Избранные произведения - Лайош Мештерхази
Инспектор чувствовал, как почва уходит из-под ног. Он ожидал, что наше дело принесет ему пользу: мы, защищая себя, будем называть его бесчестным. А это ему выгодно. Чем больше его очернят эти «первостепенной важности» коммунисты, тем более желательным будет он для Хорти! Весь белый свет увидит, каким он был саботажником, каким он был контрреволюционером, каким он был рьяным врагом коммунизма!
Когда Покол узнал от Шимона, что мы сбежали, он чуть было в обморок не упал. Не получит он оправдания, рухнули его репутация, его карьера! У него все же оставалось несколько друзей в министерстве внутренних дел. К тому времени, когда от директора тюрьмы и министерства юстиции пришло известие о нашем побеге, он уже успел принять меры… В два часа он приехал в Вац на военном мотоцикле с коляской марки «харлей» со специальным предписанием в кармане, что нашим преследованием и розыском будет заниматься он сам. Допросив всех надзирателей, директора, священника, старого добровольного узника, — в половине четвертого он уже мчался по Балашшадьярматскому шоссе.
Мотоцикл вел один из надзирателей, который работал в конторе по разноске посылок и знал нас в лицо. На заднем сиденье они тащили с собой старого Пентека. Трястись по неровной дороге на прошедшем всю войну мотоцикле не было большим удовольствием для нашего почтенного старейшего надзирателя. А захватили его с собой из тех соображений, что, кроме директора тюрьмы, Тамаша Покола и надзирателя садового хозяйства, господин старший надзиратель Пентек был больше всех заинтересован в том, чтобы нас поймали: ведь он часто повторял, что мы «добрые христиане», и именно по его распоряжению, что могут подтвердить заключенные, нас послали в садовое хозяйство. Ну конечно, начальник охраны не преминул сейчас «вспомнить» об этой идее Пентека! «Трудно теперь будет выйти из этого положения сухим, — размышлял старший надзиратель, — вот тебе и тюремная служба. Почему бы мне было не остаться в деревне? Сидел бы на печке!»
* * *
Мы обернули ноги лопухами и натянули ботинки. Правда, мы не были уверены, что это поможет, но мы предприняли все, что могли, для того чтобы продолжать путь.
Но куда, в какую сторону?
Никаких бумаг у нас не было, если, конечно, не считать тюремных листков. Мы спрятали их под стельки ботинок, пусть уж лучше ничего не найдут, чем это. Выбрасывать мы их не хотели — на «той стороне» пригодятся.
Населенные пункты, шоссейные дороги надо будет обходить. Жаль, что нет карты. Мы представляли примерно, где нам перейти границу, по ведь голова человека всего вместить не может — достаточно, что мы запомнили путь до этих мест.
Пораскинули умом, как будет лучше. Мелькнула мысль: возвратиться в Вац, подождать, пока успокоится шумиха, потом прокрасться на станцию, взять наши фальшивые паспорта от товарища железнодорожника. Но с другой стороны, город в состоянии тревоги может оставаться несколько дней. Документы, конечно, вещь важная, но наверняка все жандармские участки получили телеграммы, и облава может быть повсюду. Стоит ли все-таки рисковать, проделывая обратный путь? К тому же человек, даже если у него есть серьезные причины, неохотно возвращается к местам, где много страдал. От этой мысли мы отказались.
Я предложил другой план: пойти туда, где они меньше всего нас ждут, — в Будапешт. Здесь, в Ноградверёце, или немножечко дальше, в Надьмароше, сесть в поезд и в каком-нибудь из столичных предместий, Гёдё или Медьере, сойти, отправиться дальше пешком, разыскать Шалго. Правда, два дня мы проиграем, но зато будет больше гарантии, что перейдем границу. Но это предположение я отверг с той же легкостью, с какой его и выдвинул, так как Бела правильно заметил, что беглецы чаще всего стараются найти убежище в Будапеште. И, если в этой «большой скирде» трудно найти иголку, то зато и легче провалиться: охрана в столице куда бдительней.
Однако больше всего меня убедил тот факт, что мы находимся в двух-трех часах ходьбы от границы и еще до того, как зайдет это палящее над нами жаркое июльское солнце, мы, быть может, уже будем дышать свободным воздухом. Чехословацкая граница находилась от нас на расстоянии не более двенадцати — четырнадцати километров.
И мы решили идти вперед!
Снова обошли деревню, миновали виноградники, фруктовые сады. Перед Кишмарошем опустились в овраг, потом поднялись в горы. Правда, мы делали очень большой крюк, теряли время, но зато идти было спокойно. В виноградниках нас изредка встречали работающие крестьяне, но это было не опасно…
Вскоре мы оказались над Надьмарошем. Тут нам пришлось постоять в раздумье, так как одна дорога шла вверх, в узкую долину, а две пролегали между двумя высокими холмами; одна из них вела, как впоследствии выяснилось, вниз, в село. Мы могли пойти и по правой дороге, через лес, там было относительно безопасно. Но этот путь показался нам тогда уж очень диким; без карты мы идти не решились, заблудимся еще где-нибудь в горах. На дороге были туристские знаки — вдруг выведет она нас к какому-нибудь бельведеру или к источнику. Конечно, это, скорее всего, красивое и, возможно, чем-нибудь достопримечательное место, может быть, сам король Матяш поил в этом источнике своего коня, — но у нас тогда не было ни настроения, ни желания любоваться картинками природы и историческими достопримечательностями.
В это время у меня возник новый план. Из Ваца, помните, я говорил, сбежало пятеро. Четверых схватили как раз в этих краях, в районе реки Ипой. Только одному, шедшему первым, удалось переплыть ночью реку под Балашшадьярматом. Линия границы реки Ипой очень охранялась. И вполне вероятно, что все жандармы, пограничники, таможенники, сыщики подняты сейчас на ноги и подкарауливают, когда мы попадемся им прямо в лапы.
Эх, хорошо бы переправиться на другой берег Дуная и пойти дальше, куда-нибудь в Эстергом, в Комаром! Там граница тянется по воде и ее не так сильно охраняют. А потом, они ведь не предполагают, что мы избрали то направление. Да и через Дунай легче перебраться ночью. По всему берегу попадаются лодки. Отвяжем одну, потихонечку и переплывем. Еще при свете высмотрим место, потом, когда стемнеет, нас и след простыл.
Я рассказал о своем плане Беле, но, видно, он ему не очень-то понравился. Ведь мы уже у цели. И не оставалось у нас другого выхода, как спуститься в село.
Надьмарош довольно