них:
— Позови десятника.
Затем ласково сказал своему протеже, молодому аристократу Рафаилу, сыну казначея Нерияху, и его товарищу ассирийцу Ардису:
— Мне не нравятся несколько блюд. Хотел узнать,
