Александр Антонов - Монарх от Бога
- И что же, помогло нам золото? Болгары ушли?
- Да, они покидают наши пределы, - ответил Лакапин и в свою очередь спросил: - А что здесь стало известно?
- Ничего нового и никаких следов тех, кто совершил убийство. Верёвка и дротик - вот и все, что они оставили. И проникли они в сад через восточную стену.
- А император Александр знает, что великий доместик погиб?
- Императора пока не нашли. Говорят, что он ещё в конце дня покинул Магнавр и уехал с воинами в бухту Золотой Рог.
Лакапин подумал, что находиться ему в саду Анатолика больше незачем, что его надежды найти преступников призрачны, и он покинул сад и подворье великого доместика. Роман счёл, что остаток ночи ему лучше провести среди воинов на крепостной стене. Это поможет ему через своих дозорных вернее знать, как ведут себя болгары, уходя в свои пределы. Он переживал, что они могут захватить пленных, с тем чтобы продать их в рабство. Этого он не хотел допустить.
На стене у Лакапина хранился тёплый плащ. Кто-то из воинов принёс старое кресло. Роман сел в него, закутался в плащ и попытался уснуть. Но сон не шёл. Мысль об убийстве Анатолика не покидала его. Он думал, кому было выгодно убрать Анатолика. То, что Александр не терпел его, Роману было известно, и он утвердился в мысли о том, что великого доместика убрали по воле Александра. Конечно же ему было доступно послать своих людей или наёмных арабских корсар, чтобы убрать Анатолика. А рядом с Александром возникал Неофит. Помнил Роман, что император однажды открыто пообещал Неофиту место великого доместика. И выходило, что роль Неофита в смерти Анатолика могла иметь место. Теперь оставалось только ждать, как поступит Александр, когда появится после своего загадочного исчезновения.
Цепкий ум Лакапина приближался к истине. Император Александр уехал из дворца Магнавр в критический момент не случайно. Накануне приступа, к которому болгары уже были готовы, Александра одолел страх. Он бежал из дворца. Добравшись до бухты Золотой Рог, он на лёгкой скедии доплыл до своего дромона, на котором совершал плавания ещё Лев Мудрый, и решил провести там несколько дней, пока не улягутся страсти. Он знал, что Неофит, получивший от него лишь намёк на то, что требуется совершить и тысячу золотых милиаризиев[21], равных двумстам пятидесяти золотым червонцам, сделает все, чтобы убрать Анатолика и замести следы убийства. Воля императора была исполнена. Теперь Неофиту оставалось ждать, когда Александр сдержит слово чести и одарит его титулом великого доместика. В тридцать пять лет получить такой чин неродовитому вельможе - это ли не счастье!
Александр вернулся в Константинополь в тот день, когда во Влахернском храме шла панихида по убиенному. Он прошёл к гробу и встал в изголовье. Сбоку от него оказалась Зоя-августа, держащая сына за руку. Императрица не сразу посмотрела на Александра. А когда подняла голову, то увидела, что он утирает слезы. Чуть раньше Зоя-августа заметила, как текли слезы по лицу Неофита. Она сочла, что тот и другой проявляют притворство. Её неприязнь к Александру вспыхнула с новой силой. Боясь, что она может выплеснуться, Зоя-августа отошла от гроба и увела Багрянородного Сын понял порыв матери и крепче сжал рукой её ладонь. Они покинули Влахернский храм, и, пока шли до Магнавра, Багрянородный сумел задать матери несколько вопросов, и на некоторые из них у Зои-августы не нашлось ответа.
- Я не знаю, сынок, в чём я виновата перед императором. Разве только в том, что была супругой твоего батюшки.
- А почему дядя не найдёт себе супругу?
- Когда-нибудь ты узнаешь и эту причину.
Багрянородный посмотрел на мать с удивлением и больше ничего не спрашивал.
После того как ушли из Византии болгары, как схлынули волнения, внесённые в жизнь Магнавра убийством Анатолика, во дворце наступило время умиротворённой печальной тишины. Но это не была грусть о покойном великом доместике. Придворные не проявляли радости жизни потому, что в залы и покои дворца вселилось злое поветрие, исходящее от премьер-министра Константина Дуки, занявшего место жизнерадостного Астерия.
Мрачный, как осенняя ночь, получивший звание военного доместика ещё во время службы в византийской армии, Константин Дука вызывал даже не у робких придворных озноб. Взгляд его черных, сверкающих из-под нависших бровей глаз излучал холод. Тонкие губы были всегда презрительно сомкнуты, нос с горбинкой был свернут влево, видимо, от сильного удара, и потому казалось, что Дука всё время что-то ищет. Но Константин Дука был умён, деловит и властен. И теперь император Александр, не спросив согласия Зои-августы, регентши Багрянородного, отдал в руки Константина Дуки все государственные дела. Порой Дука подписывал императорские указы.
Зоя-августа не могла с этим смириться. Она считала, что полноправным государем империи должен быть только её сын. И она попыталась очертить Дуке круг его государственных дел. Однако Константин Дука сказал Зое-августе такое, что поставило её в тупик и ей показалось, что он рассуждает правильно.
- Августейшая императрица, я исполняю свой долг во благо империи и обязан вмешиваться во все, вплоть до торговли и добычи золота. Ни императору Александру, ни тебе, августейшая, многие дела непосильны. Приведу лишь один пример. Не вмешайся я в эти дни в торговлю, Константинополь остался бы без хлеба, ибо Египет не поставляет пшеницу. После отставки Астерия никто не занимался закупкой зерна, и, если бы болгары продержали столицу в осаде хотя бы два месяца, в городе наступил бы голодный мор.
- Знает ли о том Александр?
- Да, Божественный во всё посвящён.
- Ну а послов на Русь по чьей воле отправили?
- По моей. Я помню дословно договор, и по нему Русь обязана оказать нам помощь в случае военной угрозы. Она была налицо.
- Вижу, преславный Константин, что ты служишь империи с честью. Но помни о том, что, кроме императора-соправителя, есть ещё император Константин Багрянородный и я, его регентша.
- Да, августейшая, я об этом буду всегда помнить, - ответил Дука и с поклоном покинул Голубой зал, где принимала его Зоя-августа.
Мать и сын, оставшись одни, долго сидели молча. Странным было это молчание. Зоя-августа думала о сыне, о том, что на его плечи с каждым днём взросления будет ложиться всё большая ответственность за судьбы империи. И ей хотелось заглянуть в завтрашний день. Каким станет подниматься сын на императорский трон, когда придёт время его зрелости? Она пыталась разгадать будущего Багрянородного. Она мечтала видеть его мужественным и благородным монархом, властно держащим бразды правления огромной империи. Она молила Бога, чтобы он избавил державу от разорительных войн, от внутренних потрясений, чтобы Господь послал ему умную и добрую спутницу жизни, чтобы у них были здоровые дети и среди них рос наследник трона. Что ещё могла пожелать сыну любящая мать?
Конечно же, здоровья, державного ума и чтобы подданные любили его за справедливость и заботу об их благе. Но её пугало то, что до того времени, когда наступит пора зрелости, пройдёт ещё больше десяти лет. Она переживала, что отношения между дядей и племянником становятся всё более отчуждёнными.
Александр преднамеренно не замечал Константина, не проявлял к нему никаких добрых чувств. Даже тогда, когда они сидели на тронах, Александр ничем не давал знать о том, что рядом с ним сидит равный ему божественный властитель империи. В сердце Зои-августы всё это отзывалось болью, и особенно острой стала эта боль после убийства Анатолика. Он был предан Льву Мудрому, по-отцовски относился к осиротевшему Багрянородному, чтил её, вдовствующую императрицу. И если его убрали по воле Александра, значит, тому это было нужно. Выходило, что Анатолик мешал Александру в каких-то замыслах. В каких? И касались ли они её сына? На это надо было искать ответы. По силам ли ей это? «Да», - отвечала себе Зоя-августа.
Думы юного императора Багрянородного мало чем отличались от размышлений его матери. Несмотря на свой отроческий возраст, он мыслил здраво, по-взрослому и пытался разгадать, что представляет собой бывший доместик школ Дука. Нет, он не казался ему пугающим чудовищем. Он будто пришёл из древних греческих мифов, был загадочным и никого не впускал в свой внутренний мир. Багрянородный не мог даже предположить, какими деяниями он удивит императорский двор завтра. К изучению Дуки Багрянородного побуждала природная любознательность. Подспудно и неосознанно в нём пробуждалась страсть к познанию не только своего сановника, но и окружающего мира. И впервые в Багрянородном появилось желание описать Дуку, хотя бы запечатлеть его внешний образ на пергаменте. И тому, кто заглянул бы в будущее Багрянородного, было бы ведомо, что его желанию суждено быть исполненным. Он прикоснётся пером к пергаменту и напишет многие сочинения. Пока же Константин Багрянородный лишь наблюдал жизнь, осмысливая её в меру своего дарования и возраста. Жизнь подбрасывала ему всё новые загадки.
