Александр Волков - Скитания

Первым порывом Саволино было снова отправиться с жалобой к властям, но он сообразил, что и теперь против бен-Давида нет никаких улик, и мрачно сказал:

– Нет, в борьбе с таким противником приходится рассчитывать только на свои силы.

Наблюдения за небесными светилами прекратились, но через несколько дней еще один случай заставил убедиться, с какой неумолимой злобой Елеазар преследовал отступницу-дочь.

Во время обеденного перерыва Ревекка прогуливалась по двору с Бертино Миньянелли. Малыш фантазировал на тему о том, что когда он вырастет, то купит боевого коня, наденет рыцарские доспехи и с отрядом отважных товарищей разгромит всех врагов синьорины Альды. Неожиданно раздался грохот. Огромный камень свалился с высокой стены, окружавшей двор, и осыпал осколками Ревекку и мальчика.

Бруно обыскал все соседние дворы, но никого не обнаружил.

– Если бы… если бы я… нашел этого негодяя! – Фелипе задыхался от ярости.

Дом Фазуччи напоминал осажденную крепость. Ее осада велась по всем правилам военного искусства. Потерпев неудачу в двух покушениях на Ревекку, враги попытались проникнуть внутрь дома.

В час утренних уроков юная еврейка шла по пустынному коридору, и вдруг холод обдал ей сердце: перед ней бесшумно появились два рослых молодца.

«Погибла…» – подумала Ревекка.

Незнакомцы угрожающе продвигались к девушке, но в этот момент в коридоре появились возвращавшиеся с урока ученики.

– Ревекка, Ревекка! – раздались веселые голоса.

Подозрительные незнакомцы сделали несколько шагов к выходу. Пансионеры обступили их, и Фелипе угрожающе спросил:

– Что вам здесь нужно?

– Мы к синьору Пинелли, – униженно кланяясь, проговорил один из нежданных посетителей. – Он у себя?

– Синьор Пинелли живет в соседнем доме, – сурово возразил Бруно. – Вы могли узнать об этом у привратника.

– Мы не видели привратника.

Встревоженная Васта, появившаяся на месте происшествия, поспешила к выходу, школяры пошли за ней, плотно окружив незнакомцев.

Джузеппе Цампи не оказалось на посту.

– Вы убили его! – воскликнул Фелипе.

– Что вы, милостивый синьор! Мы не занимаемся такими делами…

В конце улицы показался старый Цампи, спешивший изо всех сил. Его седая борода развевалась на ветру, он махал руками.

– Отпусти этих людей, – шепнула Васта племяннику. – Мы не докажем их вину.

Кольцо школяров расступилось, и бандиты мгновенно скрылись.

– Это не евреи, – сказал Бруно.

– Конечно, нет, – сказала синьора Васта. – Среди браво не найдешь евреев. Безопаснее мстить чужими руками…

Когда Цампи, запыхавшись, добрался до крыльца, от него узнали следующее. Некто в белом одеянии, принятый стариком за ангела, внезапно появился перед ним и закричал:

– Что ты здесь стоишь, Джузеппе Цампи? Разве ты не знаешь, что Иисус Христос уже спустился на землю и судит живых и мертвых на улице Кожевников?! Торопись, не то опоздаешь!

И бедный безумец, забыв обо всем на свете, бросился бежать на Страшный суд…

Фелипе и синьора Васта обменялись многозначительными взглядами.

В помощь Цампи поставили дюжего малого, несколько лет служившего у Саволино. На его бдительность и честность можно было положиться. Всем обитателям пансиона предложили выходить из дому только в случае необходимости и вести себя осмотрительно.

Возвращаясь, слуги докладывали о подозрительных встречах, о соглядатаях, скрывавшихся за углом, и о других, зазывавших в тратторию и суливших деньги за услугу. Видно, огромна была ненависть Елеазара к дочери-отступнице, что он окружал ее убежище шпионами и убийцами, не жалея золота на их оплату. И все же друзья Ревекки не обращались к властям, понимая полную бесполезность жалоб.

Во всяком гарнизоне во время осады обнаруживаются маловеры и трусы. Нашлись они и в доме Фазуччи. Некоторые слуги потребовали расчета. Среди них был и Санти, продавший Ревекку за золотые флорины. Нечистая совесть погнала его из дома, где вместо прежнего спокойствия и веселья царила тревога. Шесть учеников оставили пансион Саволино, заявив, что не намерены рисковать жизнью для спасения еврейки.

– Ваши ученики бегут, вы терпите убытки, – говорила Ревекка синьору Джакомо. – Я оставлю ваш дом и укроюсь до дня моего крещения в женском монастыре.

Фелипе горячо возражал, и девушка не решилась выполнить свое намерение. Да и найдет ли она в монастыре такую защиту, как в пансионе, где Бруно, собрав всех надежных людей, бдительно охранял Ревекку. Возглавив маленький гарнизон, он не спал по ночам, днем не посещал занятий и лишь тогда позволял себе отдохнуть несколько часов, когда его сменял дядя.

Среди грозных событий любовь Фелипе и Ревекки росла и крепла. Они виделись по многу раз в день.

«Ты жив!.. Ты жива!» – говорили их глаза, сияющие радостью. А смертельная угроза по-прежнему висела над ними.

Однажды кухарка Чеккина доложила хозяйке:

– Дешево купила пару гусей. Новый продавец ходит по домам, видно, хочет заполучить постоянных покупателей.

– Зажаришь на вертеле на второе.

Через час из кухни послышались вопли. Когда испуганная Васта вбежала туда, она увидела жуткую картину. Толстая Чеккина с лицом, белым как мел, склонилась над трупом кошки Пиппы.

Из бессвязных выкриков Чеккины, прерываемых рыданиями, синьора Васта поняла, что кухарка бросила своей любимице кусочек гусятины, и та, проглотив мясо, через несколько минут повалилась в конвульсиях.

– Святой Дженнаро! Матерь божья… Иисусе сладчайший!.. Ведь я сама только что хотела попробовать, прожарилось ли мясо!

Васта поспешила закрыть дверь, и вовремя: отовсюду начали сбегаться любопытные.

Синьора Васта поняла: если об этом новом покушении узнают в пансионе, он опустеет в тот же день. Но Чеккина давно служила в доме, любила хозяев и обещала молчать о трагическом происшествии. Смерть кошки объяснили тем, что она подавилась костью. Трупы Пиппы и отравленных гусей Чеккина ночью зарыла во дворе.

Ни Ревекке, ни Фелипе, ни даже самому синьору Джакомо о новом покушении не сказали. Синьора Васта понимала, что это происшествие станет каплей, которая переполнит чашу. Ревекка, конечно, оставит приютивший ее дом, а стареющая женщина горячо, страстно полюбила девушку, в которой точно воскресла ее умершая дочь. Ведь Альда так привязалась к синьоре Васте, что только с ней делилась тоской по матери, слабой, жалкой, задавленной гнетом старого Елеазара. Юная еврейка нежно ласкалась к Васте, бесхитростно делилась с ней своими маленькими девичьими секретами…

«Нет, я не могу расстаться с Альдой, – решила синьора Саволино. – А если она покинет нас, с ней уйдет и Фелипе Наш дом потеряет душу…»

Нет, ни Альде, ни Фелипе нельзя было говорить о страшном событии на кухне. И тем более нельзя было сказать о нем Саволино: в своей запальчивости он мог совершить неблагоразумный поступок. Ведь старый бунтарь уже не раз намекал, что лучшим способом уладить их дела было бы, если бы он, Джакомо, отправился на рынок святого Антонио с аркебузой в руках и там свел счеты с ненавистным врагом.

Всю ответственность за молчание Васта приняла на себя. С этого дня на хозяйку дома и кухарку Чеккину пала тяжелая забота: проверять с величайшей тщательностью продукты, поступавшие в дом. Провизию брали только у знакомых поставщиков, но и те могли стать невольными сообщниками преступников Поэтому в кухне появилась клетка с кроликами, а на дворе собаки. Мясо, рыбу, овощи давали пробовать животным, прежде чем подавать все это к столу. Вино Чеккина покупала сама на монастырских виноградниках, и из каждого бочонка наливала чару продавцу – толстому монаху с багровым носом.

Чтобы не пугать ребят, предосторожности соблюдались втайне, но шила в мешке не утаишь, и тревожные слухи поползли по дому.

И так среди забот и волнений подошел знаменательный день, когда Ревекка должна была принять христианскую веру. Утихнет ли злоба Елеазара и смирится ли он перед неизбежным?..

Глава девятая

Крутой поворот

По улицам Неаполя двигалась торжественная процессия. В этот день, в воскресенье 26 ноября 1564 года, святая апостолическая церковь готовилась принять в свое лоно заблудшее чадо, юную Ревекку, дочь Елеазара.

В писании говорится, что Богу угоднее один кающийся грешник, чем сто праведников, и поэтому духовенство широко распространило слух о предстоящем крещении еврейки.

Обряд должен был совершиться в самой богатой церкви Неаполя – Санта-Мария Инкороната, и говорили, что там будут присутствовать подеста и высшие испанские офицеры. Говорили также – и это уж казалось совершенно невероятным! – что подеста вызвался быть крестным отцом новообращенной.

Шествие возглавляли конные трубачи и хоругвеносцы.[106] В белых шелковых мантиях, спускавшихся на круп лошади, в остроконечных шапках с кистями, трубачи дули в серебряные трубы, и гулкие звуки лились звонко и радостно.