Ли Ги Ен - Земля
В углу одной из комнат накрыли стол для покойницы[33]. В комнатах — полным-полно гостей. Перед каждым стоял маленький столик на низких ножках, и гости усердно воздавали должное стоявшим на столах яствам.
У ворот сидел писарь с ручкой наготове и регистрировал гостей, вносящих пожертвования. Кан Гюн передал заранее приготовленный конверт с деньгами председателю крестьянского союза; тот добавил к деньгам Кан Гюна свои и сунул конверт писарю.
Вступив во двор, они увидели, что хозяева и их родственники в траурных одеждах, с траурными клюками в руках стоят на коленях, грудью опираясь на клюки, и разноголосо, с завываниями, причитают:
— А-и-го, а-и-го![34]
Кан Гюн и председатель крестьянского союза вошли в комнату, где был накрыт чхенхон, и отвесили ему низкий поклон. Выйдя из комнаты, они обменялись поклонами с хозяевами.
Человек, прислуживавший в доме, отвел их в переднюю комнату. Тут были места для самых почтенных, уважаемых, старейших людей деревни. Старики потеснились, многие встали со своих мест, приветствуя вошедших и приглашая их садиться.
Среди стариков находился и Ко Бен Сан; держа в одной руке чашку с лапшой, он ловко орудовал деревянными палочками. Увидев Кан Гюна и председателя крестьянского союза, он поставил чашку на стол и, приподнявшись, церемонно поклонился им.
— Милости просим, почтенные господа! Рады вас приветствовать… Преуспеваете ли вы в вашей высокой работе?
— Спасибо, все в порядке. Вы не беспокойтесь о нас, садитесь и кушайте.
— Раз уж начали, придется продолжать! — с деланной учтивостью ответил Ко Бен Сан.
Кан Гюн и председатель крестьянского союза выбрали себе места и сели за стол. Гости наперебой приветствовали их.
— Здравствуйте!
— Милости просим…
— Очень рады…
Кан Гюн закурил и окинул взглядом помещение. Глиняные стены комнаты были голые, не оклеенные даже газетами. На полу постлана циновка.
Невообразимая теснота царила здесь: комната была небольшая, а людей в ней находилось несколько десятков. Гости уписывали лапшу, со свистом втягивая ее в рот, аппетитно причмокивая. На каждом из низеньких столов были расставлены и разложены блюдце с вафлями, два куска мяса, блюдце с кимчи[35], пол-яблока, по два сырых каштана и персимона, блюдце с рисовым хлебом, чашка лапши. Прежде чем гость приступал к еде, ему подносили чарку вина. Выпив ее, гость принимался за лапшу, а потом переходил к другим блюдам.
Наевшись до отвала, гость вставал из-за стола, уступая место другому, вытирал кулаком жирные губы и лез в карман за деньгами.
Зная, что цены на продукты сейчас высокие, гости не скупились и извлекали из карманов по пять, по десять вон.
Не было среди гостей человека, который попытался бы отделаться одной воной.
Обслуживающий гостей человек, получив от них деньги, относил их писарю.
Кан Гюн, покуривая, молча наблюдал за этой процедурой.
К этому времени для него и председателя крестьянского союза вынесли отдельные столы. Желали ли хозяева оказать им особое почтение или была на то другая причина, но столы накрыли для них побогаче, чем для остальных гостей, и, кроме того, перед ними оказался чайник с чистейшим рисовым самогоном.
Ко Бен Сан налил им самогона и, состроив елейную, притворно любезную улыбку, протянул рюмку Кан Гюну.
— Говорят, сначала надо выпить, а потом уже знакомиться…
— Что вы, что вы! — замотал головой Кан Гюн. — Вы постарше, вы и должны выпить первым!
— Да мы только что выпили. Теперь ваш черед!
Кан Гюн продолжал настаивать на своем, и Ко Бен Сан, сделав такой вид, будто он через силу уступает просьбе Кан Гюна, поднес рюмку к губам.
— Боюсь, не опьянеть бы!
И он опрокинул рюмку в рот.
Отведав водки, Кан Гюн и председатель крестьянского союза налегли на лапшу.
Гости, пившие вино, пронюхали, что в передней комната появился рисовый самогон. Вытянув шеи, они с самым умильным выражением на лице поглядывали в сторону Кан Гюна и его соседа.
Тот из гостей, кому перепадала рюмка-другая самогона, блаженно ухмылялся и кончиком языка облизывал губы.
— Эх, до чего хорош! Поминки, что надо…
И он тянулся с деревянными палочками в руках к соседнему столику за закуской.
В комнате стояла такая духота, что легко было осоловеть и без водки. Гости раскраснелись от жары и самогона. По лицам струился обильный пот. Над головами низко висел густой табачный чад, смешавшийся с запахами самогона, еды, глины и пота.
Кан Гюну было очень жарко; он то и дело доставал платок и вытирал лицо. Покончив с лапшой, он вышел на улицу. К нему подошел хозяин дома.
— Что же вы так рано из-за стола встали? Посидите еще немножко; выпейте сури…
— Спасибо, куда уж там пить!.. Нет, нет, не уговаривайте, не могу больше… Жарко у вас. Я хочу чуть-чуть освежиться…
Вслед за Кан Гюном вышел во двор и председатель крестьянского союза. Ему тоже долго пришлось отговариваться от настойчивых просьб хозяина.
— Ну, хорошо, — сдался, наконец, хозяин. — Будь по-вашему. Только вы не уходите, погуляйте пока по двору…
— Да, мы немножко прогуляемся…
Во дворе за низенькими столами сидели бэлмаырцы. Кан Гюн узнал среди них Тю Тхэ Вона, Квон Чир Бока, Хван Гап Сана, Ко Сен До. Были здесь крестьяне и из соседнего хутора: Тё Дэ Мо, Сен Дар Хо, Чен Сек и другие. Когда Кан Гюн подошел к ним, люди повскакали со своих мест и с некоторой застенчивостью приветствовали его. Отовсюду посыпались приглашения:
— К нам, к нам подсаживайтесь! Для вас всегда найдется местечко! Выпейте с нами вина!
— Спасибо, мы уже пили. Вы на нас не обращайте внимания, угощайтесь на здоровье!
Присев возле Сен Дар Хо, Кан Гюн вынул кисет с табаком. К нему потянулся с чаркой вина в руках Чен Сек.
— Вы там одни пили… Это не считается! Раз уж вы пришли к нам, то должны теперь и с нами выпить.
— Да не могу, дружище; здесь уже места нет. — Кан Гюн, смеясь, показал на живот.
— Ну, хоть немножко, хоть чуточку выпейте. Не то обидите нас…
Кан Гюну пришлось согласиться, и он, морщась, выпил чарку вина.
— Хе-хе… Вот это дело! Ну что за человек у нас Кан Гюн!.. — Чен Сек был страшно доволен тем, что Кан Гюн принял от него чарку. — Сидит запросто с деревенщиной, пьет водку… А где же ваш приятель? — он оглянулся, ища глазами председателя крестьянского союза.
— Наговариваете вы на себя, — смеясь сказал Кан Гюн, — кто же это называет вас деревенщиной?
— А разве это не так? Кто же мы, как не деревенские мужики! Послушайте-ка, — выражение лица Чен Сека стало серьезным, — правду ли говорят, что мы новую целину поднимать будем?
— Это только от вас зависит, — ответил Кан Гюн, обрадовавшийся случаю поговорить с крестьянами на волнующую его тему (за этим он, собственно, сюда и пришел). — Ничего невозможного в этом нет, надо только крепко, по-настоящему взяться за дело!
— О нас-то что говорить! — вмешался в разговор Ко Сен До. — Поднять целину!.. Кто же от этого откажется? На такое дело все пойдут!
— Ну, положим, не все… — возразил Тё Дэ Мо. — А вот такие, как мы, — крестьяне, у которых мало земли, — наверняка согласятся!
— Да почему ж только такие, как мы! А другим не нужна лишняя земля? Вряд ли найдется чудак, который станет возражать.
— Ты, видать, мало знаешь, потому и говоришь так. Да такие отыщутся даже среди тех, кто сейчас вместе с нами находится в этом доме…
— Верно говорит Тё Дэ Мо! — горячо воскликнул Чен Сек. — Иные не так себе счастья желают, как другим горя!.. Они-то и будут нам вредить! Правда ведь, Тё Дэ Мо? — и Чен Сек, гневно насупив брови и стиснув зубы, взглянул в сторону передней комнаты. Оттуда послышался в это время сердитый голос Ко Бен Сана. Видно, и там шел разговор о поднятии целины.
— Вам, я думаю, понятно, — сказал Кан Гюн. — Если удастся поднять целину, для деревни настанут лучшие времена. Осушение болота, поднятие целины нужно не отдельным лицам, а всей вашей деревне, всем ее жителям!
— Как же этого не понять! Если все это, — Квон Чир Бок взмахом руки указал на лежащее внизу болото, — превратить в рисовые поля, до чего ж это было бы замечательно! Будь у нас побольше землицы…
Но общего согласия среди крестьян пока еще не было. Кое-кто из гостей с сомненьем покачивал головой, шушукался с другими. Возможно-то, мол, это возможно, да только в том случае, если крестьяне будут единодушны. А пока… Как быть, например, если воспротивится один из хозяев головных узлов канала, от которых должна пойти вода на плантации?
Разговор этот услышал вернувшийся к гостям председатель крестьянского союза. По двору прокатился его громкий бас:
— Да при чем здесь хозяева головных узлов! Земельная реформа лишила помещиков особых прав на воду!
