Анри Труайя - Петр Первый
Петр между тем не знал, что делать. Неутомимо и без толку он метался то направо, то налево, бродил по стройкам, смотрел на вернувшихся из Гренландии китобоев, поучился книгопечатанию, посетил курсы анатомии профессора Рюйша и, увидев в кабинете труп какого-то ребенка, нашел его таким чудесным, что обнял в сердцах. Он привел вельмож из своей свиты в анатомический зал знаменитого анатома Бёргавы, чтобы присутствовать на вскрытии. Обозревая неподвижное тело, артерии которого были вскрыты, он испытал сильное возбуждение перед тайной человеческого организма. Так как двое бояр не разделяли его энтузиазма, он заставил их, как говорили, укусить мышцы трупа. Он хотел все знать о соединении костей, о том, как расположены вены и артерии, о роли основных внутренних органов организма и об эволюции духа. Несмотря на свою невысокую компетентность, он дерзостно участвовал в хирургических операциях и купил даже небольшую хирургическую сумку, с которой никогда не расставался. Увидев, как проводится операция по вырыванию зубов в публичном месте, он загорелся внезапной страстью к этому искусству, получив очень быстро элементарные знания и приобретя все необходимые инструменты. Отныне он по-другому смотрел на все двести пятьдесят человек своей свиты. Покорно подчинившись этой инспекции, они позволяли осматривать их рты, становясь его пациентами. Если только какой-нибудь зуб он считал нездоровым, он тут же его вырывал. Рев несчастных не мог его остановить. Его геркулесова сила облегчала эти мероприятия. Нередки были случаи, когда он нечаянно повреждал десну пациенту. Никто не мог воспротивиться этой государевой агрессии. Некоторые почитали за честь его вмешательство и хранили зуб, вырванный государем. Прошедшим экзекуцию можно было надеяться на повышение и даже на дружбу с царем. Всю свою жизнь Петр считал себя превосходным практикующим врачом. Он складывал в мешочек зубы, вырванные у своих придворных, и часто с гордостью рассматривал эту коллекцию. Каждый зуб напоминал ему перекошенное от боли лицо. Но та же самая рука, что держала скальпель, не хуже управляла долотом или кузнечными клещами. Он воспользовался своим пребыванием в Голландии, чтобы научиться гравировке по меди. Очевидно, все знания, которые он приобрел там, были поверхностные и бессвязные. Его интеллектуальная ненасытность объяснялась запоздалым развитием России. Он хотел сделать себя ходячей энциклопедией, чтобы донести до соотечественников новые научные знания. Это скорее для них, а не для себя он продолжал торопливо перенимать опыт Запада.
Вернувшись в Амстердам, Петр вновь взялся за работу на строительстве, празднуя со стаканом в руке победу русских над турками, пылко обнимая бургомистра во время спуска на воду корабля «Амстердам», над которым он трудился. После этого царь решил, что уже всему научился у голландцев и, чтобы совершенствоваться в кораблестроении, надо ехать в Англию.
Английский король Вильгельм III, с которым у него была встреча в Утрехте и в Гааге, отправил за ним свою личную яхту и три линейных корабля в качестве сопровождения. Расставшись с Лефортом, царь был так взволнован, что его близкие удивлялись. «Они обнялись так крепко, – писал брат генерала, – что оба заплакали в присутствии разных посторонних людей».[34] Оставив свою свиту в Амстердаме, 7 января 1698 года в сопровождении Меншикова и нескольких бояр Петр отплыл. Зная вкусы своего гостя, король приставил к нему в качестве сопровождающего лорда Кармартена, известного любителя бренди и джина, который мог бы дать форму самому Лефорту. В Лондоне путешественников разместили в домике по номером 15 под Букингем-стрит. Верный своим привычкам, царь пренебрег лучшей комнатой, которая предназначалась ему, и расположился с троими своими слугами в другой, более скромной. Пройдя в это тесное помещение, чтобы поприветствовать своего высокого гостя, Вильгельм III чуть не задохнулся от спертого воздуха и, несмотря на холод, любезно попросил открыть окно. Несколько дней спустя Петр нанес ответный визит в Кенсингтонский дворец. Там он не смотрел на картины, ковры, вычурную мебель, а заинтересовался лишь анемометром. Лорд Кармартен показал Петру по его просьбе академию наук, университет в Оксфорде, Виндзорский замок, арсенал Вулвич, Лондонскую башню, где «содержались в заточении честные англичане», Монетный двор, Обсерваторию, фабрику, где делали гробы, мастерские, где отливали пушки, верфи, доки… Заинтересовавшись английской парламентской системой, Петр присутствовал втайне ото всех на заседании палаты лордов. Через слуховое окно он увидел короля на троне и всех главных людей королевства, сидящих на своих скамьях. Следя за дебатами с помощью переводчика, он сказал своим спутникам: «Приятно слышать, как здесь открыто говорят правду. Вот что надо позаимствовать у англичан!» Действительно ли он так думал, если ему для осуществления власти не нужно было никакое возражение и никакое вмешательство? В путевом дневнике иногда мелькает выражение, записанное одним из близких людей царя: «Оставались дома и хорошо повеселились». Эвфемизм, который обозначал большую пьянку «по-русски». Однажды Петр, любящий все большое, привел огромную женщину, ростом в четыре аршина,[35] и он мог пройти у нее под вытянутой рукой не наклоняя головы. Однако была и другая женщина, которая привлекла внимание царя: актриса Летиция Кросс. Он развлекался с ней, но становился таким скупым в те моменты, когда надо было расплачиваться за благосклонность дамы, что она разражалась проклятиями. Тем же, кто советовал ему быть более щедрым, он отвечал: «За пятьсот гиней я нахожу людей, готовых преданно мне служить умом и сердцем. Эта же особа лишь посредственно служила мне тем, что может дать и что такой цены не стоит».[36] Он вернул свои пятьсот гиней – плата за любовь, – выиграв пари, поставленное на одного гренадера из своей свиты, одержавшего победу над знаменитым английским боксером.
Очарованный услугами лорда Кармартена, который был одновременно и его сопровождающим, и собутыльником, он ему уступил за двадцать тысяч фунтов привилегию ввезти в Россию три тысячи бочек табака. Хотя Петр и был сам курильщиком, но не забывал, что русская церковь враждебно настроена к тем, кто употребляет «дьявольское зелье».
В Англии у него была встреча с епископом Бернетом, которому поручено было показать царю достопримечательности. Священнослужитель сурово посмотрел на непоседливого визитера и записал в своих «Воспоминаниях»: «Это человек весьма горячего нрава, склонный к вспышкам гнева, страстный и крутой. Он еще более возбуждает свою горячность пристрастием к водке, которую сам приготовляет с необычайным знанием дела. В нем нет недостатка в способностях; он даже обладает более обширными сведениями, нежели можно ожидать при его недостаточном воспитании и варварском образовании… Особую наклонность он имеет к механическим работам; природа, кажется, скорее создала его для деятельности корабельного плотника, чем для управления великим государством. Главным его развлечением было строительство собственными руками и составление корабельных моделей… Была в нем странная смесь страсти и строгости… Беседуя с ним довольно много через переводчика, я не мог не удивляться глубине Божественного промысла, который вверил такому свирепому человеку неограниченную власть над весьма значительной частью мира».
Вскоре Петр, устав от Лондона, обосновался у мистера Джона Эвелина в Дептфорде, на Темзе, недалеко от королевской верфи. Там он не только ходил с топором и пил пиво вместе с рабочими, но и консультировался с инженерами, квалифицированными моряками и делал поспешные записи в своих рабочих дневниках. «Я бы остался на всю жизнь корабельным плотником, если бы не приехал учиться в Англию», – говорил Петр. Но, как у него повелось, наука и оргии дополняли друг друга. Вечерами русские, которые весь день работали, пускались во все тяжкие, так что соседи слушали с ужасом вопли и хохот этой банды. Дом, где они жили, был разгромлен. Спали неизвестно где, ели непонятно что и в любое время, не пощадили ни мебель, ни картины. Когда Джон Эвелин приехал в свой дом после трехмесячного пребывания в нем царя и его свиты, он был сражен: окна и двери были выбиты и сожжены, обои ободраны или испачканы, дорогие паркетные доски выломаны, художественные полотна пробиты пулями: каждый нарисованный персонаж служил мишенью; грядки в саду были вытоптаны, будто здесь был расквартирован целый полк. Эвелин заставил полицейских составить протокол. Ущерб составил триста пятьдесят фунтов стерлингов. Эта сумма была возвращена владельцу из царской казны без малейших замечаний знаменитому путешественнику. Кроме того, Вильгельм III высказался, что он очень рад принять у себя такого высокого гостя и просит его позировать перед придворным художником Кнеллером, чтобы сделать его портрет в память об их встрече.[37] Еще он попросил царя принять в подарок фрегат «Королевский Транспорт» («Royal Transport»), который уже был спущен на воду. Петр в свою очередь преподнес ему большой необработанный бриллиант, завернутый в обрывок грязной бумаги.
