Людо Экхаут - Молчать нельзя
— Нет, Тадеуш. Я должна благодарить. Ведь я чуть не натворила глупостей. Я так стремилась к тебе…
— Молчи, любимая, — произнес он с мукой в голосе, борясь с собой.
— Я думала, что если… то тогда я забуду свой позор. Но так лучше. Хорошо, что ты можешь любить меня просто так. Удивительно. Во мне бродили грешные мысли, а мне не было стыдно.
— Спи же, милая.
— На, возьми! — она протянула что-то.
— Что это? — спросил он, не видя в темноте.
— Нож, — ответила Ядвига. — Теперь он мне не нужен.
Долго длилась эта ночь для двух влюбленных.
Они были очень счастливы и горды тем, что нашли в себе силы побороть страсть и остались людьми в этом хаосе.
В начале декабря 1941 года весь партизанский отряд ушел из лагеря на выполнение задания по уничтожению отдаленного немецкого гарнизона, охранявшего огромный склад оружия, боеприпасов, снаряжения, обмундирования и продовольствия.
В лагере остались лишь Тадеуш — из-за своей хромоты — и Ядвига. Для юной пары наступили дни безмятежного счастья в их бедной хижине, дни чистой и безмерной любви.
Они крепко и спокойно спали, когда ворвались немцы. Сонному и не понимавшему еще, что произошло, Тадеушу надели наручники. Ядвига в отчаянии закричала. В ее сознании сразу же всплыла с ужасающей ясностью картина происшедшего с ней раньше. Но солдаты вермахта, надев ей наручники, больше не обращали на нее внимания.
Немцы, казалось, не знали, что с ними делать. Тадеуш и Ядвига сказали, что они уже несколько месяцев живут здесь и не причинили никому вреда. Снег за дни отсутствия отряда замел землянки и другие следы пребывания партизан. У немцев не было оснований не верить им, и если бы у Тадеуша с Ядвигой были паспорта, то их, возможно, отпустили бы.
В грузовике наручники-сняли, и они в отчаянии обнялись под равнодушными взглядами усталых солдат.
Но когда в Варшаве им приказали разойтись, у них не было сил расстаться. Оба выглядели такими несчастными, что даже немцы посочувствовали им, сказав:
— Вас разлучают временно. Встретитесь в трудовом лагере. Там будете работать до конца войны. Она долго не протянется.
«ТРУД ОСВОБОЖДАЕТ»
Глава 1. КАРАНТИН В БИРКЕНАУ
На триста километров пути от Варшавы до Освенцима немцы ухитрились затратить три полных дня и две ночи. Поезд вышел из Варшавы в четверг рано утром, а прибыл в Освенцим в субботу поздно вечером.
Заскрежетали, завизжали колеса, и состав с двадцатью плотно закрытыми вагонами остановился. В пути пленным не давали ни воды, ни пищи. Они изнывали от жажды, мучились от голода, задыхались от недостатка кислорода.
Все щели и трещины в вагоне были закупорены. Воздух, тысячи раз побывавший в легких, смешивался с удушливым зловонием, исходившим от больных, изможденных тел, разлагавшихся трупов и испражнений. Мертвые оставались там, где их настигала смерть. Естественные надобности справлялись под себя. В первый день пути еще велись разговоры, потом все умолкли, прислушиваясь к холодной снежной тишине за вагоном да хриплому дыханию соседей. Януш и Тадеуш познакомились в вагоне, случайно прижатые толпой в угол. Они рассказали друг другу о своих злоключениях, вспомнили близких и договорились, если удастся, не разлучаться.
Поезд стоял, но заключенные не имели понятия, где они находятся. За три дня пути их с одинаковым успехом могли доставить как в трудовой лагерь где-либо в России, так и на атлантический вал. Смертельно усталые люди, стоявшие плотными рядами, совершенно безучастно отнеслись к остановке. В начале пути, как только прекращался стук колес, вздох облегчения вырывался у несчастных, и все стремились протиснуться ближе к двери. Но частые бесцельные и долгие стоянки ничего не меняли, и на них перестали обращать внимание. Пленники как бы слились с тишиной, смрадом и скрипом колес. Возможно, они уже примирились с тем, что не дождутся конца пути. Во всех вагонах было много умерших и потерявших сознание.
Но на этот раз, кажется, действительно приехали. За вагонами послышались крики, топот ненавистных сапог и яростный, захлебывающийся л,ай собак, почуявших запах крови. Страшные звуки, от которых у запертых вместе мужчин и женщин (скот обычно возят раздельно, а для этих «людей низшего сорта» сойдет и так) волосы вставали дыбом и кровь стыла в жилах. Только у Тадеуша ожидание было сильнее страха. У него теплилась надежда, что Ядвига тоже попадет в этот лагерь. Он пытался увидеть ее при посадке в Варшаве, но из-за сыпавшихся на пленников ударов прикладами и ругани от этого пришлось отказаться.
Открылись двери вагонов, и пленники увидели, что они находятся на ярко освещенной прожекторами станции.
«Освенцим», — прочел кто-то вслух.
Дрожь прошла по телам арестованных. Они все слыхали рассказы об этом лагере, шепотом передаваемые в народе.
Вдоль состава, изрыгая проклятия, носились солдаты. На перроне стояли несколько сотен немцев. Дула их винтовок с поблескивающими штыками были направлены на широко распахнутые двери вагонов, из которых рекой текло человеческое горе. Немцы с трудом удерживали на поводках злобно скаливших пасти овчарок.
— Все из вагонов! Шнель! Шнель! — кричали солдаты.
Но быстрей просто не получалось. Обессиленные люди вываливались из вагонов и отползали в сторону. Эсэсовцы немилосердно избивали лежащих.
— Становись! Проклятое отребье! Становись по три в ряд!
Сверкающий снег покрывал платформу. Снег повсюду, куда ни глянь, а за яркой дорожкой прожекторного света — беззвездная зимняя ночь, казавшаяся темней, чем обычно.
Еле передвигая ноги, прибывшие строились на длинном широком перроне. Люди пытались вдохнуть свежий воздух полной грудью, но спазмы сжимали горло, и они не могли дышать. Воздух на станции Освенцим не был свежим. Он смешался с удушливой, всюду проникающей вонью, которая несомненно таила в себе что-то страшное. Пленники переглядывались. Апатия уступила место беспокойству и безнадежной жажде жизни. Жить! Только бы жить! А угроза их жизням висела в самом воздухе. Страх увеличился, когда в километре от них в небо взвился ог— ромный столб пламени.
Наконец с руганью и побоями пленных выстроили. От эсэсовцев не укрылся безмолвный ужас прибывших.
— Ну как, вонючие свиньи, интересуетесь, что там такое? Это ворота в ад! И вы отправитесь сейчас туда! Ваше место в аду!
Да, несомненно, это был ад, а чертями были солдаты в грязно-серой форме с лицами преступников, для которых подлость, зверство, убийство — дело привычное.
Высокомерно поглядывая на пленных, перед строем прогуливался офицер.
— Евреи есть? — спросил он.
Евреи были, но ни один из них не шелохнулся.
— Найдем сами — всыплем вдвойне!
— Священники есть?
Опять молчание, хотя в пути в вагоне Тадеуша священник, одетый как простой рабочий, напутствовал умирающих. Позже заключенные поняли, почему священнослужители скрывали свою профессию: с ними эсэсовцы обращались с удвоенной жестокостью.
— Евреев и священников нет? Тогда вперед! Ускоренным маршем! За попытку к бегству — расстрел! Кто упадет и не захочет идти — тоже расстрел! Да не ломать ряды, вы, вшивые собаки!
В том, что могут расстрелять, никто не сомневался. Они видели, как эсэсовцы вошли в вагон, оттуда вскоре раздались выстрелы. Это фашисты расправились с теми, у кого не хватило сил подняться.
Арестованные заметно оживились, когда увидели, что идут в сторону от страшного места, где, упираясь в небо, стоял похожий на галлюцинацию гигантский столб жуткого рыжего пламени.
Колонна двигалась вдоль железнодорожного полотна, затем пересекла его и свернула вправо. Теперь они шли по наспех сделанной дороге, покрытой острым гравием. Камни ранили ноги даже через обувь.
Эсэсовцы с бранью и криками бегали вдоль колонны, подгоняя штыками отстающих. Собаки прыгали, рвались из рук проводников, рычали, обнажая острые клыки.
Шатаясь от головокружения, пленники брели, с трудом переставляя ноги. Тадеуш, прихрамывая, шел в середине колонны. Справа от него — Януш, слева — молчаливый молодой парень с угрюмым, замкнутым лицом.
— Как тебя зовут? — спросил его Тадеуш.
— Казимир, — буркнул тот.
— Я Тадеуш, а он — Януш.
— Заткните глотки, проклятые ублюдки, — зарычал эсэсовец.
Впереди Казимира, расправив грудь, гордо подняв голову с развевающимися волосами, шел высокий мужчина. Было заметно, что он пытается скрыть свою слабость. Этот человек невольно привлекал . к себе внимание. Вожак, который даже эсэсовцам внушал уважение. За время пути штык еще ни разу не коснулся его.
То тут, то там в колонне падал пленный, товарищи пытались поднять его, но не успевали. Натренированные собаки неистовым лаем указывали эсэсовцам очередную жертву. Несчастного выбрасывали из колонны. Выстрел, слабый вскрик
