Ведьмины камни - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Но она знала, как себя вести, и вскоре уже Ингвар с приближенными под рев рогов вступал в гридницу, за ними валили толпой родичи и гости. Логи повел Хельгу в дом, оберегая ее в толпе; она держалась за его руку, вытаращенными глазами оглядываясь. Казалось, ее несет бурный поток талой воды, среди упавших стволов и смытых изб. Но сейчас будет пир, и все разъяснится.
* * *
Положение дел было не таково, чтобы в нем могла быстро разобраться даже Сванхейд, не говоря уж о Хельге. Королева заранее распределила дела по управлению пиром между служанками и родственницами, часть поручение досталась и Хельге, поэтому она не могла непрерывно слушать, что говорится в гриднице, – приходилось выходить в поварню. Родичи и знатные гости сидели с одной стороны длинной палаты, приближенные Ингвара – с другой. Таких людей Хельга никогда не видела и, приближаясь к ним с кувшином меда или пива, дрожала как лист. В дружине Ингвара были молодые и старые, седобородые, славяне разных племен, варяги, русы, даже немного болгар. Болгары казались Хельге более знакомыми, чем прочие, она не раз видела их родичей, итильских булгар, приезжавших в Силверволл по торговым делам.
Но остальные… Богатые греческие кафтаны и рубахи, отделанные шелком и даже целиком шелковые, дорогие серьги, браслеты, перстни из серебра и золота, пояса с серебряными и бронзовыми бляшками только подчеркивали дикость их загорелых лиц, жестких глаз, безжалостных и чуть отстраненных. У многих на лице, на шее, на руках виднелись красные и розовые пятна; Хельга было подумала с испугом, что это какая-то заразная хворь, которой страдает вся дружина, но услышала, как кто-то из них, отвечая на чей-то вопрос, объяснил: это ожоги! Ожоги от «влажного огня»[10], который дождем лился на Ингварову дружину с греческих судов проливе между морем и Миклагардом; не менее тысячи человек там погибло за одно утро от этого огня, утонуло вместе с горящими судами или спасаясь от пламени, которое не гасло даже на воде. Среди этих погибших оказался и юный Эймунд – родной брат Бериславы. Они с Вояной плакали, роняя слезы в кувшины с пивом, но хирдманы Ингвара не сердились, лишь понимающе кивали.
Весь долгий вечер, до полуночи, шли рассказы о походе, но Хельга, к концу едва стоявшая но ногах от усталости и волнения, так и не поняла: с победой вернулся Ингвар или с поражением? Богатые кафтаны как будто говорили о первом, но ожоги на лицах и ожесточение в голосах с этим не ладили. Около половины ратников, варягов, русов и словен, не вернулось – они погибли в Боспоре Фракийском, в сражениях вдоль побережья Вифинии и Пафлагонии, под Гераклеей, в столкновении с печенегами близ днепровских порогов на обратном пути, и тени этих погибших густым роем висели над столом, увеличивая всеобщее смятение. К тому же часть рассказов и разговоров велась по-славянски, и смысл их от Хельги ускользал.
Сам Ингвар, как с изумлением поняла Хельга, провоевал только один день. В то утро, когда русские суда вошли в пролив и на них обрушился «влажный огонь», он был ранен и уже через несколько дней с частью дружины отступил от пределов Греческого царства назад, в Болгарию, где и пробыл до своей женитьбы на этой вот смуглянке. Но большая часть его войска оставалась в Греческом царстве, и хотя к Миклагарду они не приступали, все лето ходили по южному берегу Греческого моря, захватили там несколько городов и взяли хорошую добычу. Возглавлял то войско Мистина, Свенельдов сын, побратим Ингвара, но с ним сюда он не пришел – остался в Кёнугарде. Близ какого-то города люди цесаря дали русам большое сражение, в котором тоже непонятно кто выиграл, хотя крови было пролито очень много; после этого русы и отступили, и недавно, под первым снегом, прибыли в Кёнугард. В те самые дни, когда в Силверволл пришел торговый обоз из Булгара. Из того города – Гераклеи Понтийской – они сумели вывезти всю набранную к тому времени добычу, поэтому считали себя победителями. В доказательство успеха всем родичам Ингвара и знатным людям Хольмгарда были поднесены дары – серебряные милиарисии, золотые номисмы, шелковые одежды, драгоценные чаши, разные красивые заморские мелочи вроде серебряных ложек или костяных резных гребешков.
Поход, принесший добычу, неудачным считаться не может. Но Хельга видела по лицам, по голосам: что-то мешает русам торжествовать, что-то отравляет им сладость меда на этом пиру.
Разливая пиво и мед, Хельга часто подходила с кувшином к дружинному столу, и каждый раз ее пробирала дрожь тревожного волнения, будто ей предстояло покормить с руки медведя или волка. Ингвар привел с собой шесть сотен человек, по большей части наемников из-за моря, и многие из них, как и сама Хельга, не знали славянского языка; она слышала, как Логи переводил, сидя меж одним из прибывших и каким-то стариком из славянских старейшин. Они не трогали Хельгу, но она ощущала на себе пристальные взгляды этих безжалостных глаз и старалась с ними не встречаться. Иногда кто-то обращался к ней, и хотя она почти всегда понимала слова, до ее сознания они не доходили и она спешила отойти, не отвечая.
Уже за полночь Берислава, шмыгая носом, шепнула ей, что Сванхейд разрешает женщинам уйти – подавать больше ничего не надо. К тому времени уже были съедены горы мяса и хлеба, под ногами перекатывались кости. Опустели бочонки пива и меда, голоса мужчин стали громкими, движения размашистыми. Кто-то пел, кто-то задирал рубаху, показывая шрамы от тяжелых ран, кто-то рассказывал о гибели товарищей, уже не в силах сдержать слез. Хельга была рада уйти в избу вместе с Бериславой и Вояной; ее едва держали ноги, голова гудела, но возбужденный мозг долго не давал ей заснуть.
Она пока мало что поняла об успехах Ингвара с греками, но поняла, что и военные, и семейные дела его очень не просты. А значит, предсказывать последствия похода для Эйрика и Мерямаа – такое же полезное занятие, как рисовать пальцем на воде.
* * *
Проснувшись утром от плеска воды, Хельга обнаружила, что у лохани умывается мужчина, лет двадцати с небольшим, среднего роста, коренастый, с округлым приветливым лицом и рыжей бородкой. Увидев, что незнакомая девушка на лежанке, плотно занятой родственницами и служанками, в изумлении на него смотрит, он улыбнулся и подмигнул ей.
– Я – Тородд! – шепотом представился он. – Я – хозяин этого дома, но гостей не ем.
– Привет и здоровья тебе, Тородд! – так же шепотом ответила Хельга, садясь. – Наверное, тебе не очень приятно наткнуться в своем доме на толпу чужих женщин, но откуда мы могли знать, что вы как раз в это время сюда приедете!
– Нет-нет, это просто счастье – вернуться из похода домой и вместо одной красивой женщины застать здесь целый десяток! – Тородд снова ей подмигнул. – Ты какая-то наша родственница?
– О, это непросто объяснить! Я – Хельга дочь Арнора, из Силверволла. Госпожа Сванхейд пригласила меня погостить. Мой дядя Эйрик – ее двоюродный брат.
– Твой отец – Арнор Камень? То есть, – Тородд немного подумал, – ты племянница моего двоюродного дяди… ты мне кто-то вроде троюродной сестры?
– Пусть будет так! – Хельга шепотом засмеялась. – Но не кровной.
Разумеется, это Тородд – муж Бериславы, который наконец вернулся в собственный дом. Он пришел, когда Хельга уже спала, поэтому и не сообразила сразу. Наверное, она видела его вчера на пиру, то все незнакомые лица для нее слились в одно. Родной младший брат Ингвара на вид приятный человек – добродушный и приветливый. Сам Ингвар ей вчера показался совсем другим…
От их шепота проснулась Берислава и разбудила Вояну: еще не рассвело, но пора было идти заниматься хозяйством. С прибытием дружины их заботы не закончились, а только увеличились. Разместить всех прибывших в Хольмгарде не было возможности, и часть еще вчера развели по городкам и селением на Ильмене, но сотни три устроились здесь. Для них в Хольмгарде имелось несколько больших дружинных
