Игорь Лощилов - Отчаянный корпус
Уже полностью пришедший в себя Ваня пояснил, что так у них зовут тех, кто учится на казенный счет.
— Но почему Сентябрейший?
— Это давняя история.
— Не вредничайте и расскажите. Я страшно любопытная.
— Видите ли, один чиновник подал прошение государю о зачислении сына в наш корпус, но не знал, как обратиться. Ему посоветовали написать: августейший государь. Пока он раздумывал, наступил сентябрь, и старик по зрелом размышлении изменил титул на сентябрейший.
— В логике бедняге не откажешь. И что же?
— Император Николай Павлович положил резолюцию: «Принять и учить на казенный счет, дабы не был таким дураком, как отец».
Вера улыбнулась:
— Государь не стесняется в выражениях.
— С тех пор в обиходе так и пошло. Впрочем, я заговорился, уже объявили вальс. Прошу вас, Вера Петровна.
Ваня решительно увлек свою новую знакомую, а Петя радостно перевел дух, посчитав свою миссию выполненной. Они действительно более в нем не нуждались и после этого вечера завязали между собой оживленную переписку. Правила тех лет были строги, вся корреспонденция просматривалась в корпусе воспитателями, в гимназиях — классными дамами, но это ли препятствие для изобретательной молодежи? Между этими учебными заведениями давно была налажена неофициальная связь с помощью уличных мальчишек, которые за небольшую плату выполняли функции почтальонов и приносили корреспонденцию в тайные места. Ваня писал охотно и часто. В основном стихи, из тех, что ходили в списках.
Смелей! Дадим друг другу рукиИ вместе двинемся вперед.И пусть под знаменем наукиСоюз наш крепнет и растет.
Писал одно, думал про другое, корреспондентка отвечала в том же духе:
Разорвав тоски оковы,Цепи пошлые разбив,Набегает жизни новойТоржествующий прилив.
Они писали друг другу, обрадовавшись возможности быть услышанными и поверить друг другу мысли, непривычные в своей среде. Кадет выглядел более лиричным, у гимназистки преобладали гражданские мотивы. Ваня вспоминал Языкова:
Покинув край непросвещенный,Душой высокое любя,Опять тобой воспламененный,Я стану петь и шум военный,И меченосцев, и тебя!
Вера более склонялась к набиравшему силу Некрасову:
Злобою сердце питаться устало —Много в ней злости, да радости мало…
Ваня стал с нетерпением ждать очередного увольнения и страшился возможности потерять на него право. Но корпусная жизнь таила немало нежданных препятствий.
На заднем дворе корпуса стоял заброшенный сарай, куда свозился всякий хлам. Во время инспекторских поверок он зачастую оказывал начальству неоценимые услуги, поскольку позволял извлекать какую-либо недостающую вещь и при соответствующей подготовке поверяющего предъявить ее вместо отсутствующей. Но это во время поверок, а в обычные дни сарай служил местом тайных кадетских сборищ. Здесь они обсуждали свои дела, курили, играли в запретные игры. Среди картежных игр властвовал «фараон», им тогда увлекались многие из-за простоты и невозможности плутовства. Судите сами. Играющий выбирал карту из одной колоды и держал ее возле себя рубашкой кверху. Банкомет начинал раскладывать карты из другой колоды по одной налево и направо. Если выбранная игроком карта ложилась направо, он забирал выигрыш, если налево — платил в банк. Вообще-то по правилам игры ставку следовало класть на выбранную игроком карту и расплачиваться сразу. Но в данном случае расплатой служила не наличность, а булки, пирожные, компоты — словом, все небольшие радости кадетской жизни.
В этом злачном, если так можно выразиться, месте побывали все, кому надоела унылость предписанного бытия, а их было большинство, поскольку корпуса того времени особым разнообразием в организации досуга похвастаться не могли. Петя, понятно, был здесь завсегдатаем, ибо, благодаря особому пристрастию Снегирева, часто лишался увольнения.
Однажды шла большая игра. Банк держал Петя, который, будучи завсегдатаем игорного дома, как почтительно именовался сарай, обладал особым доверием игроков. Внезапно в момент наивысшего накала игры раздался пронзительный и до боли знакомый голос:
— Всем оставаться на своих местах!
Снегус! Как уж смог он проникнуть незаметно в это тайное обиталище, тем более что у его входа всегда выставлялись часовые? Впрочем, что ж, хитрый змей в любую щелочку пролезет. Разумеется, игроки и наблюдатели команду не исполнили, разбежались, как испуганные мышата по щелям, оставив лишь карты да кем-то оброненную фуражку.
С этой фуражки все и началось. Взял ее Снегирев и объявил роте построение. Это вызвало понятное неудовольствие, поскольку произошло в свободное время, когда кадеты могли заниматься своими делами. Но более всех был обеспокоен Ваня, так как фуражка принадлежала именно ему. Теперь уж точно он лишится увольнения, и, значит, свидания с Верой, о котором они договорились заранее, уже не будет. Узнав о причине его тревоги, Петя успокоил:
— Не печалься, Ромео, будем считать, что найденная Снегусом фуражка моя, мне ведь все равно увольнение не светит.
Ваня от радости просветлел лицом. А между тем Снегирев, в ожидании, пока кадеты соберутся на объявленное построение, начал исследовать найденную фуражку и обнаружил внутри за отворотом листок бумаги. Это Ваня приготовил очередное послание для своего предмета обожания — стихотворение… Прочитал Снегирев его, и возникло у него подозрение. Решил посоветоваться с учителем Медведевым, который литературу преподавал. Тот на беду еще находился в корпусе. Прочитал он стихи и говорит:
— Это не по программе, и вообще их лучше уничтожить.
— То есть как? — оживился поручик.
— А так. Могут быть неприятности, поскольку эти стихи не дозволены цензурой.
Вон оно что! Построил Снегирев роту и стал допытываться, кому принадлежит найденная им фуражка. Вопреки ожиданию это долгого времени не отняло, Петя сразу откликнулся — мне!
Поручик так обрадовался, что не стал даже его ругать, прочирикал почти ласково: это-де вам, Тихонов, дорого обойдется. А Петя, глядя на его довольный вид, заломил фуражку так, что всем стало видно, как она ему мала, и буркнул: нужно-де быть ослом, чтобы не заметить такое.
— Что?! — взвизгнул Снегус.
— Я не про вас, господин поручик, — успокоил его Петя.
— Так кто я, по-вашему?
— Не могу знать.
— А кто знает?
— Наверное, господин Васильев.
Снегирев так и застыл с раскрытым клювом. Васильев служил в корпусе ветеринаром и преподавал у них так называемую «скотоврачебную науку». Рота разразилась смехом, а Петя отправился в карцер.
В тот же вечер была составлена бумага, в которой говорилось, что «кадет Тихонов, имея в своей природе наклонность к нарушению установленного порядка, разлагающе действует на других, не приобретших отчетливых устоев, подбивает их на азартные игры, давая злостные примеры торжества порока над добродетелью и с каждым годом усугубляет его тлетворное проявление…». А напоследок сообщалось, что «кадет Тихонов распространяет среди других запрещенные противуправительственные листки, чем вносит смятение в умы нетвердых в нравственности юношей».
В армии испокон веков действовало правило: адресованные наверх бумаги направляются по команде, то есть последовательно проходят все ступени подчиненности, начиная с нижней. Существуют, однако, органы, которые предпочитают, чтобы к ним обращались напрямую. Снегирев как раз туда свою бумагу и направил.
Ведомство это находилось под началом великого князя Александра Михайловича, который в это самое время отдыхал где-то на юге Франции. В его отсутствие всеми делами заправлял заместитель, личность настолько неприметная, что немногие знали, как заместителя зовут, ибо обращались к нему не иначе как «ваше превосходительство», а в письменной форме — просто «ВП». Именно так он подписывал все бумаги. Сам ВП постоянно подчеркивал свое ничтожество, уверяя, что всем распоряжается его светлость, тогда как остальные только отражают его сияние. История, однако, дает одинаковые примеры во все времена: чем раболепнее ведет себя с начальником нижестоящий, тем грознее предстает он перед своими подчиненными.
Получив донос поручика Снегирева, ВП прежде всего обратил внимание на утверждение о том, что кадет Тихонов занимается распространением «противуправительственных листков». Среди власть держащих еще сохранялась яркая память о декабрьском восстании, и ВП, не долго думая, начертал на доносе свою резолюцию: «Пр. искл. выд. юн. в КК д. испр.». Начальник корпуса голову ломать не стал и послал Снегирева к правителю канцелярии за уточнением. Тот принес ответ: «Примерно исключить, выдворить юнкером в Кавказский Корпус для исправления».
